Синдром Отелло

      Грелль мог сказать, что сейчас он абсолютно счастлив. И это никоим образом не связано со стабильной зарплатой и хорошей работой, которыми его одарил Отдел Управления после недавней кровавой бойни в самом неблагополучном районе Лондона. Это не связано с усовершенствованием его любимой косы — добавлением дополнительного значения мощности и еще одним рядом зубчиков. Единственный факт, который его радовал, это полное налаживание личной жизни.       Он всегда был сентиментальным, иногда немного легкомысленным; любил втягиваться во всякие авантюры, мечтая о самых необычных исходах. Но с некоторой непостоянностью сочетались искренняя жажда настоящей любви, преданность своим партнерам, желание дарить нежность. Знакомства в Департаменте не приносили своих результатов: другие жнецы казались Греллю скучными, мыслящими однобоко, стереотипно. Они любили свою работу, могли говорить о своем списке душ часами, но ничего кроме этого в их голове, казалось, нет.       И, наконец, Фортуна ему улыбнулась: в его жизни появился незаметный, ничем не примечательный на первый взгляд работник Похоронного бюро. Изначально он не оказывал ему должного внимания. Сначала Гробовщик казался Сатклиффу даже немного противным, каким-то скользким. Над ним можно было поиздеваться, пошутить, заставить залезть в чан с солью, выпить всю бутыль чистого спирта- все, что душа пожелает, ведь нужно же было на ком-нибудь отыгрываться, спускать злость от накопившихся придирок начальства и унижений со стороны Себастьяна. Греллю нравилось одно время думать , что он может завоевать их любовь. Эдакая красивая сказочка.       Но когда диспетчер поднял седую челку, то понял, что пропал. Утонул в этих зелёных глазах. И пускай, что они были точно такие же, как его собственные. Важно, что он разгадал эту тайну, поэтому они были для него уникальными. В Гробовщике не было статности и величавости Себастьяна; не было рационализма и суровости Уильяма. Но зато он был живой. Гробовщик вечно пытался вставить свои несмешные шутки, нарушал границы личного пространства, совал под нос чай в подозрительных мерных стаканчиках, смеялся так, что стены шатались.        Их отношения развивались достаточно стремительно: от невинного первого чаепития до дикого секса на столе прошло всего лишь две недели. А дальнейшая жизнь была просто похожа на сказку: признания в любви, предложение Гробовщика переехать к нему, спешная сборка вещей, кинутое консьержу пафосное «adieu»*.       Некоторое время все казалось потрясающим — то, как Легендарный прижимал его к стене, оставлял кровоподтеки, укусы, быстрые толчки в теле Грелля, последующая смена ролей — все было слишком идеально, чтобы забивать этим голову, ведь после такого в голове был просто туман. Повседневная жизнь тоже была счастливой: совместный завтрак, скука на работе и желание вернуться домой, вечерние объятия, танцы под живую музыку, слышимую с улицы. В выходные они могли прогуливаться по парку, сидеть на лавочке и кормить с рук голубей, сходить на городскую ярмарку, наблюдая за новым представлением , которое устроят дворецкие Фантомхайва и Транси.       Грелль обожал лежать на коленях у Гробовщика, пока тот читает вслух газету, болтать о разных пустяках, о работе. Жаловаться на постоянные ссоры с Рональдом, обсуждать последние новости Лондона. Все проблемы, которые раньше считались просто глобальными, отошли на дальний план, иссякли, не получали пищи.       Но лишь одна вещь омрачала его будни. Она была ложкой дёгтя в бочке мёда — одной мысли о ней хватало, чтобы испортить настроение на целый вечер.       Грелль жил с Гробовщиком уже несколько месяцев и стал замечать кое-что неладное. Сначала ему совершенно не бросалось в глаза, но как только это начало повторяться, то возникали все новые и новые подозрения.       В одном гробу уже достаточно долгое время лежал скелет. Гробовщик всегда относился к нему бережно. Изредка темными вечерами Грелль видел, как, прихватив с собой граммофон, Легендарный кружил в танце с этой грудой костей, совершенно забывая обо всем. Сатклиффу ничего не оставалась, кроме как быть пассивным наблюдателем, смотря через узкую щелку в двери на эти действия с непонятно тянущим чувством в груди.       Все было слишком хорошо. До тех пор, пока Грелль не подумал снять розовые очки и не посмотреть на всю ситуацию здраво. Было что-то подозрительное в ежедневном слащавом общении, лживое во фразе: "Ты — любовь всей моей жизни", потакание всем прихотям. Былые неудачи подсказывали, что здесь что-то не так. Грелль всегда подслушивал всякие слухи, которые летали по Отделам, был сам еще тем сплетником, охотно разносил ложные подозрения, но теперь, когда стало мелькать имя Гробовщика, уши Сатклиффа в такие мгновения становились просто как радары.       А говори очень много. И разного. Часто упоминали имя Клодии Фантомхайв, первой красавицы в свое время, чьи синие, как Берлинская лазурь, глаза, моментально затягивали в свой омут, а светлые, как первый утренний луч, волосы не оставляли никого равнодушными. Об этой бессмертной любви слагали легенды. Сатклиффу казалось, что его голова просто взорвется: настолько часто это имя висело в воздухе столовой, кабинетов, курилен. Других бывших пассий Гробовщика обсуждали, но очень редко — слишком они были незаметные по сравнению с Клодией.       Грелль знал все это время, что что-то не так. Он стал немного холоднее и настороженнее по отношению к Легендарному, тщательно анализировал все его действия. Конечно, он пытался завести разговор о той девушке, но владелец бюро быстро переводил все в шутку или утверждал, что события этих сказаний изрядно гиперболизированы, и дальше дружбы ничего не было. Умоляюще заглядывал в такую родную и знакомую зелень глаз, но они все так же были залакированны смехом и каким-то еле скрытым холодом.       После долгого перерыва сердце нещадно сдавило — редко когда такие сильные эмоции его тревожили. У Грелля на душе скребли кошки, хроническая ревность переросла в какую-то депрессивную свою форму, мешала наслаждаться жизнью по-настоящему, заставляя искать лишь скрытый подтекст во всем. Спокойный сон стал мечтой. Вместо него были или бессонные ночи, или кошмары, в которых он видит злосчастных любовников вместе. Единственное, что оставалось, это найти истинное доказательство чего-нибудь. Отношения с Гробовщиком постепенно начали портиться — так казалось диспетчеру — Грелль задерживался на работе, пытаясь заглушить чувства новыми заданиями, поступавшими из Администрации.       Но однажды, сидя в их спальне после секса в одном из гробов, Сатклиффу пришла идея полазить в личном шкафу возлюбленного. Оказалось, что там много всякой всячины. Некоторые вещи представляли интерес: розовая закладка, компромат на управляющих жнецов, наводки из преступного мира.Какие-то тряпки, служащие, очевидно, для маскировки. Будь немного другая ситуация, он бы с удовольствием потер ручки и углубился бы в это. Сатклифф уже и не надеялся что-либо найти. Но на самом дне что-то звякнуло. Руки сами потянулись туда. В темную материю была аккуратно замотана овальная рамка. Грелль дрожащими руками взял ее в руки. Да, это было то, что он искал. Прекрасная девушка сидела перед ним в бальном платье, слегка наклонив голову, одаривая зрителя самой нежной и пленительной улыбкой. Да, художник постарался на славу. — Может быть, это просто подарок на долгую память? — надежда не хотела покидать израненное сердце жнеца, и он перевернул рамку.       На обратной стороне была надпись: " Тому, с кем связь нерушима, и любовь чья будет жить вечно."        Этого было достаточно, чтобы дыхание сбилось. Этого достаточно, чтобы воздух попадал в лёгкие через раз. Казалось, что пришёл конец всему. Конец счастливой жизни, благополучия, рая, который он так старательно возводил вокруг себя. Он где-то слышал фразу: "Душа в час отчаянья полна падающих звезд», но никогда не думал, что применит ее к себе. Слезы брызнули из глаз, тело ослабло. Сатклиффу казалось, что незачем больше бороться. Незачем жить, не надо больше ходить, держать осанку, улыбаться, ухаживать за собой, искать смысл в чем-либо. Звезд на небе его жизни не осталось. Грелль с трудом открыл глаза, оперевшись на край кровати. Его взгляд снова упал на портрет, и единственное, что он хотел — это уничтожить любое упоминание об этой прекрасной девушке, сломавшей ему жизнь. Диспетчер с силой кинул ее в стенку, с садистским удовольствием, смешанным с дикой душевной болью, отмечая, как красив звук разбивающегося стекла.       Тяжело вздохнув, жнец попытался вытереть мокрое и опухшее от слез лицо, откинул непослушные волосы, попытался восстановить дыхание. И вдруг до него отчетливо донесся громовой голос: — Тебя не учили, что трогать чужие вещи — отвратительно?!       Убитый горем жнец обернулся. В дверном проеме стоял Гробовщик. Челки на глазах не было, и в них пылала дикая ярость. В руках он держал косу. Губы растянулись в хищническом оскале. —Давай обсудим всю эту ситуацию... — всхлипывал жнец, вытирая вновь набежавшие на глаза слезы.  — Нет, дорогой, чем меньше знаешь, тем крепче спишь. — Легендарный покрутил в руке косу. — Как говорится, за все надо платить.       И черная тень сделала резкий рывок. ------------ *adieu -прощайте(Французский)