Часть 1
3 ноября 2017 г. в 11:06
Больно.
Плетеная веревка, старая ровно настолько, чтобы острые ее волоски впивались в нежную кожу запястья, но чтобы ее не возможно было порвать. Я понимаю, что даже будь у меня достаточно сил, я не смог бы сейчас даже этого, я уже и руками не дергаю, почти не шевелю, не чувствую их – кровь давно ушла из дрожащих пальцев, а кисти рук нещадно болят, но мне все равно.
Кровать, к высокой кованой спинке которой привязаны мои руки, стоит прямо у огромного окна, на котором нет ни штор, ни стекол. Я вижу отсюда яркий свет Короля Духов как сквозь решетку железных прутьев, но стараюсь туда не смотреть, потому что его пульсирующая энергия лишь режет глаза и вызывает в груди тупую боль. Вечерами холодно, я пытаюсь сжаться в комочек, подтянуть ноги к груди, но это не спасает.
Так тихо. И когда в этой тишине раздается звук мерных шагов, я замираю, считая их, словно последние секунды жизни. Но он сохранит ее мне, я знаю, хотя я уже умолял его этого не делать. Я уже давно сижу здесь, Хао приходит каждую ночь, и целый день я занимаюсь тем, что пытаюсь немного поспать и совладать со своим страхом. Живот болит от голода, тело от постоянного нахождения в одной позе и ран, а сердце, потому что я смотрю красными глазами на вошедшего брата и вижу довольную усмешку на красивом, жестоком лице. Я боюсь его, хотя раньше не мог.
Сначала он садился рядом и долго смотрел на меня – почти не моргая, ничего не говоря, прожигая меня своим взглядом, и мне казалось, что в уголках его глаз я вижу слезы. Глубоко дыша, я просто отвечал ему таким же молчаливым взглядом, пытаясь глазами спросить, что происходит, почему я здесь, почему он молчит, что со мной будет, где он пропадает днем, почему мои руки связаны, где Амидамару, сколько мне осталось жить?.. Но он молчал, а я не смел говорить, да и в горле давно пересохло, мне кажется, мой голос невозможно услышать за воем ветра.
Однажды он протянул ко мне руку и усмехнулся, увидев мои широко распахнутые глаза. Пальцы у него ледяные, очень холодные, но это прикосновение к моей скуле было приятно, я даже глаза закрыл, немного поддаваясь к ладони, но Хао схватил меня за подбородок, больно царапая щеку. В тот день я бился, пытался отодвинуться, закричать, но крик выходил хриплый, а мой близнец с садистским удовольствием водил по оголенным участкам моего тела ногтями, нажимая сильнее, если я замирал. Ему нравилось, как я извиваюсь и пытаюсь закричать, а если я терпел, молча роняя крупные слезы, то получал наотмашь по лицу и продолжал биться так, что веревки в руки впивались до алой крови. Царапины и синяки никогда не заживают, потому что Хао каждый день оставляет новые.
И только последние несколько дней он приходит иначе. Тихо заходит, плотно закрывает за собой дверь и стягивает с рук перчатки, которые тяжело падают на пол.
- Здравствуй, братишка, - почти нежно произносит он, а я вжимаюсь острыми лопатками в кованую спинку кровати и оборачиваюсь на Короля Духов, молясь о спасении. Но знаю, что его не будет. – Как себя чувствуешь? Выглядишь ужасно.
Я молчу, пытаясь сразу отключиться, но сознание звенит.
- Ты, наверное, голодный.
Сжимаю губы. Нет смысла спрашивать, ведь он все равно ни крошки не даст, он просто издевается.
- И тебе, должно быть, холодно.
Хочется закричать, что это не так, но у меня нет сил, а он уже опускается за постель, медленно отпуская из длинных пальцев свой белый плащ, который с шуршащим звуком падает на пол, а я крепко закрываю глаза, прогоняя слезы. Он наклоняется ко мне, убирая грязные волосы с лица, проводит ласково по щекам ладонями, но я отлично знаю, что на этом его нежность закончится. Жмурюсь сильнее, когда он приближается, касается моих губ своими, все еще нежно. Я делаю робкую попытку ответить, вложить в этот поцелуй все, что хочу ему сказать, пытаясь вымолить прощение, но слышу, как он усмехается, и хрипло, тихо кричу, когда Хао начинает кусать мои губы в кровь, прижимая ноги к постели, чтобы я не ударил его в последних силах. Сильнее болит сердце и душа, но насильственный поцелуй становится глубже, и если сначала я отбивался в ужасе, то сейчас мне хочется, чтобы он перестал обжигать мой рот. Хочется попросить его немного медленней, не так жадно, не так глубоко, пожалуйста, нежнее, но он, будто читая мои мысли, делает еще больнее, и его горьковатый вкус мешается с металлическим привкусом крови.
Я пока еще теплый.
Его ледяные руки меня уничтожают. Я разрываюсь, потому что мне хочется им поддаться, мне нравятся эти холодные прикосновения, остужающие горящее в царапинах тело, и Хао доведет меня до такого состояния, когда я буду пылать, а потом сделает больно. Я надеюсь отключиться к тому моменту, я пытаюсь сопротивляться, но у меня ни черта не получается. Сегодня мне еще страшнее, и еще больнее.
Хао не до сентиментальности и не до нежности. Я прошел уже через все. Я прошел через ненависть к нему, через страх, через боль и гордость. Кричу хрипло, будто на последнем дыхании, чувствуя его укусы и язык на шее – мне так хорошо в его прикосновениях, что я сам себе противен. Боль превратилась в чувство жалости к себе, в чувство страсти к нему. Это так отвратительно, что внутри все рушится, все стонет, это не возбуждает, это заставляет умолять прекратить или уничтожить меня сразу. Мне все равно будет больно, но я хочу, чтобы он сделал это.
Я не люблю боль, но я умею ее терпеть, Хао это знает, поэтому сначала мешает ее с вожделением. Я дергаю руками, чтобы оттолкнуть его, но в запястьях кипит кровь, и Хао беспрепятственно спускается укусами по моему телу вниз. Я удивленно выдыхаю, когда чувствую, как его руки дергают ремень моих штанов, скулю, пытаясь сжаться, но он прижимает ногой мои колени к постели и вытаскивает ремень. Я знал, что так будет, но надеялся умереть к этому моменту. Его нежность меня уничтожает, больное тело не может сопротивляться, но я стараюсь, и становится только больнее, мой брат пытается сорвать с меня джинсы, но я сопротивляюсь, и он просто сжигает их. Кричу от боли, срывая голос, смотрю на него с ужасом, но Хао не замечает моего взгляда, продолжая спускаться еще ниже.
- Нет, - сухими губами, на которых запеклась кровь, шепчу я, но мой близнец уже мучительно медленно проводит по твердеющей плоти языком.
Мне плохо оттого, что хорошо в его руках. Мне больно и хорошо, я удивленно, с каким-то суеверным ужасом наблюдаю за ним, не веря в то, что со мной происходит, но обжигающие движения его языка каждый раз возвращают меня в реальность. Глаза сами собой закрываются, но даже это не может сдержать крупные слезы. Так стыдно, так болит все тело, и так хорошо одновременно, что я плачу, не сдерживая жалобные всхлипы, а Хао смыкает губы на красной головке и медленно опускается вниз, заставляя меня выкрикнуть его имя.
Он продолжает делать мне больно, вгоняя в мои бедра ногти, но от этой боли я лишь подаюсь вперед, позволяя заглатывать мою плоть глубже. Все горит. Тело сковало жгучей судорогой, Хао сразу отстранился, схватил меня за горло, глуша крик. Я закашлялся, дергаясь, но удивленно замер, видя его черные глаза прямо перед собой. Легкие пылают, тело трясет, а он смотрит мне прямо в душу, но усмехается страсти, не видя мольбы.
Я не понимаю, что он делает, но отлично понимаю, почему. Я уже хочу быть рядом с ним, я хочу понять его. И когда чувствую жгучую боль во всем теле, чувствую, как два тела становятся одним, ведь Хао всегда хотел этого, мне уже не страшно. Мне очень больно, ведь это сон, и я знал об этом с самого начала.
Хватаюсь онемевшими пальцами за веревку и кричу так громко, как, казалось, не способен закричать. Все тело стало одной болевой точкой, а от дыхания брата у самого лица меня трясет. Выдох срывается, он не позволяет привыкнуть, не позволяет ощутить что-то кроме боли, вжимая меня каждым толчком в спинку кровати до полос на спине. Я вижу, что происходит сквозь пелену слез, застилающую глаза, и мне так холодно… Ноги, покрытые испариной, соскальзывают с его локтей, как безвольные конечности куклы. Я сжимаю губы и молчу, лишь тихо скулю, твердя про себя, что нужно только потерпеть. Выдержать, вытерпеть, любить его сильнее, тогда не будет так больно…
Он вдруг останавливается, и рыдания, что я сдерживал, надрывные, звонкие, вырываются из моей груди. Он двигается, садясь удобнее, и это больно, но ласковый поцелуй на миг заставляет забыть о боли. Я отвечаю умоляюще, господи, прекрати. Меня тошнит, болит голова.
- Тебе плохо?.. – тихо усмехается Хао.
Что за глупый вопрос?.. Само собой плохо.
Охаю от нового толчка. Чувствую, как по бедрам течет что-то горячее, ощущаю запах крови во рту, но новое движение разгоняет боль по телу сотней покалывающих каждый нерв иглами. Боль не уходит, но когда мой брат снова и снова оказывается во мне все глубже, хочется кричать уже не от нее. Это напугало меня даже больше. Я еле открыл глаза и, покрепче схватившись за веревку, с трудом поднял голову, чтобы увидеть его. Так медленно, он снова издевается, продлевая боль. От ленивого движения внутри меня хотелось выть, но Хао, услышав мои стоны, начал двигаться быстрее, не жалея ни мое тело, ни мою душу, ни мое сознание. Меня трясло от боли и того чувства, которое терзало когтями весь живот, от его внезапно мягких поцелуев и ледяных рук, оглаживающих мое лицо. Если бы мои руки не были связаны, я бы с садисткой страстью зарылся в его черные волосы.
Я голодаю и наяву. Ничего не ем, ничего не говорю, только сплю. Да, там больно, там ужасно, в этой тесной комнате, где я привязан не только к кровати, но и к своему брату. После его смерти я умер сам, просто тело еще живо, просто надо еще немного потерпеть. Вокруг что-то происходит, мир продолжает двигаться, мои друзья пытаются окликнуть меня, но это невозможно. Вот уже месяц меня не может заставить подняться с постели ни крик Анны, ни угрозы Рена, ни уговоры матери. Я думал, это будет легко. Всадить в сердце Хао меч, избавить мир от опасности, забыть… Но с ним никогда не бывает легко, верно?..
Он заберет меня с собой. Я раньше не понимал, о чем он говорит, не понимал, что значит «моя половинка». Говорят, если умирает один близнец, то он заберет с собой второго, и я уже устал ждать этого момента.
Засыпая, чувствую, как кто-то поднял меня на руки. Наверное, Рю или отец пытаются отнеси меня в ванну. Я снова в той комнате, снова вижу столб Короля Духов, но не чувствую хватки веревок на руках. Опускаю их, с удивлением смотрю, как жгут, подобно змее, соскальзывает с моих запястий, поднимаю взгляд и вижу Хао. Без плаща, без ухмылки на лице. Сам улыбаюсь, понимая, что это все, что осталось вытерпеть боль в последний раз, но он подходит, и касается ледяным пальцем моего лба, убирая волосы с лица. Ему не жаль меня, но в его черных глазах я вижу что-то вроде радости, на которую слоями налеплена его боль. Я не буду сопротивляться, поэтому снова поднимаю руки, хватаясь за спинку постели, словно они все еще связаны. Пальцы слабые, схватиться получается не сразу, а Хао садится рядом, и я инстинктивно сжимаюсь, боясь. Но мой близнец осторожно берет мою руку, целует красные кровавые следы на запястьях, ладонь, дрожащие пальцы, рвано вздымающуюся грудь. Отпускает меня, касается ласковым поцелуем больного живота и, обняв меня за пояс, затихает. Я не понимаю, что происходит, но аккуратно обнимаю его голову, склоняюсь и, прижавшись щекой к его волосам, глубоко вдыхаю запах земли и дыма с его волос.
Без дыхания становится легче. Я знаю, что там, где-то там, бесконечно близко и невероятно далеко от этого места, сейчас плачут. Но мне хорошо от понимания, что я мертв и больше не вырвусь из этого места. Нам обоим предстоит ад, но у нас есть еще немного времени в этом пустом мире, в этой пустой комнате. Я глажу его по волосам, я не хочу, чтобы он делал мне больно, я не хочу, чтобы насиловал и спрашивал, плохо ли мне, но я хочу в последний раз сам поцеловать его и вместе с ним пройти пятьсот лет ада, до хруста костей сжимая его ладонь в своей.
Я не могу без него жить, хотя так сильно ненавижу.
Если бы его не было, если бы я не знал о его существовании, я бы не голодал так по нему. Пусть он убийца, пусть он забрал меня за собой, пусть мне предстоит ад, и пусть этого все равно никто не поймет, я назову его любимым.