only I can

      В один момент Сычену дико надоело, что к нему все липнут.       Одно дело, если бы это было так, как то происходило раньше — он не имеет ничего против того, чтобы его чуть приобняли, закинули ему руку за плечо или даже уткнулись ему в шею. Что в этом такого?       Он не стеснялся сам назвать себя BolMaeNam [1] в группе, но теперь его раздражает это внимание к себе. Он считает, что оно излишнее.       А в один момент он понял, что все это из-за одного человека. Из-за Ли Донхека, который переходит все границы.       Макнэ начал следовать за ним по пятам, он пытается не просто приобнять Сычена — он сжимает его в своих объятиях до боли в суставах без всякой на то причины. Он буквально виснет на Сычене, тискает его при каждой возможности, лезет к парню так, как никто себе не позволял ранее. Сычена это выматывает, и когда к нему уже прикасается кто-то другой, у него уже просто не остается сил и терпения. Вся эта инициатива ребят к нему стала для него невыносимой до ужаса; глаза закатываются и воротит, когда он чувствует чужую руку на себе.       И все из-за Ли Донхека, который забирает у Сычена всякие силы и желание жить, а также ненавидеть свою красивую мордочку и добрую натуру, которая не позволяет сказать «нет», как-то начать перечить или возникать.       Но однажды Сычен все-таки срывается, когда Хэчан прибегает к нему в комнату, дабы показать трейлер к новому драматическому фильму, которые Сычен так любит. А особенно, если смотреть их перед сном.       Младший, как всегда, бесцеремонно прыгает к Сычену на кровать, на которой тот читал книгу, которую пришлось отложить; во всю кричит «смотри, хен, смотри!», укладывается рядом и не дожидаясь ни слова стороны старшего, включает трейлер на своем айфоне.       Сычен смотрит заинтересованно, ибо ему правда это интересно; он держится, когда во время просмотра чувствует, как рука младшего ложится ему на талию, не в первый раз все-таки. Тяжко вздыхает, когда чувствует, что рука Донхека аккуратно забирается под футболку; сжимает зубы. Но когда на коже ощущаются прикосновения, нежные поглаживания пальцами по животу, у Сычена мурашки по коже и его передергивает резко. Но он еще молчит. Он молчит ровно до того момента, пока не понимает, что само лицо Донхека уже чересчур близко, он утыкается ему в шею губами, опаляя дыханием.       — Какого черта ты делаешь?       — А что?       — Тебе не кажется, что ты перебарщиваешь? Ты уже чуть ли не целоваться ко мне лезешь! — нервно выпаливает Сычен, чуть отстраняясь от парня и уже не обращая никакого внимания на трейлер, который все равно подходит к концу.       — Я ко многим лезу целоваться, если ты не заметил, — фыркает Донхек. — Подумаешь, — разводит парень руки в стороны, после чего и телефон откладывает. — Юта-хен к тебе тоже постоянно лезет с поцелуями, почему ему можно, а мне нет?       — Да потому что, — Сычен вообще-то, не знает почему.       Разве что, может, потому что Юта делал это до того, как это стало мейнстримом. Он был первый, кто позволял себе так липнуть к парню. Юта вообще себе много чего позволяет, но Сычен и не против — Юта много раз его выручал, много чем помог, оказывал большую поддержку, когда Сычен только приехал в Корею. И к тому же, Юта знал меру и больше играл на публику, но никогда не переходил границы дозволенного в общежитии.       — С этого момента Юте тоже нельзя! Никому нельзя, понятно?!       — Ой, очень надо было, — цокает Дохнек и слезает с кровати парня, через пару мгновений скрываясь за дверью.       И он явно обижается на Сычена, потому далее он в течение недели даже близко к нему не подходит; то, что они стоят рядом перед камерами и на сцене не считается. Сычен не думает, что сделал что-то не правильно, но чувствует себя виноватым перед младшим, то ли играет его добродушная натура, то ли его задевает такой игнор со стороны Хека.       Сычен собирается с мыслями очень долго, а хорошо ли он подумал и не пожалеет ли он, если пойдет к Хеку и скажет ему, что не имеет ничего против этих пыток (так он про себя это называет теперь) — но, все-таки, дружба с младшим ему оказывается важнее. Он принимает решение, что если у Хека есть такая необходимость в том, чтобы его жмакать, то хрен с ним, Сычен это примет, стерпит, привыкнет, ибо неприятно ему, что Хек теперь так угрюмо на него смотрит и избегает всякого контакта. И чем ему так сдались все эти объятия и нежности? Сычен сам себя часто ведет так, что про него говорят, будто ему девять лет, но этих телячьих нежностей он не понимает, хоть убей.       Сычен подбирает момент, когда парень остается в их с Джехеном комнате один, ибо говорить то, что он собирается сказать в присутствии посторонних лиц — очень и очень неловко.       Дверь открывает медленно и аккуратно, проверяя, не тревожит ли он младшего. Тот лежит на кровати, слушая музыку в наушниках — с их выматывающими графиками редко на что еще силы остаются, когда возвращаешься в общежитие.       Хек сразу замечает, что в комнату дверь отворилась, краем глаза видит кем. Взгляд на вошедшего не поднимает даже, старается сохранить безразличие на лице.       — Хек? — обращается к парню Сычен, проверяя, слышит ли тот его. Либо слышит, либо понимает, но наушники вынимает из ушей, только в потолок все также глядит, на хена не смотрит.       — Чего тебе?       Сычен не знает, стоит тянуть кота за хвост или нет, но решает обойтись без лишних фраз, вроде: «я поговорить пришел»; садится на край кровати и переходит сразу к делу.       — Я не против, — и запинается тут же, ибо сказать не знает что. Глупо звучать же будет что-то вроде: «я не против твоих объятий, нежностей, прикосновений, твоего дыхания у себя на шее, того, чтобы ты поцеловал меня» и так далее, и тому подобное. Молчит, обдумывая, а Хек приподнимается в положение сидя, внимательно на старшего глядит.       — Не против чего?       — Ну… чтобы ты лез ко мне, — все-таки выдавливает из себя Сычен, ибо, Боже, как же это погано звучит. Но вставить решил именно это, ссылаясь на слова Хека о том, что он ко многим лезет.       — Серьезно? И почему же ты все-таки не против? — вообще-то, Хек очень даже рад сейчас и уже готов налететь на старшего с объятиями, но то ли подразнить решает, ибо тема довольно сердце тревожащая, то ли действительно интересно; он лишь приподнимает одну бровь вверх в любопытстве, чуть ухмыляется победно.       — Ну, если тебе это так важно и так нужно, то ладно, — чуть вздыхает Сычен. — Уж слишком ты мне важен, дабы наши отношения из-за такой глупости портились.       — И мне даже можно тебя поцеловать? — решается спросить подобное Донхек, раз уж дело пошло.       Сычен снова громко и тяжко вздыхает, но все-таки, ответ дает положительный.       — Можно, — говорит он устало, будто Донхек его ребенок, что очень долго выпрашивал у него конфету, но в итоге достал в конец и мамочка Сычен просто сдался и позволил ему ее взять.       Только Донхек просит совсем не конфету, хотя сам может с ней сравнить Сычена, ибо уверен, что Сычен так же сладок на вкус, нет, даже слаще, чем любая конфета в этом мире.       Сычен думал, что Донхек быстренько чмокнет его куда-нибудь в щеку, в лоб, да даже в руку, как уже делали некоторые, но никак не ожидал, что младший примкнет своими губами прямо к его губам, ибо вроде как, Хэчан еще в губы целоваться не лез ни к кому.       И сердце куда-то в пятки падает у обоих. У Донхека от страха, что сейчас он все испортит окончательно и от того, что желанное наконец-то явью стало, а губы Сычена и правда сладостны ему настолько, насколько ничего ему еще таким прекрасным не казалось. А у Сычена от неожиданности и от того, что отвращения это не вызывает, а даже наоборот, сей момент кажется ему достаточно потрясным, потому что данное соприкосновение не навязчивое, а глубокое, чувственное, теплое и приятное.       С пугливыми глазами Донхек отстраняется, взгляд опускает, чувствует, как от волнения руки дрожат, а следом и голос, когда говорить начинает.       — Я пойму, если ты теперь передумаешь и заберешь свои слова обратно, — мямлит он, опасаясь.       Сычен чуть в шоке, пытается понять, что случилось, что он чувствует, что делать и что сказать. Ибо подобного поворота событий он не ожидал ну никак.       И он думает, что стоит повторить этот поцелуй, дабы разобраться и убедиться, что ему сейчас это понравилось.       — Я буду не против, если ты поцелуешь меня еще раз, — неуверенно говорит Сычен, а младший взгляд поднимает удивленный, не понимающий, но быстро меняющийся в радостный, более уверенный и снова льнет к Сыченовым губам, уже не быстро и не мимолетно, а чуть сминая их.       А Сычен думает, что такой Донхек намного приятнее — искренний и нежный; а не бесцеремонно липнущий, как пиявка, считая то, что он липнет так ко всем. А вот так целует он только Сычена и ему это нравится, пусть и дальше целует.       Пусть обвивает руки вокруг шеи старшего, проникает в рот языком, осторожно и трепетно соприкасаясь с языком Сычена, пока тот сам чуть поборется с собой, наберется уверенности, дабы положить руки на талию Хека и прижать к себе сильнее.       Со временем Сычен поймет, что Донхек так нашел в нем и в этих телячьих нежностях, которые так старшего бесили изначально. И может даже, сам полюбит все это дело, да будет чуть позже липнуть к младшему, да запускать руки под футболку, уже не просто водя пальцами по животу, как то вытворяли с ним недавно, а стягивая одежду, да оставляя на торсе влажные дорожки, покрывая грудь поцелуями, крепко при этом хватаясь за руку макнэ и ловя на себе его томные взгляды, которые будут говорить о том, как ему это все нравится и как он нуждался в этих прикосновениях и ласках, которых так долго пытался добиться.       Но это все не сейчас, не так сразу. А чуть позже; ему все-таки нужно время привыкнуть к подобному.       Это произойдет примерно тогда, когда Хек поцелует его в один из дней и произнесет:       — Теперь только мне можно к тебе лезть целоваться, понятно?!       А Сычен улыбнется и сам одарит младшего поцелуем, ибо нравится ему это. И он совсем не против, а только даже за, чтобы Хек был единственным, кто будет к нему лезть.