Я тут

Они стоят друг напротив друга, не скованные уже ничем. Сейчас, после битвы, ничего уже не волнует ни одного из них, ничто, что осталось в сердцах, как случившийся только что на их глазах Рагнарёк. Ничто просто не имеет значения, и потому Тор говорит это спокойно, совсем-совсем расслабленно, как будто мгновения назад за их спинами не рухнул один из девяти миров, как будто пылающий меч Суртура не прошёлся пугающей лавиной по замкам и скалам Асгарда, разрушая всё, что осталось от некогда славной столицы. Тор говорит это громко, готовый залиться своим неизменным раскатистым смехом, совершенно весёлый и радостный сейчас, в глубине космоса, где среди звёзд и других планет, среди выживших миров, среди которых таится и заветный Мидгард, среди всей этой вселенной, от преисподней до Вальгаллы, нет места никому, кроме них двоих. Где стоят и открыто смотрят друг на друга два названых брата, сроднившиеся, кажется, в сражении ещё больше, чем раньше, за все годы проведённого вместе детства, за все годы, потраченные в боях и бесполезной вражде, что, как на качелях, то швыряла их по разные стороны баррикад, то снова заставляла сойтись. Сейчас они снова вместе. И сейчас, после битвы, их сердца свободны. Вот поэтому-то Тор и произносит эти слова так уверенно и так гордо, осознавая, что они означают до малейшего вздоха и звука, складывающихся в слоги, он выговаривает это с таким облегчением, как будто ему до боли, до звона в висках хотелось произнести эти слова так давно, но грохот сражений снова и снова их заглушал. — Будь ты сейчас тут, — начинает Тор, и звёзды вспыхивают и гаснут попеременно за его спиной, за окном звездолёта, и всё вдруг становится таким простым, очевидным и понятным, что, кажется, и продолжать не стоит, ведь Локи, этот неуловимый неисправимый Трикстер, уже давно догадался о скрытом смысле его фразы, ведь как можно не узнать, не додумать всё до конца, если ты настолько хитёр? У Тора ответов нет. И он продолжает, захватывая пальцами со стола какую-то безделушку, тяжёлую металлическую фигурку, по привычке сжимая её в твёрдом кулаке: — Будь ты сейчас тут — я бы тебя обнял. Бросок. Фигурка со свистом рассекает воздух. Я. Полёт. Пустая проверка на хитрость. Бы. Тишина. Она не падает. Фигурка не падает на землю. Тебя. Удар. Пальцы Локи перехватывают фигурку на лету. Обнял. Они сжимаются вокруг фигурки, эти тонкие аристократические пальцы, не привыкшие к мечу, схватывают её в полёте и зажимают, крепко-крепко, как будто от этого зависит вся его жизнь. Не голограмма. Не обман. Не призрак. — Я тут, — улыбается лукаво он, и подбрасывает фигурку в воздухе, снова улавливая её ладонью и снова заставляя взлетать. Он действительно здесь. Он настоящий. Он здесь, и бровь Тора сама собой ползёт вверх по наморщенному лбу. Такого не каждый день можно ожидать. Локи Лафейсон, величайший из обманщиков на свете. Он мог бы перевернуть вверх ногами миры один за другим, но удивить собственного брата — победа посерьёзнее прочих. И он выиграл… снова. Локи вновь одержал победу. «Пообещал — так исполняй», — говорят его искристые зелёные глаза, и Тор не может сдержаться. Он делает шаг. Шаг вперёд, скромное достижение для сына Одина, спасшего сегодня сотни людей и собственный трон, но этот шаг стоит ему тысячи таких событий, тысячи спасённых городов и восстановленных справедливостей. Тысяча к одному. Он делает следующий шаг и думает: нет, это не так, неправильно ты всё разыгрываешь. Всё совсем не так. Не тысяча — миллион к одному, ставка высока как никогда, и всё потому, что для него это не просто шаг вперёд. Для Тора это шаг навстречу. Навстречу к тому, кто сто раз предавал. Навстречу к тому, кто не ценил ничего, кроме собственной жажды — власти ли, мести, неважно. Навстречу к тому, кто лгал, потому что сам терпел ложь много-много лет. Навстречу к тому, кому веры нет. Навстречу к тому, кто дрался сейчас плечом к плечу. Навстречу к тому, кто помог. Навстречу к уже-не-врагу. Навстречу к брату. «Да брось, вспомним детство», — взглядом отвечает Тор, внезапно сам робея неизвестно от чего, и это именно сегодня, сейчас, в эту минуту, после всего, что пришлось ему пережить и вынести, от поединка с Брюсом до драки с сестрой, именно сейчас ему неловко. Почему бы вдруг? Он идёт через каюту по направлению к дверям, в проёме которых застыл ошеломлённый и вместе с тем всё ещё довольный своим эффектным появлением Локи, он идёт к нему и знает, что тот не увернётся, не ускользнёт, не откажет, не сможет сделать ничего, потому что сам — действительно сам, как и брат — поражён тем, что должно вот-вот произойти. Тор останавливается напротив. Небрежно поднимая одну руку за другой, он протягивает их, сгибая в локтях, в сторону брата, и тот, на секунду замешкавшись, задержавшись, протягивает руки в ответ, пока наконец это не случается так внезапно и резко. Они обнимают друг друга. Он — его, и его — он, вместе. Объятия совсем не то, к чему привыкают с детства асгардские воины и царские дети, но это важно, это неизменно важно, это — часть их жизни так или иначе, и если разорвать эти объятия, кажется, оставшиеся восемь миров канут в бездну. Тор притягивает Локи к себе, грудью прижимаясь к нему, осторожно, чтобы не показаться порывистым и смешным, придвигается ближе, пока наконец не заключает того в тиски. — Ты тут? — одними губами переспрашивает Тор, боясь, что брат вдруг исчезнет, испарится, растает подобно дыму в его руках, и ничего больше этого не будет, этой секунды, этого мгновения, украденного ими друг у друга. И тогда окажется, что всё было зря. Ни к чему тогда была битва. Впустую случился Рагнарёк. Ничего не имеет значения, кроме этих объятий, ничего, что когда-либо случалось с ними обоими. Сейчас, кажется, вся вселенная замкнулась на них, и это одновременно и пугает, и зачаровывает Тора, стоящего здесь, в просторной каюте звездолёта и изо всех сил сжимающего дорогого ему человека в своих руках. — Да тут я, тут, — повторяет Локи, и волосы его вороновым крылом касаются небритой щеки брата. Он тоже спокоен, недвижно повисая на крепких руках Тора, стремясь хотя бы на минуту растянуть это мгновение, и на тонких губах его впервые нет этой издевательской ухмылки, нет насмешки. Бог обмана не смеётся сейчас. Он спокоен. Спокоен и свободен, будто все невзгоды уже позади. Он обнимает названого брата, чего не делал с детства, он прикасается к нему впервые не в порыве гнева и зависти, а просто и тихо, как один близкий человек к другому, как это делают обычные смертные. Но Локи знает, что это ещё не всё. Ещё не конец, и объятий сейчас будет мало, так мало, что становится больно и страшно разъединять их хотя бы на один короткий вздох… и всё же он делает это. Он отстраняется. Аккуратно и незаметно, чтобы Тор не счёл это предательством, он отодвигается, не вырываясь в то же время из цепких рук брата, и поднимает голову. Всего-навсего поднимает голову. Ему нужно, так нужно сейчас сделать это, позволить себе это, взглянуть открыто в глаза, и он совершает это без остатков страха. Глазами в глаза, зелёными в синие, изумруд к сапфиру. Это свершилось. И, поймав лучики в глазах Тора, он опускает взгляд, он прижимается вдруг теснее лицом к лицу, щекой проводя по щеке. Совсем ненадолго, но и этого достаточно. Уголки их губ соединяются на одну тысячную долю секунды. На долю секунды, во время которой один успевает почувствовать прикосновение другого так тесно и близко, что это сводит с ума. Снова. Всё повторяется, как тогда, в детстве, когда солнце стояло над Асгардом и были живы отец и мать. У Локи по-прежнему мягкие губы. Мягкие и сухие. Тор помнит это, как будто бы оно было вчера. И ему хорошо от этого воспоминания, откликнувшегося сейчас резким стоном в сердце, всколыхнувшего всё то, что было спрятано под тоннами ненависти и вражды, под неприязнью и недоверием, всё то, что таилось в его душе — в их обеих душах -так давно, из детства. Это странно. Странно и смешно, с улыбкой вздыхает Локи, и переплетает пальцы за спиной брата, охватывая его в ответ настолько крепко, насколько позволяют силы. Он кажется совсем маленьким рядом с могучими плечами Тора, совсем здоровым рядом с единственным глазом брата и, утончённо-гордый в своей интеллигентной живой хрупкости, он позволяет Тору сделать это, невзирая на всю странную глупость и наивность момента, невзирая на павший Асгард, на всю эту чертовщину, случившуюся сегодня с ними обоими. Невзирая на всё. И Тор касается его бледного лица кончиками своих огрубевших от рукояти молота пальцев, впервые за долгое-долгое время, как тогда, в детстве, и будто вновь обретает его — потерянного брата, не кровного, не близкого, но такого, роднее которого ему сейчас нет на свете человека или божества. Тор прикасается к Локи, и тот отвечает ему, и уголок его нервных губ дрожит, грозясь вот-вот сорваться в эту вечную усмешку… но этого не происходит. Локи не прячет сегодня ножа за поясом. Локи сегодня свободен. И Тор знает это, он ощущает это каждой клеткой своего тела, и потому ещё теснее зарывается лицом в тёмные волосы брата, стискивая его всё крепче, пока хватает дыхания. И всё хорошо. Всё теперь окончательно хорошо. Чёртов Локи. Чёртов Трикстер. Он наконец-то тут.