Miles Away / The Truth Is

Небула отворачивается, размыкая объятия, а в сердце Гаморы что-то опасно надрывается, и становится ещё больнее, чем было пять минут назад, когда они подготавливали последние детали похорон Йонду, когда каждый оставлял что-то крайне важное для себя. Кажется, Гаморе давно не было так больно, как сейчас. Ей чуждо чувствовать душевную боль, а не физическую. Ее сводная сестра говорит, что уходит, что убьёт Таноса в одиночку, но прощание Небулы звучит как смертный приговор самой себе, ведь другого исхода быть не может. Она этого вслух не произносит, но такое чувство, что ей просто незачем жить — по сути, так оно и есть. Она жила ненавистью ко всем знакомым и незнакомцам, а теперь это тёмное чувство смешивается с пониманием. Отвратительное ощущение. Никто не знает, что нужно им чувствовать друг к другу, и каждая смотрит друг на друга внимательно, — пристально — как могут смотреть лишь профессиональные убийцы на своих жертв. Желание поубивать друг друга никуда не исчезло, а лишь притупилось — оно всегда будет жить в их душах. Утихло на время — достаточно, чтобы подготовиться к охоте или убежать. Небула не такая уж и злая, просто хотела иметь сестру, а её «сестра» игнорировала этот и другие факты. Их вырастили в постоянном соперничестве, хоть никто из них этого не желал, не находилось другого выбора решать споры помимо драк и битв. Гамора не замечала скрытых намеков своей невольной соперницы, даже не задумывалась, отчего победы даются с такой лёгкостью поначалу. Небула надеялась, что сестра поймёт смысл каждой своей фальшивой победы, но та либо игнорировала, либо действительно не понимала намеков. Небула разбита не только физически, но и морально — теряет смысл побеждать и проигрывать. Танос начинал тогда злиться, когда Небула не могла одержать победы, и пытал её, меняя органы или конечности на механические. Гамора думает, что, если бы замечала те намеки, Небула бы не убегала так далеко, возможно, согласилась бы присоединиться к Стражам Галактики, но знает, что Небулу будут ненавидеть в команде за все проступки прошлого. А так она уходит, и ничего не меняется ни для кого, помимо Гаморы. Они всё так же сёстры и враги одновременно. Они отворачиваются друг от друга, каждая уходит к своей цели. Гамора идёт к своим друзьям, к своей «семье», а Небула улетает навстречу возможностям, новой жизни и одиночеству. Каждая чувствует себя по-своему одинокой, засыпает с мыслями о сестре. — Ты далеко, — шепчет одна, но другая знает каждую фразу, каждое слово наизусть. Предложения, которые они никогда не произнесут. — За многие мили отсюда. Её глаза шепчут правду. Они правда не знают, что делать с друг другом: убить или простить. Так или иначе, каждый вариант по-своему сложен и невыполним. Гамора не знает, сколько дней или недель (может, месяцев) проходит, прежде чем она понимает простую правду, которую замечает в собственных глазах, когда с ней пытается заговорить кто-то из команды: их слова пролетают мимо ушей. — Ты меня не слушаешь, потому что находишься где-то очень далеко, — сколько раз говорили ей эту фразу с отлета Небулы, даже сам Грут вмещает в свой взгляд, в своё «Я есть Грут» этот самый смысл. Правда, она не обращает на это никакого внимания. Как и все остальные на её терзания — никто не подаёт виду. И убегает она как-то слишком по-девичьи, оставив записку, словно какая-нибудь любовница на одну ночь, не сказав никому не слова. Впрочем, никому, наверное, нет дела (на самом деле все в панике в первый же день). Никто не должен узнать ещё одну её слабость — их и так мало, но всё же. Секреты должны оставаться секретами и ложью. Гамора через неделю или через месяц — сутки так расплывчаты в космосе, где нет дней и ночей, — находит свою сестру в одном захолустном уголке галактики, на своем собственном корабле, но видно, что план мести Таносу продвигается крайне медленно. И пусть: с такими безрассудными подвигами спешить нельзя. Они опять смотрят друг на друга, не в силах сдвинуться и сказать хоть слово. Гамора припоминает, как прекрасна была её сестра в детстве, которого у них не было. У Небулы были тёмные, как самая глубокая чёрная дыра, волосы, такие красивые, по лопатки. Они плавно спадали на её тело, но их пришлось обстричь: сначала по плечи, а затем и вовсе под мальчишку. А потом вороные волосы исчезли навсегда. Небула была действительно красивой, хоть на её теле появлялись ранения, которые начинали гнить, а вылечить было невозможно — лишь удалить очередную умершую частичку себя. Она несколько раз оказывалась на грани смерти, — всем было наплевать на это — но стоит сейчас рядом, живая. Всё такая же в понимании своей сестры красивая. — Прости, — начинает Гамора. — Да пошла ты, — выплёвывает Небула. Видимо, раны опять вскрылись (или она сама их вскрыла). Они опять стоят и молчат, вглядываясь в глаза друг друга. У Гаморы искреннее сожаление во взгляде читается, а у Небулы — та правда, которую её сестра поняла совсем недавно: она действительно где-то далеко, здесь и не здесь, не желает слушать ничего. У Гаморы появляется неподдельное желание убежать далеко-далеко, за многие мили отсюда. Туда, где застряла душа Небулы, израненная и одинокая. Обнять бы её, прошептать банальное извинение, которое ничего не изменит. Но если она уйдет, то вряд ли больше найдёт свою сестру — а если и найдёт, то наверняка неживую, зарезанную каким-нибудь приспешником Таноса и не такую красивую. Мертвецы знают горькую правду, но не бывают красивыми. — Прости за сомнения, — выдавливает Гамора, и голос её звучит непривычно тихо и сухо, словно заставили проглотить клинок во время очередной пытки, — когда мы виделись раньше. Мне не стоило бы вести себя так. Я сомневалась… — Со всеми твоими сомнениями, — перебивает Небула, подходя совсем близко, словно собираясь либо обнять, либо зарезать ножом (одно из двух, нет других вариантов: лишь правда и ложь), — и пустыми репликами я могла бы быть такой же, как и ты, замкнутой в себе, но полностью живой, а не наполовину роботом. Это напоминает один из тех разговоров, что уже случались раньше. Те, которые опустошили каждую из них. И каждая стала желать многого. Глаза Небулы горят нехорошим огнем, и они говорят Гаморе только одно: в них сокрыта вся правда, а правда в том, что… — Ты далеко, — Гамора вновь старается обнять свою сестру, но та вырывается, но не отступает, с той же дерзостью глядит в глаза. Гамора обиженно поджимает губы, прикусывает одну из них незаметно, опускает руки, а ее глаза предательски поблескивают слезами при электрическом свете. — За многие мили отсюда. Кажется, они застряли в очередной ночной ссоре. Или во время своего (не)давнего прощания. Гамора не знает, что делать, когда вдруг губы сестры накрывают её собственные. Так и стоит, с полузакрытыми и полуоткрытыми глазами, которые не видят ничего, помимо лица Небулы так близко, что начинает кружиться голова и подступает рвота к горлу. Гамора смущена, закрывает глаза, осторожно отвечает, словно впервые — это её первый поцелуй с женщиной — и обнимает сестру. Небула целует нежно, но поцелуй полон злости и недоговорок, которые она никогда не решится сказать. Гамора вдруг понимает, почему Небула никогда не сможет стать Стражем Галактики, почему никогда не простит её и почему никогда не изменится. Из-за чего они навеки останутся врагами. Небула зарывается пальцами в волосы сестры, оттягивает голову назад и проводит языком по пульсирующей артерии на шее Гаморы, и та прерывисто выдыхает. А потом отпускает, толкает к стене, отчего Гамора стукается затылком об металлическую перекладину, чувствует, как на плече стекает кровь, но не обращает на это внимания. Именно к этому, наверное, их готовили с детства. У Гаморы в голове проскакивают несколько связанных мыслей, что так неправильно, Танос их побери. Они ведь сёстры, так нельзя, да и вообще она не из таких и чувствует что-то странно приятное к Питеру Квиллу. Она в жизни не думала, что будет отвечать с таким жаром девушке, тем более своей сестре. Небула, кстати говоря, мечтала об этом довольно долго, только в её фантазиях всегда все начиналось и заканчивалось гораздо пошлее. Больнее. Они как-то непонятно, стукаясь об углы, увлеченные друг другом, добираются до стола, который взялся здесь непонятно как. И Гамора думает, думает в последний раз за это время суток, что они стоят друг друга. А потом она сама изучает дрожащими пальцами — ай-ай, как не профессионально — синее чужое тело и не думает ни о чём. Даже о том, что кто-то на другом конце Галактики отчаянно ищет её. Она думает: «какой искусный у сестры язык, где она научилась такое вытворять, и какие у Небулы удивительно мягкие губы». Одежды больше нет, а синий и зелёный — прекрасно сочетающиеся цвета. Они не торопятся, дают друг другу время побороть стеснение и стыд. Привыкнуть к обнажённости телесной и душевной. Гамора отмечает для самой себя, что в этом плане её тело больше похоже на людское. У Небулы соски переливаются синим и чёрным, прямо как её сердце столько лет; нет нигде ни единого волоска, хотя, скорее, все старательно выбрито. Неосознанно мелькает мысль: какие у них все-таки подходящие имена — так и должны звать разрушающих жизни друг друга. Имена ни капли не ласковые, грозные, но каждая проговаривает имя другой с неподдельной нежностью, растягивая и усмехаясь. И получает в ответ приглушённый стон. У этой жизни свои ограничения, и у каждого свои нужды. И пальцы Небулы более тонкие и острые, умелые в этом деле — сомнений нет, она точно заглядывала в бордели для женщин во время своих исчезновений между заданиями. И они скользят так легко, непринужденно и быстро, что все сомнения посылаются в бездну. Эти пальцы, отнявшие столько жизней, надавливают в нужных местах, о которых никто не знает, так что приходится кусать собственные костяшки, лишь бы не сорвать голос. Как хорошо, что в этой части корабля никого… Пусть все это неправильно — она готова умереть, лишь бы повторить это ещё раз. Стоны — признание, в котором озвучено все несказанное. Зато у Гаморы более ловкий язык. Она старается не вспоминать, как делали ее любовники и это действительно выходит, когда убеждаешь себя, что этот раз особенный. Что сейчас все по-другому. Гамора просто щекочет там, где понравилось бы ей самой. И делает все правильно, хоть времени дольше тратит. Стоны, сорванные с губ в пылу боя, совершенно не похожи на стоны страсти, доказательство порочной связи. И когда в очередной раз они заглядывают в глаза друг друга, то понимают лишь одну единственную горькую правду:  — Ты далеко отсюда, думаешь и думала не обо мне, а о чём-то своем… За многие-многие мили отсюда. Словно я только-что переспала с призраком, очередным пережитком прошлого, а не с сестрой. Никто из них этого не говорит, они лишь горько улыбаются, и целуют друг друга в последний раз, и расстаются, не сказав ничего на прощание, как и на приветствие, но что-то подсказывает, что больше не хотят убивать друг друга, но и не простили. Всё так же ненавидят, всё так же любят. И всё так же далеко ото всех, застряв, на этот раз, в том дне на корабле Небулы. Они ждут новую встречу, которая никогда не наступит, а если и наступит, то придётся озвучить недосказанное — это унизительно для них обеих в одинаковой мере. Эта встреча навсегда останется их последней фантазией. У них слишком пустые глаза, не слушающие чужие голоса, но за многие-многие мили отсюда они всё ещё вместе. Думают друг о друге каждую бессмысленную бессонную ночь, не зная, что именно хотят сделать с друг другом: в очередной раз поцеловать и вновь убежать — или убить, чтобы забыть навсегда.