Почему ты заставляешь меня ждать?!

«Что я вообще тут забыл?» — думает Фушими, яростно пиная знакомую входную дверь. — Я знаю, что ты здесь! Немедленно открой! — повторял парень, не унимаясь и продолжая долбиться в дверь. Нога и кулак уже болели от многочисленных ударов по деревянной поверхности. И как он её до сих пор не разнёс в щепки со своей-то силой? Просто ради проверки скипетровец дёрнул ручку, и оказалось, что дверь не была заперта. Сарухико уж очень хотелось ударить себя по лбу за такую тупость, но это бы означало, что парень признаёт тот факт, что был невнимателен, а он этого никогда не сделает, посему Фушими бесцеремонно вошёл в квартиру его бывшего лучшего друга. Ему показалось довольно странным то, что дверь была не заперта. Он огляделся: свет нигде не горел, однако одежда и скейтборд Мисаки были на месте. Не теряя ни минуты своего драгоценного времени, парень решил проследовать в спальню, но перед этим тактично снял обувь. Сару и сам не знал, почему сделал эту мелочь, ведь надолго он задерживаться здесь не собирался. Фушими устремился в комнату и резко раскрыл дверь, тут же осматриваясь. Как он и думал: малыш Мисаки не покидал дом после того рокового дня. Сейчас он сидел в углу комнаты и практически не шевелился. — Ми-са-ки~ Так-то ты встречаешь своих лучших друзей? — громко, с ехидной усмешкой крикнул Сарухико, стараясь привлечь чужое внимание, но Мисаки никак не отреагировал. Фушими начинало злить то, что его игнорировали. Он подошёл к Яте, хватая за запястье, и ужаснулся тому, насколько оно стало тонким. Парень резко поднял хомравца с пола, разворачивая к себе. Опять же его привело в ужас то, насколько паренёк был лёгок и бледен, его глаза не выражали абсолютно ничего. В них была лишь пустота. Сейчас лучший момент для того, чтобы убить Мисаки, посему Сарухико схватил его за горло, начиная сдавливать, скрипя от злости зубами, на что Ятагарасу лишь закатил глаза. И Фушими замер. Его лицо стало не столько злым, сколько разочарованным: брови стали «домиком», рука, что сжимала горло, задрожала, рот приоткрылся, глаза наполнились печалью, а нутро заполнило неизвестное ранее чувство, которое словно камнем осело где-то внутри. Он издал некий звук, похожий на скулёж побитой собаки. — Не могу, — сквозь ком в горле, выдавил из себя Сарухико, не узнавая свой голос. Кажется, его начинало тошнить. Парень отпустил Мисаки, кусая губы и сжимая руки в кулаки. — Чёрт с тобой! — огрызнулся Сару и быстрым шагом направился к выходу, но остановился на полпути, подумав: «Я ещё пожалею об этом». Он вновь развернулся, подхватил несопротивляющееся тело на руки и понёс в ванную, где раздел хомравца и опустил в горячую воду. Сарухико скинул с себя синее пальто Скипетра и жилетку, закатывая рукава белой рубашки выше локтя и расстегнув пару пуговиц сверху, затем взял мочалку и с силой начал шоркать тело бывшего друга, оставляя на его бледной коже красные полосы. Всё это время парень корил себя за то, что делает, повторяя про себя фразу «Зачем я вообще в это ввязался?». Он с некой грустью и досадой смотрел на человека перед собой. Что стало с этим вечно шебутным, весёлым пареньком? Ну не могла же смерть их короля так повлиять на него! Или могла? Что за чертовщина? Скипетровец старался не замечать ноющее чувство в груди, но оно всё же присутствовало. Когда с водными процедурами было покончено, Фушими бережно (?) вытер Яту махровым полотенцем, закутал его и понёс на кухню, где начал рыскать по всем шкафчикам в поисках хоть чего-нибудь съестного. Найдя крупу неизвестной ему каши, парень приступил к приготовлению, которое заняло всего около десяти минут, если не меньше. Он коротко взглянул на своего друга/врага, отмечая про себя, что хомравец всё больше становится похож на скелет, обтянутый кожей. Ключицы выглядывали из-под полотенца, привлекая к себе немалое внимание, и Сарухико не смог удержаться от того, чтобы не присвистнуть навязчивым, не очень-то приличным мыслям в своей голове. Молчание ужасно давило на скипетровца, хотя, когда он находился в одиночестве, такого не случалось. Напротив, ему было спокойно и комфортно, но в присутствии Мисаки, который даже не думал выходить из своей прострации, тишина лишь усиливала волнение и напряжение. Парень поставил на стол тарелку каши, и кинул ложку, которая, прокатившись по гладкой поверхности стола, чуть не соскользнула на пол. Вновь наступила тишина. Сарухико чуть не взвыл от злости. Кажется, теперь ему придётся ещё и кормить хомравца. Он сел напротив нереагирующего парня, зачерпнув ложкой немного каши. Фушими поднёс её к губам парня, но тот лишь медленно моргнул. Сару что-то со злостью пробурчал под нос, прежде чем отправить ложку себе в рот, затем он схватил Яту за талию, подтягивая к себе, и впился в чужие губы, языком раздвигая их и затем «впихивая» в него еду. Да, зрелище было не из приятных. Да, речи о личной гигиене никакой, НО ему нужно накормить этого мелкого, мерзкого, вредного, глупого, запутавшегося, невинного мальчика, иначе он загнётся с голодухи. Может, однажды он и загнётся, но лишь от меча Сарухико! Фушими ещё во время поцелуя почувствовал на себе чужой взгляд, и когда отстранился, вздрогнул, так как увидел уставленные на него большие карие глаза Мисаки, в которых плескались лишь отчаяние и тоска. Фушими отметил про себя, что это намного лучше той пустоты, что была раньше, а также заметил большие тёмные круги под глазами, которых не видел раньше. Сколько же ты спишь? Парень словно проглотил язык, слова застревали в горле. Он определённо не знал, что делать, кроме как продолжать прижимать к себе хрупкое на вид тельце «подростка». Они безотрывно смотрели друг на друга, пока Мисаки первый не нарушил эту тишину: — Сару?.. — и собственное имя из уст этого паренька казалось Сарухико таким чистым, светлым, словно не было всех этих битв, перепалок, не было крови на руках, словно не было ни Скипетра, ни Хомры, ни Королей, словно… всё было как прежде, как тогда, когда они ещё дружили и проводили почти всё время в компании друг друга, слушая музыку или болтая о разной бессвязной чепухе. И Фушими готов поклясться, что заметил во взгляде бывшего друга что-то такое, что сподвигло его в следующую секунду вновь впиться в чуть приоткрытые губы хомравца. Полотенце медленно сползло с плеч Яты на пол, и Сару кончиками пальцев почувствовал, как по спине Мисаки пробежался табун мурашек. Чёрт возьми, откуда это странное желание согреть? С чего бы Сарухико так яростно отрывать пуговицы на своей рубашке, ибо те не хотели выскакивать из петель по доброй воле? Парень схватил одной рукой Мисаки за волосы, заставляя чуть приподняться и «отъехать» на стуле к стене, где он уже впечатал со всей силы кулаки по обе стороны головы Яты. Мисаки тяжело дышал, сжимая по бокам спинку стула и тихо полускулил — полустонал (так бы это описал Фушими), пока последний жался к его голой груди своей. Сарухико резко отстранился, и в тот момент, когда Ята поднял на него глаза, скипетровец дал ему звонкую пощёчину, закричав: — Почему ты заставляешь меня ждать?! Почему я должен ждать тебя, даже после того, как Он умер?! Казалось, что Мисаки не был удивлён такому заявлению, но сейчас внутри него переворачивался целый мир. Его мир. Воспоминания потоком лились в его сознании, но этот поток прервал очередной неистовый поцелуй, переполненный злостью и тоской, отчаянием и болью. Сарухико вновь с силой ударил кулаком в стену, другой рукой поднимая Мисаки со стула и разворачивая его лицом к стене. «Мисакимисакимисакимисакимисаки», — как в бреду повторял Сарухико, лихорадочно шаря руками по всему телу бывшего лучшего друга, в какой-то момент, обвив его тело руками, крепко прижав к себе и уткнувшись носом в рыжие пряди волос на затылке. Парень тяжело дышал, вслушиваясь в собственное сердцебиение, а Мисаки не шевелился, впитывая тепло чужих прикосновений сквозь оголённую кожу. Волна мурашек вновь пробежалась вдоль его позвоночника, когда мягкие горячие губы стали неторопливо спускаться по его шее вниз. И когда последний остановился между лопаток, хомравец с трудом вздохнул и закатил глаза, так как большие тёплые руки стали гладить его вдоль всего тела: грудь, живот, бока, бёдра, в конечном итоге задержались на пояснице. Ятагарасу вздрогнул, когда Сару схватил его за таз, резко дёргая на себя, от чего Мисаки выгнулся, встречаясь оголенной мягкой частью с твёрдым стояком, затянутым в неприятную брючную ткань. Сарухико не чувствовал ни малейшего сопротивления, поэтому нетерпеливо потерся тканью брюк о ягодицы парня. Мисаки пытался сказать, что ему неприятно, но выходили лишь несвязные мычания. Когда самому Сарухико это порядком осточертело, парень вцепился зубами в загривок Яты, услышав его вскрик, одной рукой прижал его к себе, а другой начал быстро расстёгивать пуговицу и молнию, стягивая с себя штаны. И вот, наконец, его орган был высвобожден из тесных форменных брюк и прижат к промежности друга. Всё это время Мисаки молчал, совершенно не зная, что ему делать. Он считал, что всё это происходит не с ним, не сейчас, что всё это обычный сон. Не может быть, что Сарухико сам, по доброй воле пришёл сюда, помыл его, пытался накормить, обнял, ударил, подхватил на руки и понёс в комнату. Не может быть, что Сару сейчас нежно целует его губы, его тощее тело, оглаживает грудь, бёдра, касается длинными пальцами его небольшого члена и сжимает его. И определённо не может быть того, что скипетровец сейчас наклонился к органу хомравца и, прикрыв глаза, лизнул кончик, затем аккуратно заглатывая его. Это всё сон! Мисаки выгнулся, закатив глаза и застонав. Парень сжал простынь, кусая губы. Ему было хорошо. Было так хорошо чувствовать всё это, всё то, что сейчас происходило с ним. И Сару самодовольно улыбнулся, выпуская член изо рта. Уж очень возбуждала вся эта картина голого, возбуждённого, кусающего до крови губы Мисаки. Скипетровец продолжал широко и слегка надменно улыбаться. Сплюнув себе на пальцы и смачивая слюной отверстие бывшего лучшего друга, Сарухико начал потихоньку вводить их один за другим, наблюдая за тем, как тот ноет и стонет от боли, как гнётся и старается соскользнуть с пальцев, но Фушими держит крепко и явно не намерен отпускать. По крайней мере, до тех пор, пока вдоволь не насладится хрупким, никем не тронутым (ха, девственник!) телом. — Кричи от боли! Кричи, что ненавидишь меня! Кричи о том, что я обезьяна, что противен тебе! — чуть ли не вопил Сарухико, уже вставляя пальцы на всю длину, но Мисаки лишь извивался, стараясь хоть немного привыкнуть к боли. Парень бессвязно мычал, издавал непонятные звуки, будто специально стараясь не складывать их в слова, и пытался не смотреть на своего бывшего друга. А Сару злило, что его игнорировали. Просто выбешивало! — Сукин сын, я заставлю тебя смотреть на меня! Заставлю подчиняться мне! — кричал Сарухико, в очередной раз ударяя Мисаки по лицу, но тот продолжал молчать, лишь изредка всхлипывая, а по его щекам текли жгучие слёзы обиды и боли. Сару вгрызался в его шею, вылизывал её, продолжая резко двигать пальцами, но вскоре ему это надоело, и парень достал их, чувствуя, как Мисаки постепенно расслабляется. Дурак. Он ещё не знает, что его ждёт. Размазав естественную смазку по своему члену, Сару приставил его к входу Яты, начиная медленно в него толкаться, и хомравец, почувствовав это, тут же начал брыкаться, наконец-то давая волю рвавшемуся из глубины крику. — Блять, да расслабься ты! Мне тоже больно, — цедил сквозь стиснутые зубы Фушими, хватая свободной рукой парня за горло. От столь активного сопротивления Мисаки начал задыхаться быстрее, перед глазами поплыли белые точки. Парень уже начал терять сознание, но почувствовал, как его шею отпустили, а губ коснулось что-то мягкое, слегка обветренное, но тёплое, а именно губы Сарухико. А затем послышался еле различимый мягкий шёпот на ухо: — Расслабься… И хомравец не мог не подчиниться. Он тяжело дышал, шипел, стонал — расслабиться было тяжело, но вскоре Фушими прекратил попытки протолкнуться вовнутрь, ибо весь его орган уже заполнил Мисаки. Прошептав «Начинаю», Сару начал медленно двигаться, иногда кривя лицо от боли не меньшей. Парень выкрикивал что-то матерное, кусая губы и постепенно наращивая темп. Слёзы Мисаки застыли на его щеках, а лицо было постоянно в напряжении. Сару продолжал двигаться, не сдерживая стоны, получая слегка удивлённый взгляд пассива, но тут же шлёпнул упругую задницу, чтобы переключить внимание последнего, и это, в принципе, получилось. Мисаки изогнулся и вдруг замер, застонав. Фушими остановился лишь на секунду, пытаясь осознать, что это только что было, а когда понял, то ухмыльнулся, подтягивая Яту ближе к себе и начиная искать «то самое место». Бинго! Мисаки вновь застонал, стараясь зафиксировать себя в том положении, при котором получил будто бы разряд, пробежавшийся по всему телу от волос до кончиков пальцев. Фушими вновь туда толкнулся, и опять, и снова, и ещё раз! Он двигался, вынимая член практически полностью и с силой вбиваясь вновь. «Музыка для ушей», — вот, о чём думал скипетровец в тот момент, кусая пересохшие губы. Он закатывал глаза, получая удовольствие от процесса, и продолжал крепко держать чужие ноги, с силой насаживая на себя. Раз за разом удовольствие, вперемешку с периодической острой болью, прошибало всё тело, и хотелось ещё. Фушими вышел из парня, переворачивая того на живот и фиксируя в коленно-локтевой позе, незамедлительно входя и начиная с силой вколачиваться. Прежде чем опять найти ту заветную точку, Сарухико схватил парня за волосы, натягивая на себя, из-за чего Ята болезненно вскрикнул, поднимаясь за рукой. Продолжая держать рыжие пряди, сводной рукой Сару начал яростно надрачивать «другу», делая особо сильные и глубокие толчки, и Мисаки пришлось выгнуть руки назад себя, чтобы обхватить ими Сару для устойчивости. Парень жмурился, выстанывая чужое и в то же время такое родное имя… Содрогнувшись, на последних секундах Ятагарасу выкрикнул лишь два слога: «Са-Ру», тут же изливаясь в руку удивлённого актива. Фушими замешкался, сбивая свой же ритм, но настроить его уже не получилось: упустил момент, хотя сам был уже близок к завершению. Выругавшись, скипетровец вышел из хомравца, валясь на кровать рядом с обессиленным телом. И какого же было его удивление, когда Ята, передвигаясь на дрожащих руках, приблизился к чуть опустившемуся члену и начал заглатывать его. Медленно, аккуратно, стараясь вобрать в себя больше, чем может на самом деле. Это было видно по тому, как он давился, а в уголках глаз скопились маленькие слезинки. Но чёрт возьми, зрелище было через чур откровенным, и Сарухико сам надавил на затылок своего врага, заставляя его глотать больше, самозабвенно закатывая глаза в предвкушении… И! Ята тут же отстранился, кашляя и выплёвывая чужую горячую сперму, заполнившую его рот. Будучи без сил, Мисаки завалился на постель, больше не двигая ни одним мускулом. В уголке рта начинала засыхать сперма, на что парню было уже наплевать, и пока этого не случилось, Сарухико бережно пальцем стер её с чужих губ. Собирая остатки сил, скипетровец подтянул несопротивляющееся тело к себе, прижав к груди. Он не знал, что именно им двигало в этот момент, но почему-то ему просто так захотелось. — С днём рождения, Мииисааакиии~, — хрипло прошептал Сарухико, впутывая пальцы в слипшиеся от пота рыжие волосы. А в кармане униформы лежала фиолетовая коробочка с новеньким красно-синим плеером.