Одинокий лучик солнца, в свете которого кружатся пылинки, падает на пол совсем недалеко. Так хочется до него дотянуться! Хотя бы просто коснуться теплого, мягкого света.
Тихо звенит цепь. Босая бледная ножка вытягивается вперед, пытаясь хоть пальчиком дотронуться до теплого пола в том месте, где играет лучик. Тихий вздох. Даже пытаться не стоит. Слишком близко и слишком далеко. Чимин вновь поджимает под себя ножки и опускает голову. Наверное, он обречен вечно сидеть здесь в полутьме, звеня чугунными цепями на руках и ерзая по прохладному полу, по которому холодный поток воздуха ползет, подбираясь ближе к озябшему юному телу в тонкой белой длинной сорочке, оповещая о приходе его личного дьявола. Чим вздрагивает от пробравшего холодка, мурашками покрывается и не желает взгляд поднять, сжимаясь весь и утыкаясь носиком в подобранные колени.
— Замерз? — раздается ровный голос.
Чимин молчит, обнимая себя белоснежными крыльями, чтобы было теплее, чтобы укрыться и избавиться от прожигающего взгляда бездонных черных глаз.
— Солнышка так хочется, — шепчет тихо-тихо и жалобно, осторожно взгляд поднимая.
В паре шагов от него стоит парень, Чимин видит лишь его черное одеяние и не хочет снова смотреть на прожженные тьмой и изуродованные сражениями крылья, смотреть в его темные глаза и видеть в них убивающее спокойствие и равнодушие. Чимин как подбитая птица был пойман и в клетке заперт. Уж лучше мучительно крыльев родных лишиться или сразу погибнуть, чем чувствовать оковы на хрупких запястьях, не иметь возможности увидеть белый свет и каждый день видеть перед собой настоящего Демона. Уж лучше пусть перья выдергивает и пытает каленым железом, как подобает настоящим Демонам, чем вот так вот смотрит и холодными пальцами по щеке проводит болезненно нежно. Чонгук пытается в глаза заглянуть, водя кончиками пальцев по щеке, но Чимин отворачивается, хмурясь. Он не хочет. Ему это не нужно. Не нужна вот такая холодно-теплая убивающая любовь, не нужны эти чувства и это обожание, с которым ему в глаза смотрят, словно в душу. Ему бы только свободы…
Холодные губы излюбленной щечки касаются ласково, нежно. Так, как не свойственно такому, как он.
— Все так же прекрасен, — шепчет на ухо ласковый, бархатный голос.
Стройное тело, пшеничного цвета пушистые волосы, большие белоснежные крылья. И так любимые Чонгуком розоватые щечки, чуть островатые скулы, милый носик и безумно красивые небесно-голубые глаза. Чимин прекрасен внешне. Но душа его — уже безжизненные руины, уничтоженный когда-то прекрасный мир, сожженный тьмой дотла.
Чонгук целует в губы до пробирающего ужаса нежно, с таким трепетом, словно Чимин испариться может.
Нет, Чимину это не нужно. Не нужны эти поцелуи, не нужны слова о любви. Он им не верит. Демон не может любить.
— Дай же свободы, молю… — шепчет с придыханием в чужие губы, закрыв глаза.
— Не могу, — все тот же ответ.
— Почему? — все тот же вопрос снова и снова.
Чонгук лишь смотрит с обожанием, какого Чимин никогда еще не видел, касается пальцами шеи так осторожно и трепетно, и дыханием замирает.
— Все также прекрасен… — словно заевшая пластинка каждый раз шепчет Чонгук и едва заметно дрожит от чувств. Он может коснуться этого прекрасного существа, он может смотреть на него день и ночь, он его и ничей больше.
Чимин губы поджимает и вновь голову опускает. Его никогда не отпустят. Его любят слишком сильно, его убивают слишком медленно, но мучительно нежно.
Чонгук привычно мягко в шею целует и вдыхает полной грудью, забываясь в своих чувствах. Прижимает к себе, гладя по спине, зарывается носом в мягкие светлые волосы. Он — его глоток света в бесконечной тьме. А Чонгук для Чимина — лишь беспросветная тьма, которая накрывает плечи и кутает в теплый плед, напоследок обжигая дыханием худую щечку. Чонгук чмокает мягко в висок и поднимается с пола.
Чимин пальчиками за теплый плед хватается и носик в нем прячет, греясь и смотря совсем жалобно.
Демон вдруг зеркальце достает из кармана и под лучик света подставляет. Длинные цепи звенят в тишине слишком громко, натягиваясь от резкого движения. Чимин руку тянет, ловя ладошкой щедро подаренный теплый луч. Чимин не знает, чем заслужил такую благосклонность Демона и тепло улыбается. И Чонгук, кажется, улыбается тоже.
***
Демон снова напротив сидит, вздыхает влюбленно и топит в своих чувствах взглядом. Чимин себя экспонатом в музее искусств чувствует, но ничего не может с этим сделать.
— Почему ты не ешь? — спрашивает Демон.
Чимин смотрит на яркую жидкость, что светится, перламутром переливаясь. Такой редкий нектар Ангелов порой даже ему самому достать непросто, откуда же Демону его взять? Чимин бы лакомился вдоволь, но взаперти и леденец не сладок. Он отодвигает подальше от себя чашу и снова жалобно:
— Отпустиии… — смотрит, наконец, пытливо в глаза, пытаясь добраться до темной души.
— Не могу. — Чонгук снова губ нежно касается и снова оставляет его одного.
Чимин вздыхает и грустно пальчиками рисунки выводит на каменных стенах, ждет следующего дня, который будет идентичен предыдущему. Чонгук любуется ангелом, вздыхая влюбленно и скрашивая одиночество своим присутствием. Здесь всегда тихо — Чимин практически не движется. Тело затекает, глаза устают от вечного мрака.
— Хоть бы капельку света…
— Ты — мой свет, — тихо отвечает ему Демон.
— А ты моя тьма, — горько усмехается Ангел.
— Мы созданы друг для друга, не правда ли?
— Ты меня убиваешь.
— Разве любовь может убить?
Чимин вздыхает, и снова надолго воцаряется тишина. Такая гнетущая, мертвая, без равномерного тиканья стрелки часов, чтобы отсчитывать время до того, как он окончательно сойдет с ума.
Чонгук вдруг встает и подходит к маленькому окошку и чуть приоткрывает его, пуская яркий свет.
— Так лучше?
— Только хуже.
Видеть свет и не иметь возможности коснуться — настоящая пытка для плененного Ангела.
Чонгук тяжело вздыхает, не зная что же еще сделать, чтобы Чимину здесь нравилось. Чтобы Чимин остался здесь, с ним.
— Тебя же здесь ничего не держит?
— Только эти цепи.
Демон уходит. Кажется, обиженным, расстроенным, подавленным и немного рассерженным.
***
Чонгук хмурится, глядя на то, как посерели, потускнели ярко-белые крылья, и тучами затянулось ясное небо в чужих глазах.
— Поешь, ну. — В этот раз к нему придвигают чашку, наполненную свежими фруктами. — Я же не собираюсь тебя голодом морить.
Ангел лишь хранит молчание, не смотря в сторону Демона.
— Ну, разве я не имею право кого-то любить? — стонет от безысходности Чонгук.
— Ты не понимаешь.
Чонгук вздыхает, снова к Чимину тянется, обнимает крепко, целует горячо в шею. С таким рвением, так горько и отчаянно, а после…
Звякает упавшая цепь.
Чимин, вздрогнув, замирает. Не верится.
Смольно-черные волосы падают на глаза, скрывают печаль и горечь. Чонгук лишь молча выпускает из объятий, поднимается и плетется к выходу, неуверенно тормозя у самой двери и сглатывая ком от подкативших слез. Демон тоже может искренне любить. Демон тоже может искренне плакать.
Чимин с трудом поднимается с пола, разминая затекшие ноги, и трет запястья. Не верится, что может, наконец, встать, свободно вздохнуть и дойти до двери. Он останавливается напротив парня и не пытается заглянуть в глаза сквозь его челку.
— Иди же. Ты свободен. — Чонгук пытается быть твердым, но шепот дрожит, надламывается.
Теплые пальчики легко касаются холодной ладони, заставляя поднять голову и удивленно посмотреть в голубые глаза, заметив в них блеснувшую искорку.
— Спасибо, — едва уловимо шепчет, прикрывает глаза и тянется ближе на носочках. Легко касается своими губами чужих, заставляя чужое сердце замереть.
Чонгук легко обнимает хрупкого Ангела одной рукой напоследок, чувствуя его так близко в последний раз.
Чимин мило улыбается. А после пропадает…
Чонгук легко касается кончиками пальцев дрожащих губ и улыбается. Единственный оставшийся Ангела след. Чонгук сохранит его, и может однажды этот лучик света нечаянно вспомнит о нем и заглянет в его окошко. А пока его вновь окружает лишь поглощающая душу тьма, звенящая тишина и полное одиночество.
Все знают истории о том, как Демоны безжалостно убивали Ангелов. Но никогда ранее еще никто не ведал
историю о том, как Ангел убил Демона…
