Ритуал

Джиротачи открыл большую шкатулку, украшенную двумя золотыми монами. С увлечённостью ребёнка он принялся извлекать из неё различные аксессуары, предназначавшиеся для традиционной причёски. Были здесь и канзаши, и ленты, и шпильки. Все предметы он аккуратно раскладывал на полу в ряд, пристально, словно впервые, разглядывая некоторые и, то и дело, меняя расположение и порядок. Ещё мгновение, и вот из недр шкатулки показался деревянный гребень с золотым узором. Он, очевидно, и не думал прилагать особые усилия или красоваться, однако, его действия всё равно притягивали внимание, выглядели плавными и неторопливыми, словно в запасе не три часа, а весь день. Таротачи же, как это обычно бывало, заворожённо наблюдал, как младший брат, прежде чем передать гребень, оглаживает подушечками пальцев резной край, сжимает, будто балуясь. Зрелище завораживало, а Джиротачи, как ни в чём не бывало, запрокинул голову и улыбался сонно и немного беспечно. Отстранёно любуясь, Таротачи молча принял гребень из рук брата. Не удержавшись и в мимолётном касании легко огладив костяшки пальцев, он нехотя выпрямился, теперь уже проводя рукой по длинным волосам. Где-то глубоко внутри от мысли, что Джиро доверяет свои волосы только ему, не позволяя другим даже касаться их, разливалось приятное тепло. Даже будучи навеселе брат каждый раз недобро прищуривался, когда кто-то из товарищей, забыв на пьяную голову всякий страх, тянул руки в попытках подсобить и поправить выбившиеся из роскошной причёски волосы. Всё, что касалось непослушных прядей — оставалось привилегией старшего брата. Он единственный мог не задумываясь подойти и по желанию поправить сложную причёску или, поддавшись минутному порыву, слегка взъерошить пряди на макушке. За подобные жесты его из раза в раз награждали мягкой улыбкой, в то время как остальным дерзнувшим доставался лишь убийственный взгляд. Неизменным всё оставалось и на этот раз — разделив длинные волосы на несколько объёмных прядей, он осторожно и методично проходил по ним гребнем. Пряди под пальцами были мягкими и приятными на ощупь — любая девушка позавидовала бы подобной шевелюре. Понимал и он, почему, казалось, каждому так и хотелось дотронуться — густые и насыщенно-тёмные, водопадом струились по спине брата волосы, играя на солнце необычными бликами. Ему нередко доводилось наблюдать, как Джиротачи подчёркнуто-небрежно, одним грациозным движением откидывал их за спину, краем глаза наблюдая за окружающими, наслаждаясь тем, как никто не мог отвести глаз. — Ай, больно, — вывел Таротачи из задумчивости недовольный голос. Столкнувшись с капризным взглядом, он мгновенно одёрнул руки. — Извини, задумался, — он нахмурился и с укором отметил про себя, что отвлекаться в таком деле непозволительно. Взгляд брата, однако, практически сразу вновь потеплел, и он подался назад, как ни в чём не бывало утыкаясь спиной в грудь Таротачи, сводя на нет все старания. — Не хмурься, — теперь Джиротачи смотрел на него снизу вверх, — тебе не идёт. В такие моменты всегда было сложно устоять. Они были вместе целую вечность и, казалось, изучили друг друга полностью. Именно казалось. И приходилось постоянно напоминать себе, что это — лишь видимость, иллюзия безопасности. На самом деле, у каждого из них, несомненно, найдётся то, о чём не ведает другой. Сказать, что осознание напрягало, значило бы соврать самому себе — так становилось даже интереснее. Но он опять отвлёкся, а время поджимало. — Нас распустили на сборы, а не для того, чтобы я вечно тебя расчёсывал, — он старался выглядеть как можно более серьёзным, должен же кто-то из двоих был брать на себя эту роль. Пришлось слегка подтолкнуть брата в спину, вынуждая снова сесть ровно. — А мне нравится, когда ты меня расчёсываешь, — в ответ тихо произнёс Джиротачи и, не глядя, подняв с пола канзаши, принялся задумчиво вертеть заколку в руках. На фразу Таротачи предпочёл не реагировать – сейчас у обоих не было времени, а у него — ещё и желания расспрашивать, о чём думает брат. Оставшееся время оба провели в тишине. Один — привычными жестами закалывал волосы, собирая часть в хвост, подворачивая в причудливую причёску. Второй — так же молча подавал шпильки — каждый раз именно в тот момент, когда было необходимо. Они давно понимали друг друга без слов, и Таротачи, начиная атаку, точно знал, что как сейчас, в незатейливых вещах, так и во время боя он может положиться на брата — Джиро непременно поймёт замысел и поможет провести любой удар так, будто задумывал его сам. Когда последнее из украшений, наконец, заняло своё место в причёске, Таротачи отстранился, придирчиво рассматривая результат. Вышло красиво и аккуратно — подобной работой можно смело гордиться. Он довольно ухмыльнулся, собираясь подняться на ноги, но у брата, кажется, были свои планы. Едва Джиротачи почувствовал, что приготовления закончены, как ловко поднялся на ноги, поворачиваясь лицом к брату, и выхватил гребень. — Теперь твоя очередь, — он настойчиво, но без усилий развернул Таротачи за плечи, устраиваясь за спиной и собирая в ладони длинный чёрный хвост, пропуская сквозь пальцы спутавшиеся пряди. Спорить Таротачи не стал — лишь послушно прикрыл глаза в ответ и расслабился. Ничего удивительного — Джиро нередко поступал так перед боем, будто это был его маленький ритуал. Ему никогда не приходило в голову спрашивать, зачем обычно ленивому Джиро лишние хлопоты, потому что не был против. Не встретив сопротивления, Джиротачи первым делом отделил чёлку и, только тщательно расчесав её, принялся за создание хвоста. Задача была не из лёгких — тяжёлые волосы так и норовили выскользнуть из рук, но он, на удивление ловко, справлялся. Можно сказать, что и Таротачи доверял свои волосы только брату, хотя не придавал этому значения. Тот всего лишь был единственным, кто когда-либо выражал желание помогать. На этот раз Джиротачи долго провозился с лентой, в итоге завязав и распустив её минимум раза четыре, прежде чем удовлетворённо хмыкнуть. Очевидно, это означало, что он закончил и, наконец, доволен результатом. Но Таротачи не торопился открывать глаза — он уже смирился и прекрасно знал, что последует дальше. Было слышно, как брат поднялся на ноги, прошёл сначала в один угол комнаты, затем — в другой, активно чем-то гремя и перестукивая, а после, вернувшись, вновь устроился напротив. Послышался щелчок и приглушённый стук, а затем Джиро приблизился настолько, что можно было ощущать его дыхание на коже. Мягко коснувшись пальцами щеки, он прочертил линию вниз, останавливаясь, придерживая за подбородок. На веко легла тонкая кисточка, обдавая прохладой, вычерчивая вдоль ресниц тонкую линию. Всегда красный — в этом не могло быть сомнений. Кисточка пропала, скорее всего, Джиро набирал тени. Оставалось подчиняться и сидеть, не шевелясь, напряжённо ожидая, когда брат завершит макияж. С Джиро всегда было сложно — он был слишком ярким, слишком манящим. Его безумная и буйная натура в сочетании с яркой внешностью притягивала сдержанного и холодного от природы Таротачи. В последнее время, однако, даже такие простые вещи давались с трудом. Когда брат доставал свои запасы теней и принимался красить, сосредоточиться становилось практически невозможно. Близость обжигала и тут же обдавала ледяным холодом. Он никогда не называл Джиротачи братом вслух, зато про себя беспрестанно повторял это — чтобы не забывать и не переступать черту, которую, быть может, провёл сам. Так получалось проще и правильнее. Хотя, в случае с Джиро, «правильно» — вовсе не то слово, которое стоило повторять. Он был и оставался ненормальным, излишне прямолинейным и бесшабашным. Казалось, он не ведает, что такое страх, будто сакэ напрочь испарило это чувство, оставив лишь подобное буре безрассудство. Бесчисленное множество раз ему довелось наблюдать, как идёт в бой Джиротачи, как покачивается и с ухмылкой оценивает врагов. Каждый раз он готов был броситься на спасение этого глупого пьяницы, в чьей голове вместо чёткого плана действий гулял ветер. И каждый раз Джиро удивлял его, уничтожая врагов одного за другим подобно тому, как после боя довольно уничтожает свои запасы — быстро и беспощадно. Бои, однако, были не самым пугающим — хуже всего становилось в цитадели. Джиро всегда легко находил себе компанию для распития сакэ. А выпив — кидал игривые взгляды всем, кто приглянулся, громко смеялся и настырно требовал подлить ещё, когда выпивка заканчивалась. И — в противоположность сдержанному старшему брату — любил касаться сидящих рядом, обнимать и прижиматься, бурно веселясь, отчего внутри у Таротачи каждый раз бушевал ураган смешанных чувств и эмоций. Подобное с ним случалось нечасто — в любом другом случае он сохранял удивительное хладнокровие. Привычное ледяное спокойствие, словно нарочно, разбивалось на осколки, подстёгиваемое жизнерадостной развязностью брата. Когда они только оказались в цитадели — вечер за вечером он мог наблюдать, какими глазами смотрит на Джиротачи Нихонго. Яри усмехался, неприкрыто разглядывая, то и дело поддевал плечом и, словно нечаянно, касался Джиро, когда считал, что никто не смотрит. Это раздражало, но не так, как когда Таротачи изредка ловил взгляд Хасэбэ, пока тот оценивающе оглядывал его брата, прежде чем присоединиться выпить. Помнил он и вечер, когда уже сам Джиротачи открыто флиртовал с Изуминоками, подливая сакэ, отпуская шуточки и громко хохоча. А как-то раз — даже устроился на коленях у Косэцу, перебирая волосы и делая глупые пьяные комплименты. Он же, наблюдая, раз за разом вспыхивал от негодования, и раз за разом старался успокоиться, взять себя в руки — лишь не подойти, однажды, и не ввязаться в драку, чтобы после выдернуть Джиро и увести в их комнату, подальше от чужих глаз и его собственного безрассудства. Со временем держать себя в руках становилось всё сложнее, а Джиро, словно издеваясь, придумывал всё новые выходки. Устав и смирившись, Таротачи теперь предпочитал коротать вечера в комнате, отвлекая себя чтением книг и стихотворений. Мысли же, однако, никогда не покидали глупого младшего брата, который наверняка сидел под сакурой и в очередной раз донимал товарищей тем, что сакэ не льётся рекой. В середине ночи он неизменно вползал в комнату, громко и обиженно выговаривая Таротачи за то, что тот оставил его. Хватало Джиро только на то, чтобы полностью распустить волосы, буквально разбрасывая дорогие заколки по комнате, и завалиться на чужой футон, чтобы мгновенно заснуть и доставить владельцу как можно больше неудобств. — Ты там уснул? Эй, Таро? — оторвал его от размышлений Джиротачи, резко встряхнув за плечи. Голос брата показался, было, обеспокоенным, но Таротачи тут же решил, что ему чудится. Открыв глаза, он сразу же встретился взглядом с игривыми золотыми глазами. Ничего не изменилось — тот уже успел склониться ближе, теперь упираясь руками в колени Таротачи. Сморгнув, он осознал, что просидел вот так, погрузившись в свои мысли, слишком долго. За это время Джиро успел подвести себе глаза, добавить немного блеска на губы, заскучать и, как результат — забеспокоиться. Пришлось выдохнуть, стараясь выдержать пристальный взгляд брата и самого себя убеждая сосредоточиться на чём-то отвлечённом. — С тобой всё в порядке? — Джиротачи склонился ближе, и Таротачи теперь уже отчётливо ощущал чужой вес на коленях. Ещё секунда, и Джиро коснулся лбом его виска. — Вроде не заболел. Что-то случилось? — всё тот же пристальный взгляд не хотел отпускать. — Сколько времени прошло? Нам не пора идти? — стараясь уйти от темы, он отстранился, мягко, но настойчиво убирая чужие руки, но, по привычке, оглаживая косточку на запястье, в очередной раз ругая себя за то, что так нельзя. Стоило сохранять братские отношения. Последнее, чего ему хотелось в дарованной им новой жизни — чтобы Джиротачи его возненавидел. Чувства всегда можно запереть на замок, с желаниями — совладать, но ничто и никогда не заменит утраченного доверия. Казалось, делая абсолютно всё наперекор старшему брату, Джиро руки убрал, но взгляда не отвёл — продолжил пристально разглядывать Таротачи, словно замышляя очередное сумасбродство. Стремительно и неожиданно, как и всегда, он явно нашёл желаемый ответ и снова поддел пальцами подбородок брата, заставляя повернуть лицо. — Что... — Кажется, я немного тебя испачкал, — перебил Джиро и хитро улыбнулся, проводя пальцами по скуле, отчего Таротачи в очередной раз затаил дыхание, наблюдая за лёгкими движениями рук. — Я посмотрю и уберу. Дай зеркало, — холодно ответил он и попытался отстраниться, но крепкие руки удержали его, а задорные глаза вновь смотрели прямо в душу. Джиро лишь придвинулся ближе, прижимая своими коленями его ноги так, что у него совсем не оставалось пути к отступлению. — Вот тут, чуть ниже щеки, — глаза осветились озорством, и Джиро ловко оставил ощутимый след блеска на коже, именно там, где показывал. Сердце успело пропустить пару ударов прежде, чем Таротачи осознал, что произошло. Он запоздало отшатнулся, всё ещё наблюдая, как пляшут в янтарных глазах маленькие черти. Джиротачи же был спокоен и не двигался, явно ожидая более читаемой реакции. Замер, в свою очередь, и Таротачи, силясь разгадать, что происходит в чужой дурной голове. Волна вопросов захлестнула его, однако, вскоре остался только один, самый важный — зачем? Минуты текли медленно, а они всё смотрели друг на друга, не отрываясь, сверля взглядом, привычно стараясь прочитать другого. Он скорее почувствовал, чем увидел, как во взгляде брата мелькнуло разочарование, но всё ещё не мог понять, что тот хочет этим сказать. Слишком много было вариантов, из которых никак не получалось выбрать верный. И, наблюдая его замешательство с непередаваемым выражением на лице, Джиро только усложнял задачу. Сейчас он спокойно стоял напротив и так непривычно улыбался — одними уголками губ, и улыбка ни о чём не говорила Таротачи. Это пугало, ведь он привык точно знать, что означают улыбки, да что там — даже едва уловимые жесты брата. Это точно была не одна из тех пьяных улыбок, которые ему часто доводилось видеть, когда Джиротачи наслаждался сакэ в хорошей компании. И не та, что расцветала от мелких радостей и достижений. И уж точно не та, что озаряла знакомое лицо в моменты неподдельного счастья. Эта — была новой и непонятной, чем пугала и вводила в ступор. Но замершее время рано или поздно возвращает себе права, нагоняя упущенные минуты. Словно стряхнув наваждение, Таротачи выпрямился и подался вперёд, сокращая расстояние между собой и братом, отчего взгляд Джиротачи сразу сделался заинтересованным, будто ему показали новую удивительную вещицу. Коснувшись щеки, он, не отводя глаз и ни на миг не обрывая зрительного контакта, неторопливо стёр блеск. Пальцы немного резко мазнули по щеке, а уголок губ сам собой приподнялся в ухмылке. У них никогда не получалось, как это было свойственно другим братьям, играть в гляделки — он мог смотреть в одну точку часами, в то время как Джиро не способен был усидеть на месте и минуты. Однако, на этот раз, похоже, был другой случай — оба испытывали друг друга, словно каждый не хотел оказаться первым, кому придётся действовать или, раз уж на то пошло — объясняться. Из них двоих у Джиро всего лучше получалось первое, тогда как у него лучше получалось быть голосом разума. Именно это он и осознал за эти несколько минут молчаливых гляделок — всегда и во всём у него был лишь один вариант — быть старшим и брать на себя ответственность за любые безрассудства Джиро. И вот он, тот самый шанс — возможность многое прояснить и выбрать свой путь, без недомолвок, недоговорок и неизвестности. Договорившись собой, он сделал ещё шаг, одной рукой легко обнимая Джиро за талию, задевая веер, а второй — убирая с расплывающегося в уже более знакомой ухмылке лица выбившуюся прядь. — Джиро... — До тебя всегда долго доходят очевидные вещи, Таро, — Джиротачи накрыл ладонью его руку. Эту мягкую улыбку он узнавал всегда — ведь она всегда предназначалась исключительно ему. Таротачи хотел уже, было, расспрашивать Джиро, когда тот аккуратно освободился из рук. Пришлось очнуться — уже раздавался перезвон колокольчиков, зазывая собраться во дворе. Небрежно закинув только что приведённые в порядок волосы за спину, Джиротачи протянул руку брату. В его взгляде легко угадывалось «не сейчас», этот взгляд Таротачи тоже был хорошо известен — отчего в душе плавно растекалось спокойствие. Больше всего сейчас ему хотелось попросить Джиро остаться, но подобное сулило проблемы обоим. К тому же, миссия давала время всё обдумать и расставить по местам. Он последовал, напоследок несильно сжав руку брата, но тот уже отпускал его, устремляясь к выходу. — Идём! — воскликнул он, оборачиваясь к Таротачи и хитро ухмыляясь. — Джиро-сан поведёт всех к победе! А мой дорогой Таро обязательно будет со мной — праздновать!