С закрытыми глазами.

      Что вы чувствуете, когда закрываете глаза и как бы отрезаете себя от мира, когда огромная часть информации, обрабатываемой вашим мозгом, просто исчезает, оставляя вас один на один с ощущениями? Немного непривычно, правда? Даня, закрыв глаза, падает на огромную Ванину кровать и складывает руки в замок на животе. В комнате нет никого кроме самого Дани, но Его запах повсюду и даже Его присутствие ощущается почти физически. Парень хмурится и по привычке поджимает губы, пытаясь решить для себя один очень важный вопрос: как же он тогда не понял сразу, что это не Эля стоит перед ним?       Даня резко открывает глаза и садится на кровати, всё ещё хмурясь. Наваждение тут же исчезает, уступая место визуальной реальности. Теперь комната ровно такая, как и всегда. Кровать уже не ощущается такой большой, нет больше и этого знакомого древесного запаха с примесью каких-то цитрусовых и маленькой капельки пряностей. Даня так и не понял, почему от Вани всегда пахнет именно так. Может, это его туалетная вода, может, порошок такой, может ещё что. Парень почти незаметно мотает головой, возвращая мысли в прежнее русло. Он и не замечает, как открывается дверь и в комнату входит Ваня. — Ты чё, завис? Эй, Хьюстон, у нас проблемы, — как обычно насмешливо говорит Ваня, широко улыбаясь. У него была привычка улыбаться немного набок, так, будто он ухмыляется. Данилу при их первой встрече это жутко смутило, затем он долго пытался дать этому объяснение из разряда «У него просто одна часть лица больше развита, чем другая, поэтому улыбка всегда скашивается на один бок», но потом он привык и даже начал видеть в этой странной улыбке что-то особенное и красивое. — Как я мог не понять? — говорит Даня и немного тушуется, понимая, что тема, которую он заводит, немного, ладно, не будем врать, очень болезненная для них обоих. Ваня уже делает шаг в сторону кровати, но, что-то обдумав за долю секунды, садится не рядом, а на диван, на котором спит Даня. — Очередная теорема? — Даня мотает головой, потупив взгляд. — Гипотеза? Теория? Что там ещё бывает? — Нет, — Даня хмурится ещё сильнее и напрягается, отчего его лицо приобретает те неуловимо отталкивающие черты лица, какие возникают у людей, полностью замкнутых в себе. Так проявляется закрытая и нераскрепощённая Данина натура. — Как я не понял тогда, что это ты, а не Эля? — в ответ на это Ваня легко пожимает плечами. — Может, ты просто слишком был занят тем, что повторял в голове, что нужно будет делать? — Ваня смеется, но тут же получает очень метко прилетевшей подушкой прямо в лицо. — Ладно я, но ты как мог не понять? Ты знаком с ней уже давно и уж Элю от меня, думаю, можешь отличить, даже с закрытыми глазами, несмотря на твои умственные способности. — А я тогда всё понял, — спокойно говорит Ваня. Он произносит это так, будто предлагает чаю, ни намёка на смущение, только одна бровь хитро ползет вверх, а вот глаза Дани округляются до размера пятирублёвых монет. — Так какого, позволь тебя спросить, ты не остановил меня? Да если бы я не сдёрнул повязку… — Данил вскипает, по нему это всегда сразу заметно. В такие моменты он сильнее обычного себя сдерживал и поджимал губы. Ваня снова пожимает плечами. — Так тебя интересует, почему я тебя не остановил или почему ты не узнал меня? — И то, и другое, — резко отвечает Даня, пытливо смотря прямо в глаза. — Окей, предлагаю эксперимент, ты же любишь всякую эту научную дичь, — он игриво вскидывает брови и вскакивает с дивана. — Жди здесь, я скоро вернусь. — В последний раз, когда мне это говорили, всё закончилось очень плохо, — бубнит себе под нос Даня, но его уже никто не слышит. Ваня убежал из комнаты, и он снова остается один на один с собой. Однако возвращается парень быстро, держа в руках непонятного вида тёмно-серую ткань. — Итак, подопытный Данил Алексеевич — Антонович, встаньте для проведения эксперимента, — Даня нехотя поднимается и недоверчиво смотрит на Ваню. Этот идиот весь в своего биологического отца пошёл: что ни идея, то катастрофа. — Надеюсь, я выживу в процессе эксперимента… — кажется, за этот вечер Даня не перестанет хмуриться. Он обдумывает всё, раз за разом прокручивая ту ситуацию и пытаясь понять, где его мозг допустил ошибку. Ваня тем временем открывает на телефоне фото Эли и разворачивает к Дане. — Представь её, что она стоит перед тобой, — он обходит парня и завязывает ему глаза тонким шелковым шарфом, который взял у мамы Полины в комоде. — Что она тоже смотрит на тебя и улыбается.       И Данил представляет, но только сердце начинает биться быстрее не от представляемых образов, а от того, что где-то в комнате есть Ваня, он слышит, как тот тихо ступает по полу босыми ногами, стараясь делать всё как можно тише. — Представил? — Даня судорожно кивает. — А теперь сделай два шага вперёд.       О, как хорошо они помнят эту фразу, но только сейчас Даня понимает, что это он первый снял повязку и отпрыгнул в сторону, как от огня, это он начал возмущаться, а Ваня только смотрел на него извиняющимся взглядом, да и эта фраза про мужиков и объятия, на которую Ваня тоже смолчал, хотя это совсем не в его духе. Даня делает первый шаг и шумно втягивает носом воздух. В комнате будто сразу становится душно, и сама она кажется такой крохотной, что ещё шаг и можно врезаться в стул или того хуже, в стол или в стену. В ушах, гулким эхом бьется собственное сердце, а щёки будто разжигает изнутри. Он делает ещё шаг и теперь физически ощущает, что Ваня стоит прямо перед ним. Хочется снова сдёрнуть повязку и получить, наконец, полный контроль над ситуацией, но Даня молчит и прислушивается к своим ощущениям.       От такой близости и затянувшегося момента у Вани ещё больше краснеют щёки, и кончики пальцев начинает покалывать, как от горячей кружки с чаем, если крепко её сжать. Этот странный парень стоит прямо перед ним и то и дело сжимает и разжимает кулаки. Ване страшно? Однозначно. Пожалуй, ему впервые страшно оставаться с кем-то один на один именно в таком смысле. Он медленно поднимает руку и легко касается Даниного лица, и тот задыхается. Сейчас Данил полностью понимает, кто перед ним. Образ Эли улетучился с первым шагом, а ощущения стали биться внутри, как запертые птицы, снова и снова ударяясь о его кожу изнутри.       Ваня немного наклоняется и всё же прижимается своими губами к Его, и от этого лёгкого прикосновения по всему телу будто ток проходит, губы начинает болезненно саднить, но такой приятной болью, знаете, как когда словишь искру от синтетического покрывала. Вроде и больно, но как-то приятно. Даня цепляется за Ванину футболку наугад и даже сейчас пытается думать, хотя ощущения выбивают мысли окончательно. Он понимает, что под напором делает шаг назад, потом ещё один и уже упирается ногами в кровать. Если Ваня не ослабит хватку, то они просто упадут.       Самому Ване до этого нет никакого дела. Он зарывается длинными пальцами в густые русые, с рыжим отливом волосы и целует, целует, целует того, кто «не в его вкусе». Мурашки давно сменились жаром и цепкие Данькины пальцы, хватающиеся то тут, то там за его футболку, только подливают масла в огонь, а ещё и то, что парень отвечает. Очень неумело, постоянно напрягая челюсть и, видимо, очень боясь. Ваня старается расслабить его как может, но получается слабо, только когда он прикусывает его нижнюю губу, тот шумно и рвано вздыхает и приоткрывает рот, давая почти полную свободу действий. Ещё один маленький полушаг с Ваниной стороны, и они неуклюже падают на кровать. Даня от неожиданности даже тихонько вскрикивает, но тут же оказывается заткнут очередным поцелуем. Он уже и забыл про свою повязку, пока не наткнулся головой на слабо завязанный узел, это немного отрезвляет сознание, и он тут же пытается выбраться из-под Вани, который опирается, согнутой в колене ногой о кровать, поставив её между Даниных ног, что добавляет проблем в вопросе высвобождения, потому что любое движение приводит к весьма неоднозначным ощущениям. — Стой, стой, — задыхаясь, говорит Даня, повернув голову вбок и пытаясь развязать узел, но пальцы слушаться отказываются, да что там пальцы, даже Ваня явно ощущает, что парня трясёт. Он буквально весь дрожит от нахлынувшего возбуждения, но очень этого стесняется и хочет поскорее избавиться от внимательного взгляда зелёных глаз. Что Ваня сейчас на него смотрит, Данил не сомневается, скорее всего, он ещё и ухмыляется, придурок. Ему-то всё равно, а Данька впервые в таком состоянии. Мысли путаются, тело не слушается и, кажется, хочет только одного. Совсем закопавшись в свои чувства, он резко замирает от прикосновения других пальцев к своим. Ваня развязывает шарф, хотя и у него самого руки немного дрожат, но он предпочитает этого не показывать.       Шелковая ткань соскальзывает по лицу и остается лежать на покрывале, а Даня всё ещё боится открыть глаза. Сейчас все прошлые события выстраиваются в один ряд и находят себе объяснение. Фиговенькое такое, но всё же объяснение. — Думаю, — тихо начинает Ваня, всё ещё не меняя позы, — ответ на второй вопрос тебе уже не нужен. И, кстати, — он наклоняется ниже, говоря шёпотом почти в самое ухо. — Ты неплохо так целуешься для ботана. Эти слова скручиваются болезненным, но приятным, тугим узлом внизу живота.       Даня боится открыть глаза, боится признать то, что сейчас случилось, потому что, даже если для Вани это ничего не значит, то ему это на многое открыло глаза, как парадоксально это ни звучит. Порой нужно закрыть глаза, чтобы увидеть всё. Он поднимает шелковый предмет с кровати и всё-таки поворачивает голову к Ване, глядя ему в глаза. Как ни странно он не находит в них усмешки, которую ожидал увидеть. Парень перед ним предельно серьёзен и, кажется, немного напуган. Даня завязывает ему глаза и, притягивая его за затылок, шепчет на ухо. — Это для остроты ощущений, — ему не впервой воровать чужие фразы, но только в этот раз она использована не для собственной выгоды, а потому что так нужно, потому что он хочет, чтобы Ваня понял, каково это, но парень только усмехается и опирается руками о Данины плечи, сильнее вжимая его в матрац. — Ты, главное, сам не порежься о мои ощущения, — язвит парень и опускается ниже, наугад целуя скулы, нос, краешек губ и улыбается, когда ощущает тяжесть рук, опустившихся на его плечи. С завязанными глазами исчезает весь мир, и остаётся только Даня, который лежит под ним и крупно дрожит, расслабляясь и отвечая на всё, что делает парень, а Ваня не сдерживает себя, не привык, знаете ли. Он ловко проскальзывает языком меж приоткрытых зубов, вызывая тихий полувсхлип-полустон, и довольно улыбается сквозь поцелуй, продолжая своё дело. Даня сходит с ума, потому что понимает, что не может остановиться, да и не хочет по большому счёту. Эксперимент затягивается, но итоги они подведут утром, когда узнают, что вчера вечером в комнату заглядывала мама Полина, чтобы пожелать им спокойной ночи, но, застав такую сцену, смутившись, ушла. Слава Богам, что хоть этим она не стала ни с кем делиться, только тихо посоветовала закрывать комнату и быть потише.       Вечер, несколько дней спустя, пока Даня ни с кем не разговаривал и, казалось, полностью замкнулся в себе. Он заходит в комнату и шумно щёлкает замком на двери. Парень очень смущён, и, кажется, не только его уши и щёки покраснели, но и он сам весь превратился в пылающий уголёк. Этот жест красноречивее любых слов. Это безмолвное согласие на безмолвное Ванино признание. Никто ничего не говорил, но они друг друга поняли. Ваня встаёт с кровати и вплотную подходит к двери, прижимая к ней Даню. Один на один в пустой комнате, только в ушах снова бьётся загнанное сердце.       Шумный вздох.       Немая сцена.