Громоотводчики

Здесь можно играть про себя на трубе, Но как не играй, все играешь отбой. И если есть те, кто приходят к тебе, Найдутся и те, кто придет за тобой. Наутилус Помпилиус, «Скованные одной цепью»

      Зимний закат заливал округу кровью и расплавленным золотом. Они светились на снежных шапках, упавших на лес, и казалось, будто весь мир утонул в них. Эти цвета, цвета дома Дроссвелов, походили на флаг, водружённый среди костей и пепла на завоёванной земле.       В огромном поместье почти никого не было. Лишь бессмысленные, забывшие себя и свою суть огненные духи носились по опустевшим коридорам, беззвучно и бесконечно. Пройдут века, эпохи. Умрут те, кто сейчас прятался в этом доме от мирского холода, умрут и те, кто последует за ними — а эти отголоски магии и чьей-то ненависти всё будут кружить в переплетениях краснокаменных стен, служа тем, в ком нашло приют пламя.       Биение настоящей жизни, а не её подобия, угадывалось в самых разных закутках поместья, как будто эти кусочки тепла и магии делали всё, лишь бы не пересекаться друг с другом. Будто верили, что по одиночке, не делясь своей энергией ни с кем, пережить зиму проще.       Люди, забившиеся по своим норам, теснящиеся по углам роскошного огненного дома, неслись по путаным дорогам этого мира, стремительно изменяющегося, пытающегося оправиться от войны. Они двигались хаотично, как частицы когда-то цельной системы, выброшенные взрывом в невесомость. Эти маги могли бы никогда больше не пересекаться: редкий человек наутро любил встречаться с напоминаниями о страшном сне. Но каждый из этих троих знал: чтобы кошмар больше не повторился, нужно избавиться от самого зародыша страха в своей душе. И потому они всё же сталкивались на своём пути, словно притянутые друг к другу невиданной силой, и каждая такая встреча означала новый оборот колеса. Того, что эти маги так стремились раскачать.       Экстрасенс проскользнул в комнату, как тень от облачка, стремительно гонимого по темнеющему небу. Как и эту тень, его мог заметить лишь тот, кто привык присматриваться к мелочам. Остальные начинали подозревать неладное, лишь когда он приближался на расстояние прикосновения.       Марк развернулся стремительно, ещё до того, как Виллиан успел пересечь комнату, и молча послал перед собой мощное заклинание. Так, без единого слова, не дрогнув лицом, только напрягшись, как перед броском, убивали лишь те, кто перенёс что-то страшное. Такое, что заставляло и много лет спустя класть оружие под подушку, приклеивать его под столешницы и прятать под обувью в шкафах.       Виллиан выглядел как человек, недавно перенёсший тяжёлую болезнь. Нездоровая худоба и неуверенный шаг мага, сомневающегося в том, что ноги выдержат вес его тела, выдавали этого экстрасенса с головой. Но они не помешали ему уйти в сторону за секунду до удара.       — Смертельные заклятья без предупреждения? Мне казалось, на Земле сначала стреляют в воздух.       — Сейчас на воздух взлетишь ты, — огрызнулся в ответ Марк. Сомнение выдало и его тоже. Правда, если Вил сомневался, устоит ли он на ногах, энергетик на мгновение задумался перед тем, как опустить руки, в которых уже клубились, агрессивно сверкая, новые чары. — Сколько раз тебе повторять: не смей подкрадываться! Я сейчас за себя не отвечаю!       — А то раньше ты за себя отвечал, — улыбнулся Вил. — Этим и прославился.       Маги с хорошим колдозрением могли бы с внутренним содроганием полюбоваться тем, как гневно дрожал и свивался змеиными кольцами фон энергетика. Любое из этих колец могло распрямиться, преобразовываясь в чистую силу, обратиться разрушительным заклятьем, что срезало бы голову Ористаллу в ту же секунду. Но время шло, часы сменялись днями, а Виллиан всё оставался в этом мире, заново учился уверенно ходить, сплетал и расплетал нити будущего. И пусть гнев Марка не утихал, хрупкий мир между этими двумя магами не нарушался.       Потому что был ещё третий. Уставший от жизни настолько, что даже злиться уже не мог. Однако его неудовольствие было опаснее тысячи таких горячих вспышек, что день за днём подавлял в себе Марк. И Марк не злил его. Правда, яростные взгляды он себе позволял, раз уж вслух сказать Вилу: «Я терплю твоё присутствие только в том случае, если ты пришёл по делу, так что либо выкладывай, либо убирайся» было чревато.       — Дин вернётся с минуты на минуту. С гостем. Кто-то из ваших.       Энергетик кивнул и снова отвернулся к окну.       — Я помню. Даже догадываюсь, кого Дин притащит. — Ористалл ничего не сказал, только подошёл ближе. Усилие, с которым Марк не дёрнулся за ножом, было видно невооружённым взглядом. Правда, потом энергетик выдохнул и ответил на незаданный вопрос. — Готов поставить свой нож на то, что это будет Ортонн.       — Фалаттер?       — Он самый. Думаю, Дин ищет союзников. А Ортонн всегда был верен и Рею, и ему самому.       Ористалл покосился на него с сомнением, но ничего не сказал. Этот маг ценил несказанные слова и взаимопонимание, основанное на опыте, магии и наблюдательности. Обладание таким тоже намекало на умение подмечать детали. Марку этого умения не хватало. Он был одним из тех наивных людей, что отчего-то считали, что самый сложный этап войны — тот, что следует до победы и разгрома чужой армии. И Виллиан Ористалл, и Дин Дроссвел, напротив, хорошо знали: воевать после того, как твоё знамя взмыло над чужой столицей, было труднее.       — Если Ортонн тебя увидит… — начал Марк с видимым неудовольствием, и Вил кивнул.       Очертания его поплыли. Сторонний наблюдатель, случайно забредший в малую гостиную, увидел бы, как длинные золотистые волосы экстрасенса стали светлеть, приобретая необычный платиновый оттенок, как стремительно сворачивались его плечи и как сам он заметно терял в росте. Правда, не было в этом поместье больше ни случайных наблюдателей, ни несвоевременных визитёров, ни новеньких, что могли заблудиться и не вовремя сунуться в комнату и стать свидетелем сплетения мастерской иллюзии.       Энергетический маг чуть скосил глаза. Он никогда не поворачивался к Виллиану всем телом, будто считал это чем-то ниже его достоинства — но никогда и не отворачивался окончательно. Только следил за передвижениями экстрасенса краем глаза, как за вроде бы прирученным, но всё равно опасным лесным зверем, что мог в любой момент припомнить свои инстинкты и показать клыки.       Экстрасенс чуть развёл ладони, позволяя своим свободным одеждам зримо удлиняться и падать на пол складками лёгкой ткани традиционного наряда водных магов. Из-под пальцев Ористалла, игнорируя блики и свечение, по иллюзии струились сложные узоры, столь любимые Носителями этой Первоосновы.       Марк мрачно сказал, не поворачиваясь:       — Мелла ещё ниже ростом. — Он отмерил пальцами пространство в три-четыре сантиметра.       Виллиан кивнул, и магия снова закружилась вокруг него, «срезая» с почти готовой иллюзии сантиметры колдоплетений.       — И вообще, странная идея. Почему Мелла? Она старается держаться от решений «верхушек» подальше. И уж тем более не присутствует при всяких там совещаниях победителей.       Прежде, чем ответить, Вил приложил ладонь к горлу и прикрыл глаза, достраивая иллюзию и на остальных уровнях восприятия. По воздуху поплыл флёр тонких духов, а когда экстрасенс открыл рот, его голос был неотличим от голоса водной целительницы:       — Времена меняются. Сейчас люди больше удивляются, когда не видят её на всех этих встречах вместе с тобой. — Экстрасенс закрутил головой, придирчиво оценивая свой облик, а затем заметил с претензией на весёлость в голосе. — Главное, чтобы настоящая Мелла не пришла. А то придётся импровизировать… У неё сестры нет?       — Была. Вы её убили.       Огромная дверь парадного входа распахнулась, как будто все ветра мира ударили по деревянным створкам. Дин ворвался в поместье, и сам напомнив порыв ветра. Тот так же бил в стёкла, барабанил по крыше, пока не оказывался внутри, стремительный и неостановимый. В последнее время Дроссвел всё чаще демонстрировал именно эти качества. От его размеренной, любопытной неторопливости не осталось ни следа. Вокруг Дина постоянно клубились невидимые глобулы мощи и скорости. Он нёсся по миру, как огненный смерч. То, что огромная дверь за его спиной, захлопнувшись, чуть не убила далеко не так разогнавшегося Ортонна, яснее ясного говорило: ждать Дин никого не собирался. Ни в каком смысле.       На это указывало ещё множество признаков. Так, например, в последнее время сменилась у Дроссвела даже походка. Аристократическая плавность сменилась резкостью, изящные изгибы и плавные повороты обратились острыми углами. Дин напоминал выкидной нож, готовый к бою.       — Это невозможно! — лающе рявкнул он, прорезая телом широкие вены коридоров.       На загорелом лице неподвижной маской казались гневно сжатые губы и недобрый прищур безразличных ко всему глаз, похожих на посеребрённую поверхность зеркала.       Ортонну бы вдоволь напитаться от его негативных эмоций, от его чистой огненной ярости. Но он не мог. Не потому, что останавливали позывы совести или нормы попользованной, переломанной морали, нет. Просто Фалаттер, как ни пытался, не чуял силы в эмоциях старого друга. То ли они были ловкой игрой, то ли Дин закрывался мощной магической защитой — последнее, впрочем, было в его духе. С некоторых, так сказать, пор.       — Мне пойти на уступки? Мне?! — Дин повелительно хлестнул воздух ладонью, и дверь, ведущая в одну из гостиных, с силой распахнулась и ударилась о стену. — Слышал бы ты, чего эти нахалы хотят от меня!       Ортонн прошёл в комнату следом и поздоровался. Дин же лишь окинул слегка раздражённым взглядом Марка и Вила, коротко кивнул и упал в кресло с грацией пикирующего истребителя, что, впрочем, было недалеко от истины.       — Кто именно из них всех тебя так раздражает? — спросил Ортонн, останавливаясь рядом с ним. Садиться он не собирался, но не потому, что, как когда-то сам Дин, опасался мебели, взбесившейся вместе с главой Дома. С тех пор, как Молнии канули в небытие, или, скорее, затаились, он и сам стал Главой. Свой собственный Дом, когда-то сильный Дом Фалаттеров, требовалось возродить, бизнес — отстроить заново. Постоянно растущая гора проблем требовала его постоянного присутствия. То, что Ортонн всё же пришёл к Дроссвелу, было данью их старой дружбе, но и её «выплаты» краткосрочны: не минуло и получаса, как Фалаттер бы снова умчался подстраиваться под ритм постоянно изменяющегося мира. — Некоторые требования, насколько я слышал, были вполне… Адекватны. Или старики решились в кои-то веки объединиться и выторговать что-то совсем непотребное? Как эти психи, как их там…       — Сфе-е-е-еровцы, — недобро протянул Дин, и его пальцы на подлокотниках кресла сжались сильнее, словно стихийник сдерживался, пытаясь никого не убить. — Абсолютные психи, равенства им подавай! Они понятия не имеют, как спасать окончательно разрушенные системы связи между городами, откуда брать деньги на их восстановление, как организовывать рабочие места и как всем этим хаосом руководить, а туда же. Всё им нужно, чтобы не было произвола и сосредоточения денег в одних руках! Проклятые… Как ты там их называл, Марк?       — Либералы, — невозмутимо отозвался энергетик.       Дин снова выругался.       — «Психи» подходит больше. Ненормальные. Да у нас из-за дефицита шестьдесят процентов людей без магических сил живут! Или?..       — Ты почти прав, — тщательно скопированным голосом Меллы отозвался Виллиан, отрываясь от изучения пейзажа за окном. — Пятьдесят восемь и три.       Ортонн выглядел искренне удивлённым.       — Давно ты начала разбираться в таких вещах?       С трудом, но Марк всё же скрыл злорадную улыбку. Виллиан, правда, не растерялся ни на секунду. Скрытый точной и аккуратной иллюзией, он тяжело вздохнул и как мог нейтрально заметил:       — Условия изменились. Приходится подстраиваться. — И он едва заметно кивнул в сторону Марка.       Ортонн рассмеялся:       — Первые хорошие новости за месяц! Будем надеяться, Маркуша, что твоё счастье вложит тебе хоть немного мозгов.       — А если у твоего счастья получится, — раздражённо подхватил Дин, — пусть оно вложит их также тем, с кем я по два раза в неделю обсуждаю передел мира! Ли-бе-ра-лы, чтоб им. — И Дроссвел продолжил с такой горячностью, с такой злобой, словно никто и не прерывал его ядовитый монолог. — Из-за дефицита прямо сейчас у нас пятьдесят восемь и три процента населения родились без сил. Примерно двадцать пять процентов от этого числа уже дееспособны, остальные пока дети. И у всей этой прорвы народа даже образования нет! В войну редкая школа работала, да и то — под протекторатом Молний, и ни одна из них, слышите, ни одна не принимала детей, родившихся без сил! Да большая часть этих борцов за свободу читает с трудом, но не-е-ет, зачем им это, им хочется играть сразу по-крупному, им хочется мир перестраивать. Что мы построим с ними? А, Ортонн? Что?!       — Памятник психопатии, — невозмутимо улыбнулся Фалаттер ему в ответ. — Ты ведь не с одной «Сферой» переговоры ведёшь, как мне казалось.       — О, да, — мрачно улыбнулся Дин. — Есть ещё не до конца олибералившиеся «Острия морока». Шаммеран вгонит меня в могилу. Человек сам не понимает, чего хочет! То ему, видите ли, нужно сохранить традиции знати, потому что при знати был — ха! — порядок, то ему позарез хочется, чтобы в число аристократии мог войти любой, независимо от происхождения, образования и…       Мелла, то есть Вил под её личиной, коротко хмыкнул. Ортонн устало потёр переносицу.       — Они что, сговорились?       — Вот-вот, — едко подхватил Дин. — Только представь себе эту прелестную картинку: проходит год, два, три, и аристократов вокруг — как грязи! Каждый второй из тех, кто что-то может, уже смотрит, подходит ли золото к цвету глаз. Ладно, допустим, не каждый второй, но всё равно, слишком большой процент населения умеет что-то такое, что способно косить людей тысячами. — Заметив, что Ортонн чуть скептически пожал плечами, Дин рявкнул. — Да Марк сейчас в одиночку может выкашивать города! Чуть ли не по щелчку пальцев, просто скрывая их в пространственные аномалии! И я могу, то есть мог, выжигать их до основания! Здорово, очень весело, давайте позволим владеть такой же силищей каждому остолопу, который…       — Ничего и никому мы позволять не будем, ты совершенно прав.       Дин колко взглянул на него исподлобья. По его глазам, стылым, как у не до конца размороженного трупа, нельзя было прочесть вообще ничего. Но сама поза, напряжённая, как перед броском, и тот факт, то Дроссвел сидел тихо-тихо, мгновенно пригасив собственное возмущение и показную ярость, выдавали его осторожное ожидание.       — Развивай мысль, — тихо предложил Дин, не поднимая головы.       — Чего это он? — шёпотом поинтересовался Марк от окна, но Вил только помотал головой, то ли обещая объяснить всё позднее, то ли и вовсе прося отцепиться.       Ортонн тоже выглядел слегка ошарашенным тем, как легко Дин «сбавил громкость», буквально обратив в ноль число воспроизводимых децибел. Но он был аристократом, настоящим, выученным держать лицо даже в самых странных, поистине непредсказуемых ситуациях. И потому Фалаттер не дал надолго выбить себя из колеи.       — Что тут развивать? Всё очевидно. Мы будем поддерживать «Дуну».       На мгновение в глазах Дина что-то сверкнуло, прорезавшись сквозь его обычную безучастность. Но мгновение минуло, и Дроссвел ничего так и не предпринял. Лишь нейтрально повторил:       — «Дуну».       — Рей уважал «Дуну», — так просто, словно одно это стоило сотен и тысяч логичных аргументов, напомнил Ортонн. — И я с ним в этом солидарен. «Дуна» — не сборище сумасшедших малолетних либералов, которые без особых льгот не могут устроить свою жизнь, и не команда наглецов без совести и какого-никакого образования. Это взрослые уважаемые люди, которые прекрасно знают, что старая система — залог стабильности и… — тут он запнулся.       Дин чуть прищурился.       — Ну что ты, продолжай.       — …и мира, — вздохнул Ортонн, а потом немного вымучено пожал плечами. — Я не говорю, что старую систему нужно оставить совсем без изменений. Ввести более жёсткие правила, улучшить механику контроля поцелованных Силой…       — Действительно. Жёсткие правила ещё никому не вредили. И, разумеется, ни разу не доводили до беды. — Лицо Дина осталось бесстрастным. И только в голосе внезапно зазвучала злая, едкая, как кислота, ирония.       Вот только смеяться над аристократами, даже если они — твои друзья, даже если вы вместе прошли через все круги Ада — плохая идея. Фалаттер расправил плечи. Невооружённым взглядом можно было увидеть, как просыпалась в нём припорошенная пеплом, но всё равно не погибшая фамильная гордость.       — У нас, по крайней мере, есть опыт, — отчеканил Ортонн. — Мы знаем, чего делать нельзя и к чему это может привести. Мы…       — Не говори то, что я и так знаю, Ортонн, — отмахнулся Дин словно бы нехотя, а затем отвернулся.       Движения его внезапно стали вялыми, словно вся та сила, что ещё недавно парила вокруг Дроссвела, исчезла с громким пшиком.       — Разумеется, на роль аристократов вернутся те, кто всегда ими был. Наши люди. Те, кого ты сам в бой водил! Что тебе не нравится, Дин? Ведь ты знаешь этих магов, знаешь нас всех. Ты понимаешь, что мы можем построить…       — И разрушить. — Стихийник устало прикрыл глаза. — Ты прав, я отлично вас знаю. Вы все — сильные, талантливые, гордые маги. Вы очень долго жили по чужой указке и теперь хотите действовать. Вы умеете перечить и идти наперерез правилам, если не согласны с ними. Никого и ничего не боитесь… Убивать научены.       Подозревать истинных аристократов нельзя. Сие было величайшим оскорблением и попранием чести Дома даже в том случае, если аристократ взаправду был виноват. Война кончилось, и десятки людей вспомнили об этом. Ортонн вспомнил тоже.       — Ты на что намекаешь, Дроссвел?       Быть может, он и не хотел так акцентировать внимание на фамилии Дина, словно она, эта фамилия, то ли была оскорблением, то ли определяла всё поведение стихийника, то ли и вовсе намекала, что ему нужно молчать, так как ничего умного он сказать не сможет. Но неосознанно он этот акцент всё же поставил.       Дин мягко и быстро улыбнулся, а затем перевёл взгляд за окно, на пляску снегопада.       — Ни на что. Я просто сказал, что у всех у нас большой опыт, даже военный. Разумеется, только такие люди, как мы, что сумели выстоять в прошедшей мясорубке, могут вернуть старые порядки. Мы ведь привыкли к жёстким мерам. Спасибо тебе за ценное мнение, Ортонн. Мне было важно узнать его. — Дин на мгновение прижал кончики пальцев к сердцу в ритуальном жесте, без слов показывая, как он благодарен старому другу.       Ортонн тепло улыбнулся, а вот Виллиан чуть в стороне отступил на шаг, как будто желая стать ещё незаметнее, раствориться в воздухе.       — Рад не меньше, что ты сохраняешь рассудок чистым, — не менее дружелюбно, но всё же с нотками некой формальной вежливости откликнулся Фалаттер.       Аристократы закончили беседу — аристократы нацепили маски и разошлись по углам. Зима покрывала мир белой вуалью, скрывая лица и намерения, разрывая даже то, что было едино.       — Тебя проводить?       — Думаешь, я забыл, где здесь выход, Дроссвел? — рассмеялся Ортонн, склоняясь в полупоклоне.       Рей никогда не позволял привносить в жизнь «Феникса» атрибутику аристократии, подчёркивающую различия между знатью и простыми людьми. Все эти поклоны со сложными движениями, манеру говорить, глядя чуть выше плеча собеседника, что ниже тебя по статусу, и застывший, покрытый золотом канцелярит. Но ни тяжёлая рука Рея, ни угроза Молний больше не нависали над миром, и старые привычки занимали положенное им место легко и естественно. И в том, насколько быстро и с каким удовольствием аристократы возвращали себе отброшенную было манеру поведения, виделось, как они соскучились по своим привилегиям, по праву решать судьбы и по щелчку пальцев определять грядущее.       — До свидания, Ортонн, — так же тихо и мягко попрощался Дин, действительно не вставая с кресла.       Его поза была расслаблена. Пальцы больше не сжимали подлокотники, а лежали на них, словно вмиг лишившись силы. Зеркальные глаза не выражали никаких эмоций.       По губам блуждала мягкая улыбка человека, что стосковался по другу и боевому товарищу и был очень рад его увидеть. Рад настолько, что даже выразить это не получалось, оставалось только улыбаться каждую секунду, не в силах согнать эту солнечную радость с лица.       Дверь закрылась.       Улыбка моментально слетела с лица Дроссвела, обнажая жёсткую складку губ и решительный, мрачный взгляд человека, что готовился без лишних слов и неуместных эмоций выполнять не слишком приятную, но необходимую работу.       — Он будет первым, — индифферентно поделился Дин, не поворачивая головы. Взглядом он всё ещё буравил закрывшуюся дверь.       Вил кивнул. Иллюзия смялась комьями и слетела с него, словно не выдержав движения.       Марк, уже привыкший стоять в тишине, чтобы не раздражать лишний раз Дина, моргнул и завис, словно пытаясь осознать сам факт того, что Дроссвел подал голос.       — Что?..       — Ортонн, — с прежней невозмутимостью напомнил Дин, как будто кто-то мог забыть, кто недавно находился в этой комнате. — Я предполагал, что так всё и будет, но… надеялся.       — Они дорвались до власти, — пожал плечами Виллиан, в отличие от Марка, ничуть не удивлённый новым поворотом разговора. — Твоих друзей можно понять. У них не было возможности стать самими собой. Сейчас они вернулись домой, получили обратно свой статус, на них ответственность лежит. А ты думал, что кто-нибудь из них променяет всё это на новый повод пожить под ярмом? Им это невыгодно. А мир…       — Строится на выгоде. Я помню, Вил.       Энергетик помотал головой, словно сбрасывая сонное оцепенение.       — Да что вы несёте оба? Какая разница, что там хотят эти останки аристократии? — Марк передёрнул плечами, всей своей мимикой демонстрируя, что он думал об аристократии и её «останках». — Ты сильнее. Ты в этом, как его, совете…       — Победителей.       — Такая себе победа, но как скажешь. — Только сказав, Марк подумал, что он сделал это зря. Дин болезненно реагировал на любые упоминания о цене, которую им пришлось заплатить за победу. Но на этот раз Дроссвел даже не поморщился. Только смотрел с тем же ровным и не слишком сильным удивлением, что и на Ортонна. Как будто все вокруг говорили ровно то, что стихийник ожидал услышать, и он поражался тому, с какой точностью удавалось угадывать чужой текст. — Никто больше из знати в этом совете не состоит. Тебе нужно переспорить троих стариков, вот и всё. А там уже не важно, насколько будут недовольны Ортонн и все остальные. У них же ничего нет, чтобы спорить с тобой. У каждого второго разрушены родовые дома, а у остальных проблемы с рынками и производством. Да им потребуются годы, чтобы накопить силы и начать спорить!       Дин глядел с невозмутимостью мёртвого, которому ещё не закрыли глаза. А вот Виллиан, напротив, выглядел искренне поражённым, и его весёлое удивление было, пожалуй, единственной положительной эмоцией в этой комнате — и в этом поместье.       — А ведь твой энергетик вообще не умеет играть в эту игру, — протянул Вил таким тоном, словно он всё ещё не мог поверить.       — Игру? Мне казалось, мы уже доиграли.       Дин пожал плечами.       — Просто прошли в следующий раунд, посложнее. — Дроссвел рывком встал. Он уже давно двигался так: резко, импульсами, как будто в его теле больше не было силы, что могла бы самостоятельно заставить его подняться или сделать шаг. Для всего требовался дополнительный сильный толчок. — А что, ты думаешь, будет, когда все эти «останки» как раз наберут силы? Когда наши бывшие союзники выйдут против нас? Они задавят числом, вот и всё. Сметут всё, что мы успеем построить, и снова введут старые порядки. Те самые, которые и привели к этой войне. Те, из-за которых гибли люди ещё до неё. И ты не прав, если думаешь, что знать ничего нам не сделает, пока не наберёт критическую массу. У этих людей всё ещё остаётся любовь народа, у них остаются города, которым они покровительствуют и которые снова пойдут воевать по слову своих хозяев. Опять же, у них есть опыт. Каждый из этих молодых аристократов уже умеет выходить против системы, говорить «я не согласен» и идти на врага… — Дин мрачно усмехнулся. — С огнём и мечом. Она мне нужна, такая оппозиция?       Марк уже открыл было рот, но Вил быстро провёл ребром ладони по горлу. Обычно энергетику было плевать на его советы с самой высокой горки из доступных, но теперь он всё же предпочёл послушаться и промолчать.       Потому что то, что он видел сейчас, было первой вспышкой Дина за последние месяцы. Точнее, ещё не вспышкой, но чем-то, на неё похожим. Это было отголоском эмоций, тенью былых желаний и страстей. Этого ещё не хватало, чтобы разжечь огонь, но то уже была первая искра, намекающая: огромная, жаркая сила Дина исчезла не навсегда. И сам он, прежний, пусть и был подбит, подморожен зимой, всё же не умер для этого мира.       Это было чудом, на которое уже не надеялась, к примеру, Мелла, иногда с грустью отмечающая, что слом внутри Дина не зарастить. И Марк не хотел его разбивать не вовремя сказанным словом.       — Ах, и эти три старика в Совете, которых нужно всего лишь переболтать… — Дин, оглушительно чеканя шаг, метался по комнате, слепо, как блуждающий огонёк, вырванный из родной среды и запертый в чужом доме. Тон его, правда, не менялся: звенел металлом, холодно и жёстко. — У каждого из них есть по нескольку сотен подручных. Тоже, Сила их разорви, опытных и приученных спорить. Они пошли за своими стариками, потому что были согласны с их политикой и не согласны — с нашей. Если открыто выйти против них, против всех троих, они попытаются сожрать нас так же, как сожрали Молний. Можно, конечно, присоединиться к кому-то из этих троих, с их помощью вывести из строя остальных, а потом повернуться против бывшего союзника, но это… Предательство. Предательство, которые все увидят, потому что за нашими заседаниями наблюдают. А мы пока не настолько сильны, чтобы позволить себе обманывать друзей на глазах изумлённой общественности.       Виллиан слегка рассеяно улыбался. Так улыбались отличники, которые слушали лекцию по теме, в которой разбирались чуть ли не лучше преподавателя, и старались при этом не уснуть, чтобы не выказать неуважения.       Совсем по-другому смотрел Марк. Его взгляд был тяжёлым, недобрым. Не нужно было читать мыслей, чтобы понять: он недоволен.       — Что именно тебя смущает? То, что это могут увидеть люди?       — Естественно, — невозмутимо отозвался Дин. — Вокруг и без того предостаточно сильных конкурентов. Не нужно настраивать против себя ещё и мирное население. А то оно имеет свойство бросать тех, с кем не согласно, и демонстративно уходить к тем самым конкурентам. — Дин снова перевёл взгляд за окно. Казалось, Марк сбил его с мысли, и теперь Дроссвел силился ухватить её за хвост снова. — Единственный безопасный для нас вариант, который не повлечёт за собой агрессию всех вокруг — затягивать переговоры. Продолжать спорить. Пока ни старики, ни наши дорогие друзья не знают, какую точку зрения мы поддержим, они не будут с нами воевать. Наоборот, станут вести себя преувеличенно мирно, чтобы показать, как выгодно союзничать именно с ними. Но и тянуть слишком долго не выйдет. Месяц, может два нам ещё простят, но потом народ начнёт требовать решений. Требовать действий. Требовать разрешения проблемы с дефицитом. Нам придётся объяснять своё промедление. И, опять же, если мы сделаем это недостаточно правдоподобно, люди начнут уходить к конкурентам. Наш единственный шанс — устранить всех, к кому может уйти народ, и всех, кто достаточно силён, чтобы спорить с нами.       — Как мы это объясним? — невозмутимо поинтересовался Вил.       — Недобитки Молний мстят тем, кто разрушил их планы.       — Сработает?       — Ещё бы. Все прекрасно знают, что Молнии были специалистами по мгновенным перемещениям и маскировке. Они запросто могли понастроить тайных баз, которые мы не нашли, и оттуда незаметно начать свою месть. Просто и со вкусом — народ поверит. Главное — провернуть всё быстро. Убийства не станут поводом для того, чтобы прервать заседания Совета. Через несколько недель я объявлю, что буду поддерживать «Дуну» в их стремлении вернуть порядки старой знати, и начну активно действовать: попытаюсь вернуть законы прошлого и дать господам аристократам побольше прав. Этим мы покажем, что нам, наоборот, невыгодно устранять союзников-аристократов. Вряд ли кто-то додумается, что мы пускаем людям пыль в глаза. А чтобы закрепить эффект…       — Я тебя не узнаю, — неожиданно сипло выговорил Марк, будто лёд в голосе Дина заставил его простыть. Стихийник повернулся к нему и безмятежно улыбнулся. — Ты о наших товарищах говоришь. О друзьях. Эти люди поверили тебе, они пошли за тобой, они…       — Умирали за меня? — Дроссвел вскинул брови якобы в удивлении. — Они умирали за свою идею. За мир и всё такое прочее. Первым делом всем хотелось, чтобы война кончилась. Она кончилась. Но если мы дадим вызреть этой конкуренции — ненадолго. У аристократии сейчас мало сил, но достаточно для того, чтобы навести шороху. Другие подпольщики слишком долго отстаивали свои интересы, чтобы теперь взять и поддаться, принять наши требования. Всем наплевать, что в том мире, который хотим построить мы, начать войну будет практически невозможно. Что именно наша система принесёт мир. Если в этом мире все эти люди получат мало власти и прямой выгоды, они не поддержат её. И снова прольётся кровь. Гораздо больше, чем собираюсь пролить я. Убийства — да, неприятно, но так умрут только те, кто должен. А если наши товарищи, друзья и всё такое прочее снова начнут войну, жертв будут миллионы. Войны ведь такая вещь, вечно в неё втягивается больше людей, чем нужно. И никаких гарантий, что это будет последний конфликт, нет. Единственный шанс сделать так, чтобы с тобой не воевали — устранить всех, кто может это делать. Единственный способ обеспечить себе верность народа — не оставить им вариантов. Если в мире будет только одна идея и только одна власть, переметнуться будет не к кому. Вот и вся логика, Марк.       — Да откуда ты вообще можешь знать, что твоё новое мироустройство такое всё из себя правильное? — почти выплюнул энергетик. Дин смотрел как бы сквозь него — быть может, он даже не слышал речи напарника. А вот Вил едва заметно морщился, словно Марк ходил по его больной мозоли, и, несмотря на самый вес, давил её вполне болезненно. — Ты ведь осознаешь, что и ваша старая знать так думала, и что сейчас так думают и дуновцы, и сферовцы, и… Да все! Я согласен, ты знаешь больше, чем они, но ведь это не повод устранить их всех!       Виллиан жестикулировал. Чересчур активно, надо сказать: обычно он оставался куда более сдержанным и едва ли позволял себе шевелиться. Теперь же он всем своим видом показывал, что Марку стоило замолчать.       А то Дин уже приловчился видеть во всех вокруг соперников и конкурентов. Мало ли, увидел бы в гласе энергетика отзвуки зарождения оппозиции?       — Они не правы как минимум в том, что не хотят видеть полной картины, — флегматично заметил Дин. — Что не умеют правильно оценивать свои силы. Что сами начинают баламутить это болотце конкуренции. Нас либо устранят — не сейчас, когда-нибудь, — либо втянут в новый конфликт, в котором все будут против всех, я это и без пророков знаю. Так что, Марк, мне вообще не сдались ни такие друзья, ни такой мир-перемирие. Проблему нужно решать основательно, с корнем её вырвать, или она не исчезнет никогда.       Энергетик мрачно заявил:       — Убив Молний…       — Погасни моё Пламя! При чём тут Молнии? Эта война началась из-за того, что часть власть имущих боролась за свою систему, а другие пытались навязать свою. А ещё на обеих сторонах было слишком много амбициозных людей, мечтающих о власти, приближённой к абсолюту. Сейчас у нас складывается точно такая же ситуация. И ты думаешь, исход будет другим?       Воцарилась тишина. Вил снова стоял чинно, как будто не он только что махал руками, словно ветряная мельница, молча уговаривая Марка не выпендриваться. Дин сидел, чуть прикрыв глаза, и не шевелился. Оба его товарища знали о фантомных болях, преследующих Дроссвела, и о том, что сам Дин описывал их как «ощущение, что в позвоночнике застрял кусочек льда», но теперь оба думали о том, что этот «кусочек» разросся, набрался силы и крепости, и теперь невидимым щитом окутал своего Носителя. И сквозь этот невидимый, но прочный щит не проходили ни эмоции, ни свет, ни отголоски прежнего характера стихийника.       Марк молчал тоже. Быть может, он всё же прислушался к Ористаллу, но скорее то сработало убеждение Дина. Пожалуй, влияние его заключалось даже не в том, что говорил стихийник, сколько в том, как он говорил. В нейтральных интонациях Дроссвела так и сквозил зимним ветром жёсткий контекст: «Ты можешь быть со мной или против меня. Будешь рядом — как и раньше, помогу, закрою спиной, не позволю этому миру распробовать твоей крови. Решишь уйти — не дойдёшь и до порога этой комнаты. Ты мог уйти раньше, когда я предлагал. Теперь ты слишком много знаешь. А такие предатели-осведомители мне нужны ещё меньше, чем конкуренты». То было невысказанное обещание расправы, скорее всего быстрой и безболезненной, они же друзья, но неминуемой. И Марк верил в это обещание.       Как верил он и в то, что сам Дин потом долго не продержится. Сейчас он, конечно, мог бы пойти на что угодно. Перебить женщин, детей, стариков? Рождённых без магической силы? Старых друзей? Холода и мрака, что поселились в Дроссвеле, хватило бы, чтобы уничтожить их всех, перенести мощный откат от нахлынувшей совести, а потом повторить. Всё это Дин бы вытерпел, с трудом привык бы избегать опасных тем, начал морщиться, как Рей, от одного взгляда на честного незапятнанного человека. Быть может, рано или поздно пристрастился бы и к бодрящему, чтобы не спать и не видеть снов, раз в полгода-год отдаваясь в руки лучших целителей, чтобы вычистить кровь и восстановить повреждённые этой дрянью органы. Но перенёс бы.       А вот вынужденное убийство последнего соотрядника стало бы ударом, который не выдержал бы даже этот стихийник. Что бы он ни говорил, на что бы ни намекал, это стало бы началом конца не рождённой ещё империи Дроссвела. Гибель Энди, смерть Ала и так стали для него сокрушительным ударом. Ещё один добил бы его.       «Громоотвод» был идеален, когда в нём было пятеро. Из четверых магов он был не так блистателен, но всё же стабилен. Марк помнил времена, когда в горячо любимом отряде было лишь три человека, и это было временем упадка, беспомощности и пассивности. Правда, они выдержали. Им было тяжело, но Марк помнил слова Ала, который буквально на пальцах объяснял, почему треугольник — самая устойчивая фигура.       Теперь их было двое. И чтобы не оторваться от привычной реальности, не утонуть в водовороте мелькающих событий, Марку с Дином вечно приходилось быть спиной к спине, отбивать оплеухи от этого кровавого мира, стоять посреди огненной пустыни и… Да, пожалуй, ждать, когда на месте прогоревшей чёрной земли снова заколосится трава из семян, что они просыпали на ещё неживую почву.       Марку не нравилось, как всё обернулось. Не нравились решения Дина и то хладнокровие, с которым он подписывал приговоры, карал и миловал. Но он понимал: в одиночку с таким уже не справиться. Вил — да, быть может, он бы и попробовал помочь. Но всё это было не тем. Ористалл никогда не носил на груди фигурку феникса из застывшего пламени, никогда не ловил огонь открытой ладонью, никогда не отводил молнии руками. Он был и оставался чужим, он вне того мира, что когда-то создал Рей. То был мир «Громоотвода», маленький, но населённый сильными, талантливыми, сияющими магами.       Магами, что оставались в игре до самого конца.       Марк машинально крутил в пальцах свой кулон. Словно радуясь вниманию, каменная птица пускала тёплые красные отблески по его коже.       Дин наблюдал за ним и впервые за долгое время улыбался.       — Что нужно делать? — наконец коротко спросил Марк, и Виллиан вздрогнул. Перевёл непонимающий взгляд на Дина. С подозрением взглянул на кулон энергетика.       — Вы что, телепатически договорились? Эта штука передаёт мысли? Как вы вообще…       — Фирменный секрет громоотводчиков, — хмыкнул Марк, выпуская кулон из пальцев. Широко распахнувший крылья каменный феникс светился, словно вычерчивая путь во мраке, и готов был вести за собой, как и раньше. — Дин? Ты сказал, Ортонн будет первым.       И Дроссвел едва заметно встряхнулся, сбрасывая с себя и чуть неуверенную улыбку, и вообще всякое выражение с лица-маски.       — Ортонн слишком умён и слишком хорошо натаскан в интригах знати, чтобы не понять, что мы затеваем, — тихо говорил он, и поместье смыкало защитные арканы, чтобы не выпустить ни единого слова в мир. — Одно нападение, два, и он уже начнёт рассматривать версию, что мы нечестно играем. Быть может, сразу он в это и не поверит, но начнёт защищаться. Тогда мы до него не доберёмся. Он должен погибнуть в числе первых. Я… — Тут стихийник снова сбился. — Я не смогу в этом участвовать. Раньше бы смог, но теперь, когда я потерял большую часть своих сил, ничего не выйдет. Стоп-магия оставляет слишком явные следы, да и я пока что не наловчился с ней обращаться. Я понимаю, это абсолютно неправильно — сначала приговорить наших друзей, а потом свалить исполнение приговора на кого-то другого, но…       Марк с безмятежным выражением лица опустил ладонь на рукоять ножа.       — А ещё я незаметнее и могу быстро скрыться. Я понял, Дин. Так кто тебе мешает?       — Все, кто достаточно влиятелен, чтобы подать голос. — Дин сцепил пальцы «домиком», в одно мгновения до невозможного напомнив старшего брата. Безэмоциональные серебряные глаза навевали мысли о клинке, что уже падал сверху на чью-то шею, чтобы отделить голову от тела. — Верхушка «Сферы». Верхушка «Острия морока». Верхушка «Дуны». — В его лице ничего не дрогнуло. Только пальцы крепче сжались на подлокотниках. — И верхушка «Феникса». Все остатки старой знати должны пасть в кратчайшие сроки. Потом главы отрядов. Они не так опасны. Однако эти люди привыкли отдавать приказы и брать на себя ответственность, так что лучше не рисковать.       — Я помогу, — без улыбки пообещал Вил, глядя в глаза каменно-спокойному Марку. — Ваши люди могут узнать отголоски магии Марка. Мои силы не узнают. Только…       — Знаю, — кивнул Дин и перевёл взгляд на экстрасенса. — Если убьют всех, кроме меня, это будет выглядеть странно. Поэтому разыграем сценку. Обставим всё так, будто покушение было, но старый друг, — он быстро глянул в сторону Виллиана, — который до сих пор был в плену Молний, сбежал, чтобы предупредить меня, и этим спас. Позже, когда всё будет кончено, придётся сделать вид, что я всё ещё верен идее возрождения старой знати, иначе это вызовет подозрения.       Время сомнений прошло. Теперь даже Марк не выказывал ни тени неодобрения. В конце концов Дин, несмотря на то, как сильно он перегорел, всё ещё оставался огненным до мозга костей. Он стремился к доминации. И он готов был побеждать несмотря ни на что. А уж с помощью ли Марка или в полном одиночестве — на решимость Дина это уже не оказывало никакого влияния.       Правда, любопытства Марк всё равно не сдержал.       — Два вопроса.       — Задавай, — милостиво разрешил Дин, и тон его едва уловимо потеплел.       — Из кого ты знать возрождать собрался?       Виллиан тихо рассмеялся, выглядывая из своего переплетения теней. Громоотводчики покосились на него с недоумением, которое у Дина, впрочем, угадывалось лишь в том, что он всё же повернул голову на звук, а не остался, как обычно, в неподвижности.       — Нет, ну какой неопытный, прелесть, — искренне умилился экстрасенс, и Марк вновь положил руку на рукоять ножа. — Ты категорически прав, Дин. Если просто ввести твоего энергетика в Круг, его там сожрут. С такими-то взглядами на мир.       Дин тоже чуть приподнял уголки губ, не улыбаясь, а скорее намечая улыбку.       — Воспитаем. Марк, — в серебряных глазах не отражалось ничего, словно Дин смотрел не на старого друга, а всего лишь на очередного сильного, талантливого мага, с которым ещё нужно было что-то сделать: устранить или завербовать. — Вся моя новая знать сейчас находится в этой комнате. Вы принесёте мне клятву верности. Составим магический контракт, в котором будет прописано, что ни вы, ни ваши потомки не должны прямо или косвенно вредить мне или моему Дому. Составим триаду. В нашем распоряжении информация, манёвренность и ударная сила. Не думаю, что союз наших Домов хоть кто-то сумеет перебить. А что до твоего второго вопроса…       Марк быстро глянул на Виллиана, словно интересуясь, с какого-такого перепугу экстрасенс читал его мысли. Но Ористалл остался невозмутим и неподвижен, как статуя, как изображение или тень человека.       Слова Дина не были всеведением. Уставший человек стремился закончить беседу побыстрее: ради этого можно было совершить маленькое чудо в виде угадывания чужих мыслей.       — С дефицитом магии мы разберёмся только после того, как у нас окажутся развязаны руки. Люди терпели доброе столетие. Потерпят ещё годик.       Вил прикусил губу.       — Об этом ты мне не говорил.       — О чём не говорил? — недоумевал Марк. Он непонимающе посмотрел на Виллиана, а затем на Дина. В синих глазах густо разлилось осознание. — Ты знаешь, как преодолеть дефицит и выпустить магию из азатонских резервуаров?       — Ты знаешь, — спокойно отозвался Дин, прикрывая глаза. — Так Ал говорил.       — Ал всегда… — Марк прикусил губу. — Всегда ждал от людей чуточку большего, чем они могли ему дать. Это тот самый случай.       — А ты всегда ожидаешь от людей самого худшего. — Судя по голосу Дина, стихийник ожидал именно такого ответа. Всё снова шло по его плану. Или по плану, придуманного за него гениальными умами, по написанному кровью сценарию, от которого давно бы стоило отойти, но сил не хватало. — Как, например, в тот раз, когда ты назвал Рея предателем. Ну, тогда, когда он методом тыка научил тебя плетению, нужному для того, чтобы освободить магию — а ты решил, что он пытался убить вас всех.       За окном бушевала вьюга. Марк молчал, глядя одновременно на Дина и как бы сквозь него. И на сей раз не выдержал Вил.       — Ты хочешь сказать, что заклятье, которое искали сотни гениальных магов, которое не могли найти около века, несмотря на тысячи исследований, твой брат отыскал случайно?! — бессильно выплюнул он, от изумления снова превращаясь из безмолвной тени в живого человека. Марк хмыкнул, и даже на лице Дина появилась некая кривая и неубедительная пародия на улыбку. Вил схватился за голову. — Да кем надо быть, чтобы так…       — Громоотводчиком, — спокойно и тихо перебил его Дин. — Абсурд и смерти начинают вращаться вокруг тебя, стоит только принять кулон. И я хочу, чтобы завтра в воздухе вращалась весть о смерти Ортонна Фалаттера.       Это было очень реевское решение. И всё же, всё же… Дин не во всём был похож на безвременно почившего брата. Рей, принимая на плечи давление условностей и обстоятельств, закалялся, словно от того, какой груз он вынужден был тащить на себе, зависело, насколько ослепительным становилось сияние его величия.       С Дином было не так. Этого Дроссвела нельзя ограничивать. Он был из тех летних детей, что упрямо отрицали необходимость взросления. Он — солнечный луч, ветер в поле, искренность и жизнь как они есть. Ловить таких нельзя, рассыпаться в ладони — их природа. Они были вечными странниками по миру, собирателями прекрасного. Они становились гениями и творцами, они учили свободе, любили беззаветно, дружили без оглядки, они показывали пример, к которому следовало тянуться.       Пока оставались свободны.       Попадая в клетку, они отнимали лето у всех остальных.