После прочтения

Я перевернул страницу и прочёл следующие строки: "...Мисс Морстен оказала мне честь, согласившись стать моей женой. Холмс издал вопль отчаяния. – Я так боялся этого! – сказал он. – Нет, я не могу вас поздравить. – Вам не нравится мой выбор? – спросил я, слегка уязвлённый..." Я не сумел сдержать лёгкой улыбки; мой друг как всегда был предельно откровенен в своих записках, не утаивая ни единой детали. Неподдельная искренность Уотсона вкупе с захватывающей манерой изложения привлекала читателей. И его рассказы, повествующие о моих, а, вернее, о наших совместных, ибо до сей поры верный друг всегда был рядом со мной, приключениях, неизменно пользовались у публики успехом. Сам я не раз критиковал отчёты доктора, раздосадованный его нежеланием признать, что в любом расследовании главное – именно увлекательный процесс разгадывания головоломок. Я пытался попенять Уотсону за излишнюю романтизацию моих расследований и лишённую научной основы мелодраматическую сюжетную канву рассказов. Но, пытаясь наставить моего друга в плане его сочинений на путь истинный, я не преуспел. А после, видя, какую радость доставляют Уотсону литературное творчество и сознание того, что это творчество приводит к растущей известности моего дедуктивного метода, я решил не вмешиваться более в эту сферу и оставить всё, как есть. Разгадка популярности детективных очерков крылась и в обаянии моего друга, как рассказчика, умеющего не только подогреть интерес увлекательно построенной интригой, но и вызвать сочувствие и симпатию к участникам описываемых событий. Мой друг отличался талантом подмечать почти что в каждом человеке привлекательные черты и находить если не оправдание, то объяснение его поступкам. Но при этом, отличаясь исключительным внутренним благородством, Уотсон не выносил бесчестности, порока и жестокости и обличал их на страницах своих рассказов. Словом, там, где я находил лишь материал для своих исследований и тренировку для ума, Уотсон рисовал панораму человеческих чувств, заражая читателей своим отношением к героям. И в этом весь мой друг. Я не смог бы назвать никого, кто не любил бы доброго отзывчивого доктора Уотсона, всегда готового прийти на помощь. Он как-то назвал меня бескорыстным человеком, но, право же, по сравнению с ним я циничен, безжалостен и равнодушен. Впрочем, к некоторым вещам сохранить равнодушие не удалось и мне. Я ещё раз прочитал про мой вопль отчаяния, последовавший за ним разговор и малодушное, как я сейчас, наедине с собой, мог признать, обращение к ампуле с наркотиком. Дочитав последние слова, я закрыл журнал и отложил его в сторону. Из всех расследований, которые мы с моим другом проводили, история о сокровищах Агры оказалась самой простой, но в то же время самой печальной. Печальной именно для меня, потому что я единственный из участников событий, исключая, разумеется, преступников, который ничего не приобрёл, но неизмеримо много потерял. Ни в детстве, ни в юношеские годы, ни, тем более, в более поздние периоды моей жизни я не отличался умением заводить друзей. Хотя, признаться, это обстоятельство никогда меня сильно не беспокоило. Я привык к одиночеству и даже находил в нём удовольствие, не говоря уже о возможности беспрепятственно предаваться тем занятиям, кои меня более всего интересовали. Однако знакомство с доктором Уотсоном всё изменило. Конечно, мы не сразу стали друзьями, но с первой же минуты нашей встречи я понял, что мой компаньон заслуживает доверия, а узнав его получше, проникся к нему искренней симпатией. Разумеется, тогда я не мог и предположить, что со временем эта симпатия перейдёт все допустимые границы, превратившись в запретную страсть. Запретная страсть! Поистине, выражение в столь любимом доктором мелодраматическом стиле. Но мне приходится употребить это выражение, ибо именно оно наилучшим образом характеризует овладевшее моей душой чувство. Я всегда не без оснований полагал за собой полнейшее отсутствие романтических наклонностей. Любовных увлечений у меня не случалось, в пошлых же развлечениях я не нуждался. Душевной близости я не искал, а физиологические надобности всегда имели для меня мало значения, мне не составляло труда игнорировать или смирять их. Но встреча с доктором Уотсоном всё изменила. Его благородная душа, прекрасный характер, честность, отзывчивость, доброта, участие и готовность прийти на помощь восхищали меня, хотя я отнюдь не собирался признаваться в этом во всеуслышание. И я никак не мог, хотя бы по укоренившейся привычке к наблюдениям, не видеть, какой Уотсон привлекательный мужчина. В своих записках доктор частенько упоминал мою внешность, но о себе самом в подобном ключе не писал никогда, за исключением пары скупых фраз, совершенно не дающих надлежащего впечатления. А между тем у Уотсона весьма хорошее телосложение, густые светлые волосы и располагающее симпатичное лицо. Особенно хороши его глаза – добрые, ласковые, задумчивые, со вспыхивающей временами искоркой веселья. За долгие месяцы, проведённые вместе, я чрезвычайно привязался к Уотсону, что само по себе не являлось чем-то опасным. Но, увы, направление, которое постепенно принимали мои мысли, чувства и желания, было куда более предосудительно. Я не обманывался в своих чувствах, так же как и в их абсолютной недопустимости. Скрывать страсть, окрашивающую моё отношение к компаньону, было нетрудно. К счастью, я хороший лицедей, и умением притворяться и скрывать свои чувства владею в совершенстве. К тому же уважение, привязанность и симпатия, которые я искренне испытывал к Уотсону, а также склонность к его обществу никоим образом не противоречили понятию дружбы между двумя джентльменами, и Уотсон отвечал мне столь же преданным и тёплым отношением. Единственным, что не вписывалось в представление о естественной дружбе, оставались мои романтические стремления и чувственные желания. Иногда мне случалось испугаться, что излишне пристальным взглядом, неосторожным словом или нежным прикосновением я выдал свою тайну. Но, к счастью, у Уотсона талант не замечать даже очевидных вещей. Мой друг не только не догадывался о моей страсти, но даже не предположил бы, что такое возможно. Я же смирил чувства, что, кстати, соответствовало моим жизненным принципам, и довольствовался сложившимся положением дел, находя в нём свои приятности и не рассчитывая на большее. До последнего времени я полагал себя вполне счастливым человеком. А потом на пороге нашего дома появилась мисс Морстен с письмами, жемчужинами, интересной загадкой, просьбой о помощи и, как оказалось, неотразимостью для военных хирургов в отставке... Мой друг правдиво и точно описал в своих заметках, каким ударом стала для меня его женитьба. Но в действительности старый добрый Уотсон даже не догадывался, до какой степени меня ранило это событие. И, надеюсь, он об этом никогда не узнает, если будет на то воля небес. 20. 11. 2006.