***
— Все, что от тебя требуется — выдать место нахождения скоя’таэлей и этого их чёртового предводителя, — Радовид аккуратно покачивал в руках золотой бокал, — Вы ведь, я слышал, были достаточно близки. Возможно, я даже почти целой отпущу тебя на волю. Она стояла на коленях, придерживаемая за плечи охранниками и скованная цепями, не позволявшими колдовать. Не то усмешка, не то оскал лисицы выказывали, по мнению Радовида, непростительное уважение. — Я обязательно избавлю Реданию от чародеев. А позже — и от нелюдей, — произнес захмелевший король. Он усмехнулся в такт чародейке. — Нет, весь материк. И я даю тебе возможность выбрать свою судьбу, раз уж конец и так очевиден. Первое время она держалась. Каждый день Радовид приходил с новыми изощрёнными пытками. Женщина слабела, но все ещё молчала о том сокровенном, что интересовало Его Величество. Через добрых два месяца гордость была сломлена, и улыбка больше не проступала на губах, а тело не слушалось. Она больше не огрызалась с королём, но и не кричала во время пыток. Однажды он пришёл к ней с раскалённой меткой, какой обычно клеймят скот, вот только на орудие пыток горел герб Редании. Сорвав с женщины остатки рубахи, он выжег свой символ на её груди. А после, его солдотня, «дабы Ведьма больше греха не сотворила», сломала ей руку. Белёсая кость хрустнула и разорвала кожу, представ взгляду мужиков. Глаз Радовид вырезал ради смеха. «Вот теперь вы идеально подходите друг другу, у одного нет правого глаза, у другой – левого. Хотя, и Филиппе ты бы пришлась по душе в таком виде.» Часто спасали ее только воспоминания. О Йеннифер, об Аретузе, о доме, ведьмаке и его компании. И о Йорвете. Да, она думала о нём. Словно вспоминая, чувствовала прикосновения рук эльфа к своей коже. И молилась каждый день, лишь бы он не пришёл. Только бы не пришёл спасать ее. Смирившись со смертью, она вынесет все эти мучения. Но вот он должен жить. Жить дальше. Одна мысль о том, что Йорвета ждут пытки, приносила куда больше боли, чем то, что истязало её тело. Это сводило с ума. К концу плена Гэбриэл уже полностью жила в мире собственных фантазий и воспоминаний. Там было тепло, она сидела в плетёном кресле, попивая вино, и наблюдала за закатом над полями. Ветер со стороны лугов приносил аромат цветов. Йорвет что-то недовольно бурчал из дома на старшей речи, а Йенна и Геральт навещали их с невероятно вкусно пахнущим пирогом. Ближе к ночи, когда в доме уже горели свечи, Цири играла с чародейкой в Гвинт на небольшой террасе. А к полуночи она засыпала, прислонившись к широкой спине эльфа, ощущая запах его кожи и неровное дыхание. В её фантазиях не было места боли, пыткам, Радовиду, Редании. Там были покой и все те, кого Гэбриэл так любила.***
Утро все же наступило. Оно дало о себе знать оглушающим скрипом двери и руганью солдат, которые что-то громко и бурно обсуждали. Её подняли и попытались поставить на ноги, ругаясь на вонь и то и дело употребляя выражение «Адово отродье». Но на ногах женщина стоять была не в силах. Гэбриэл вымученно прохрипела, когда мужик, подхвативший её под руку, задел кость. Солнце нещадно обожгло глаз, заставив морщиться. У самого выхода из темницы, «по просьбе Радовида» чародейке дали промочить горло. Вот только чашу пришлось отнимать — с такой жадность женщина глотала воду. Она старалась обратить внимание хоть на что-то вокруг себя. Запомнить хоть что-то перед очевидной смертью, но везде видела лишь беснующуюся толпу и бескрайней голубое небо. Ах, как хорошо быть птицей, быть свободной. Солдатам пришлось отгонять крестьян от пленной, дабы та не погибла раньше времени. К тому же, камни иногда и в них прилетали. Однако, путь был коротким. Её затащили на кострище, с особым усердием привязывая к деревянной опоре хрупкие руки. Гэбриэл старалась не стонать от боли, но это не выходило. Вот она тут, снова на площади Оксенфурта, но уже не свободна. Прошло совсем немного времени, прежде чем чародейка поняла, где находится. На балках домов, словно груши на дереве, вымазанные в крови и грязи, висели скоя’таэли. Сердце тихо ухнуло. Не может быть. Через боль женщина завертела головой. По бокам от неё, радуя люд, гордо возвышались два кола. Кейра и Шая. Чародейка и командир скоя’таэлей из Велена уже почти опустились на землю, оставляя за собой кровавый след. Они были здесь не первый день. На потеху люду. Лисица мысленно просила у них прощения, сама не зная за что. Теперь и она станет такой же потехой кровожадным и напуганным перед силой крестьянам. Но его здесь не было. Женщина испытала невероятное облегчение, которого не чувствовала уже давно. Даже умирать стало не страшно, и серый ком отступил от души. Она попыталась улыбнуться, обнажая заострённые, местами сколотые от побоев, зубы. Радовид появился совсем скоро, окруженный своей свитой. Кажется, он тоже был доволен. Они смотрели друг другу в глаза, будто чувствуя эмоции другого. Король улыбнулся. По доброму, немного уважительно. — Подданные мои, — начал он и развёл руки. — Сегодня все мы здесь собрались чтобы судить ведьму, партизанку и пособницу «Белок», Гэбриэл из Венгерберга. Известную так же, как Венгербергская лисица. Много лет она ускользала от правосудия, но от власти Редании убежать не смогла. За сговор с Сатаной эта женщина приговаривается к сожжению. Да очистится душа грешная. Толпа одобрительно загудела. Чародейка только теперь осознала, что это действительно конец. Смятение, страх и умиротворение смешались в груди, путая мысли. Крестьяне признали её виновной, и Радовид с факелом двинулся ближе к костру. Она уже представила себе пляску огненных языков, ласкающих ее пятки, когда король замер. — Но это не единственная казнь, проведённая сегодня, — вдруг заговори он, и офицер поднес Радовиду накрытую платком клетку. Мужчина брезгливо взял ту в руки, будто боялся, что она в любой момент превратится в ком грязи, полный червей. Взамен отдал офицеру факел. Гэбриэл насторожилась, тревога вдруг охватила все тело, заставив трястись. Что-то не так. Испачканная ткань слетела, явив всем содержимое клетки. Женщина потеряла все мысли и частички разума. Отрезанная голова старого лиса смотрела незрячим глазом прямо на нее. Дыхание остановилось. В воздухе повисла тишина, осязаемая и такая плотная, что казалось, остатки кислорода просто покинули ее. Ни ветер, ни возгласы не могли потревожить эту тишину, поселившуюся в сердце. Отчаяние, какое оно на вкус? Напоминает сгнившее мясо и пахнет кровью. Оно звучит, как плач тысячи осиротевших детей и так же хорошо ощущается, как многочисленные, глубокие раны. Он шагнул на кострище, ухватив голову за волосы и поднеся ее к лицу зажмурившейся чародейки. — Смотри, — прорычал он, — Смотри, я сказал! Она не открывала глаза, не веря в происходящее. Стонала, чувствовала что-то тёмное, мерзкое и более болезненное чем все пытки, что только могли придумать люди. — Смотри! Он с силой схватил ее свободной рукой за подборок. — Смотри, или перед смертью я велю тебе прибить веко ко лбу. Он отпустил подбородок и неумело открыл ей веко пальцами. Девушка всхлипнула, не в силах отвести взгляд от мертвого Йорвета. Она не пролила ни слезинки. Она словно была на это способна. Но из вырезанного глаза побежала струйка крови. Радовид кинул голову под ноги женщины, погладив ее золотистые, спутанные и потемневшие от грязи, волосы. Затем легко провел по щеке, смазывая капли крови и наклонился к уху ведьмы. — Он хотел спасти тебя, поэтому и попался, только ты виновата в его смерти. — Все тем же спокойным и ласковым голосом заговорил Король, не обращая внимания на ужас и отчаяние, застывшие в отблеске глаза чародейки. Он еле дотронулся до кулона, висевшего на шее лисицы и по его приказу, неотобранного, словно издеваясь. — Знаешь, говорят, достойные попадают после смерти в яблоневый сад. Но он не умер, как герой. Он умер, слушая, как ты хрипишь и мучаешься, пожираемый свиньями. Радовид шагнул с кострища и тут же был брошен факел. Гэбриэл не хватило сил в последний раз посмотреть на голову возлюбленного. Огонь быстро окутал ее ноги, придавая их адову жару. Но женщина будто не чувствовала этого. — Будьте прокляты вы навечно, мне сгореть в огне, ну, а вам гореть всем в Аду! — не человеческим голосом завопила лисица, надрывая голосовые связки, чувствуя, как те отказывают. — Я и там вас найду, я вас прокляну! Когда жар окинул грудь и стал невыносим, чародейка из последних сил истошно закричала, а багровые слезы отсутствующего глаза с новой силой окатывали щеку. Она до последнего смотрела в глаза Радовиду.***
— Йен, не надо тебе на это смотреть. — Тихо заметил ведьмак, загораживая собой тело, опаленное костром до неузнаваемости. — Геральт, я не маленькая, не надо от меня что-то скрывать. — Огрызнулась темноволосая чародейка, отодвигая спутника от бывшего кострища. Но её решимость сильно поубавилась, когда на шее сгоревшей блеснул оплавившийся кулон. Йенифер не упала наземь только благодаря сильным рукам ведьмака. Впервые за всё время их знакомства у неё в глазах блестели слёзы.