Опять и снова

Эти крутые ступеньки, этот коридор, я вижу чаще, чем на яву в своих снах. Камни помнят жар моих следов, когда я, как оголтелый, бежал от него со всех ног. Я злился, исходил желчью от злости, а причина была на поверхности: я не понимал. Простым мне это кажется сейчас, когда прошло несколько лет, но все же я оставляю себе в оправдание тот факт, что он не простой человек и уж точно не заурядный волшебник. Дети видят лишь то, что на поверхности, им не дано просчитывать сложные многоходовки человеческих поступков. Я не знал и не мог знать, чего именно хочу, мог лишь неуклюже подавать импульсивные сигналы своего тела. Он был прав, что тогда ударил меня, тем самым остудив юношеский пыл. Он расчетлив и груб. Я отлетел к стене и упал на какую-то склянку. Осколки впились мне в руку, кожа стала гореть огнем. Он молниеносно подбежал ко мне, пытаясь нейтрализовать действие химиката, но я выбил банку из его рук и убежал. В виду своей импульсивности, мне пришлось несколько недель прятать ожог под рубашками. Я не ходил на тренировки в то время. Я ненавидел его и ехидничал про себя на зельеварении. Он же просто не обращал на меня внимания. Теперь я понимаю все то множество знаков, что он, словно скряга, отмеривал мне за эти годы. Пару лет назад, во время квиддичного турнира, например. Погода была промозглая, и ливни стояли стеной. Осенью быстро темнеет, так что, когда мы начали, уже смеркалось. Один из когтевранских охотников, ударом, развернул бладжер в мою сторону. Я сделал петлю и повис вниз головой. Бладжер пролетел в пяти сантиметрах от моей головы. Я резко мотнул голову в сторону трибуны и увидел, как он прячет палочку во внутренний карман пальто. На одном из уроков зельеварения, мы должны были приготовить определенные яды, затем продегустировать их друг у друга и спустя минуту выпить противоядие. Он дал каждому столу лишь то противоядие, которое могло помочь от конкретного яда. В случае провала рецепта, последствия могли быть самыми разными. Мне досталось зелье Невилла. Рон позеленел, все притихли, Гермиона хотела выпить его вместо меня, но я остановил ее, понимая, что его такой расклад не устроит. Вдруг, я заметил вспыхнувшую искорку на дне пробирки. Обернувшись, я увидел прямую, впрочем, как и всегда, спину профессора. Он делал вид, что происходящее мало его беспокоит. Стоял возле доски, спиной к нам. Только мне не верилось, я чувствовал подвох и вдруг мой взгляд остановился на его столе, где лежала склянка с рассыпанными семенами полыни. Он не терпит беспорядка, это не вяжется. Как он искусен и быстр! Если бы не рассыпавшаяся полынь и небрежно зацепившийся о стул край мантии, я бы так и не узнал о его вмешательстве. Я одним глотком осушил пробирку без лишнего фанфаронства. В подземелье воцарилась гробовая тишина. Зелье оказалось на вкус, как вода, никаких признаков отравления я не чувствовал. Внезапно по всему телу прошелся зуд, ноги охладели и обмякли, я свалился на каменный пол. Из моего рта вырвалась струйка пены. Я смутно видел силуэты окруживших меня людей. Гермиона влила мне в рот противоядие и зрение максимально вернулось. Меня больше не трясло, вернулась сила. Рон и Гермиона помогли мне встать. Он так и не обернулся в мою сторону, лишь процедил, что удовлетворен зельем Лонгботтома. Невилл тем временем замер в углу, до сих пор не приходя в себя от ужаса. Вот на какие жертвы он готов для меня. Поставить Невиллу «хорошо» по зельям! Сколько раз я ходил по этим коридорам и представлял, какого бы было, если бы я зашел? Что бы он сказал? Что сделал? Я боялся и представлял. Жаждал и осязал. Видя его во снах, я извивался и размякал. Долго просиживал под закрытым пологом. Врываюсь к нему в комнаты. Он никогда их не запирает, когда находится внутри. Я – единственное бедствие, что может ворваться к нему без стука. Он сидит в кресле, делая вид, что не удивлен. Меня ему больше не провести, я вырос. Рос и наблюдал за ним, за повадками. Подозревал, ненавидел, изучал. Его зрачки расширились, губы дрогнули. Он не ожидал. Нарочито медленно откладывает книгу в сторону и складывает руки на груди. Я делаю вид, что не обращаю на него никакого внимания, хозяйски прохожу в спальню. Там я сдираю с себя галстук и бросаю в другой конец комнаты. Расстегиваю брюки, снимаю их ногами, выворачивая наизнанку, и тоже бросаю. Он стоит в дверном проеме с все хуже скрываемым удивлением. Мне стоит усилий, чтобы не засмеяться. О, как мы похожи. Все это время мне всего лишь нужно было поступать так, как он считал, я не поступлю. Я выигрываю прямо сейчас. К тому моменту, как он подошел, я уже расстегнул все пуговицы на рубашке, но не спешил ее снять. Я сел на небольшой столик возле кровати и вызывающе уставился ему в лицо. Уже не ребенок, но такой же лохматый и худой, как всегда. Он медленно подошел ближе. Я снял очки и зажмурился. Хотел показать ему, что больше не уйду, даже если он будет бить меня. Удара не последовало. Я почувствовал холодок его волос у себя на животе. Он наклонился и прикусил зубами мою ключицу. Мне пришлось сдержать возглас наслаждения. Полжизни я ждал этой волнительной минуты. Как это, когда сбывается заветное? Мы слишком долго ждали, и может быть его ожидание, было тяжелее, ведь он не мог знать, изменятся ли мои желания под натиском гормонов. Я же знал уже давно. Его запах пьянит меня. Очень хочу увидеть профессора спящим, когда его лицо будет олицетворять спокойствие сфинкса. Мы слились в едином поцелуе. Свершилось то, что следовало.