Удовольствие

Киёмицу всегда был рад снова оказаться в цитадели после долгой миссии. Мысль о том, что это место стало настоящим домом, куда действительно хотелось возвращаться, согревала сильнее, чем котацу долгими зимними днями. Поначалу, пока его ожидали одни стены, переступать порог казалось невыносимым, но, как только цитадель начали обживать и другие мечи — стало намного проще. Мир окончательно изменился, когда, наконец, появился вполне определённый меч — и теперь Киёмицу каждый раз делал всё возможное и невозможное, лишь бы вернуться. * Не успела рассеяться золотистая дымка, как команда оказалась на мощёном пятачке, от которого вилась дорожка в дом. Позади раздался удовлетворённый вздох товарищей — они уже предвкушали заслуженный отдых. Пропуская вперёд остальных, Киёмицу, едва выдался удобный момент, свернул в ближайший коридор — сегодня не он капитан отряда, а значит — нет необходимости первым делом отправляться с отчётом к хозяину, и можно сразу поспешить туда, куда больше всего хочется. Сейчас хотелось тепла и уюта, который можно было найти лишь в одном месте — дома. Он, буквально, пронёсся по длинным коридорам, с волнением ожидая встречи, но, к его разочарованию, в комнате никого не оказалось. Открытие слегка пошатнуло его воодушевление. Он огорчённо развернулся на каблуках, покидая пустое помещение и стараясь раньше времени не впадать в уныние. В надежде, что напарник всё же не на миссии, отчаянно желая поскорее отыскать пропажу, он, забыв даже переодеться, побрёл по изученным от и до коридорам цитадели. Погрузившись в мысли, Киёмицу машинально кивал в ответ на приветствия других мечей и продолжал путь, выискивая в памяти места, которые ещё не успел проверить. Через четверть часа подобных блужданий, ноги сами привели его в тренировочный зал. На пороге он замер, взглядом находя одинокую фигуру в центре. Наконец-то! * Ясусада стоял в классической стойке, уверенно сжимая в руках деревянный тренировочный бокен. Сейчас он больше походил на замершего хищника, перед которым, незримый, затаился точно такой же зверь, готовый в любой момент ринуться в бой. Напарник смотрел перед собой, сощурив глаза, словно стараясь наперёд прочитать движения невидимого противника. Мгновение, и он сделал несколько отточенных шагов вперёд, атакуя снизу и тот час же блокируя чужой удар. Слаженность и быстрота движений — Киёмицу засмотрелся, отмечая, что Ясусада перед тренировкой снял шарф, и теперь открытая шея с тонкими линиями сухожилий выглядела до неприличия привлекательно. У него никогда не возникало проблем с фантазией — он сразу и в красках представил, как можно воспользоваться столь опрометчивым поступком. От подобных мыслей по телу волной разлилось приятное тепло, и пришлось даже несильно закусить губу — сейчас хотелось как можно дольше не раскрывать своего присутствия. В зале были слышны глухие отзвуки шагов, и едва уловимый свист деревянного меча, прерывавшийся лишь в рваные секунды выдохов. Можно было долго наблюдать за тренировками Ясусады, любоваться грациозными движениями, представляя, как во время атаки напрягаются мышцы рук, большую часть времени скромно скрытые рукавами косодэ. Сейчас Ясусада в очередной раз замер, заводя за голову оружие, оголяя запястья с выступающими косточками и тонкой сеткой голубых вен под бледной кожей. Зрелище завораживало. Со стороны напарник всегда выглядел безобидно, но Киёмицу не понаслышке знал, что за внешней добротой и миловидностью скрывается сила, в любой момент готовая перелиться через край. Именно с такой силой Ясусада всегда обнимал его. Именно эта сила привлекала и удерживала, вызывая желание подчиняться и сдаваться снова и снова. От одних мыслей становилось душно. Пришлось на секунду прикрыть глаза и сделать глубокий вдох — выдавать себя всё ещё не хотелось и, чем дольше, тем лучше. В голове сам собой созрел план дальнейших действий. Пользуясь увлечённостью Ясусады и тем, как он во время тренировок имеет привычку не замечать ничего и никого вокруг, Киёмицу ступил в зал и бесшумно закрыл двери. Всё так же тихо, неторопливо, снял обувь, оставляя сапоги рядом со входом. Вскоре к ним присоединилась сперва защита, а затем и плащ. Последним, поверх плаща осторожно лёг меч — теперь ничто не мешало претворять задуманное в жизнь. К тому времени, как Киёмицу остался в рубашке и расстёгнутой жилетке, Ясусада, очевидно, не замечая незваного гостя, решил устроить перерыв. Размяв плечи, он спокойно направился к одной из стоявших вдоль дальней стены скамеек, где оставил вещи. Дыхание его оставалось размеренным и спокойным — он явно ощущал себя в безопасности. Когда, босыми ногами бесшумно ступая по гладким деревянным доскам, Киёмицу оказался совсем рядом, Ясусада уже открывал бутылку с водой, чтобы освежиться. Оставалось лишь сделать всего пару шагов, и можно вот так обнять напарника со спины, обвивая руками, зарываясь носом между лопаток, и вдохнуть солоноватый запах пота вперемешку с собственным, ни с чем не сравнимым запахом самого Ясусады. Поначалу, Ясусада, было, дёрнулся от неожиданности, а потом замер, очевидно, в уме перебирая способы освободиться. Но, не прошло и пары секунд, как заметно расслабился. — С возвращением, Киёмицу, — голос Ясусады звучал достаточно низко, чтобы уже от одного звука по спине пробежали мурашки. — Как прошла миссия? Рассказать о прошедшем задании можно было и потом, поэтому Киёмицу решил промолчать, и, вместо ответа, лишь потёрся носом о шершавую ткань косодэ. Такой ответ явно не устроил дотошного напарника, и тот сразу же попытался развернуться. Даже восхищаясь чужой силой, Киёмицу, однако, вовсе не считал себя слабаком, и удержать напарника в нужном именно ему положении не составляло труда. В ответ на попытку вырваться, он лишь подтолкнул Ясусаду к стене, зажимая между собой и деревянной поверхностью. Тот выставил перед собой руки, упираясь в стену и шумно выдохнул, но сопротивляться не стал — только ждал, что будет дальше. И Киёмицу не заставил себя долго ждать — поднял голову и на пробу провёл языком у основания шеи, пробуя на вкус чуть солоноватую кожу, несильно прихватывая губами, ловя сдавленный вздох. Одновременно ладони скользнули по чужой груди, впитывая в себя биение сердца. Сквозь ткань легко различался красивый рельеф мышц — сокровище, которое другим в цитадели не дано оценить, ведь он никогда не позволит кому-то другому касаться своей собственности. Рука, тем временем, лаская, спускалась всё ниже, пока Ясусада резко не перехватил её и не сжал, вновь предпринимая попытку обернуться, ещё не замечая, как тело предаёт его и, напротив, подаётся назад, стараясь как можно сильнее прижаться к напарнику. — Всё нормально? — всё же сдавшись собственным желаниям, спросил Ясусада. Он не был бы собой, если бы не нашёл времени на заботу о близких, даже в подобный момент. Очередной вопрос остался без ответа. Киёмицу, видимо, решил, что разговоры того не стоят — отвлекаться совсем не хотелось. Стоило предвидеть, что от Ясусады так просто не отделаешься, поэтому вовсе не удивительно, что следующим он слышит своё имя, произнесённое вкрадчивым шепотом, с неприлично растянутыми гласными. — Да, — быть может, прозвучало излишне отрывисто. Однако партнёру незачем знать, о том, как они чуть не провалили задание на последней стадии. Больше всего хотелось продемонстрировать, чем были заняты все его мысли в последние дни миссии. Тратить время не разговоры желания не было, и Киёмицу, без сопротивления освободив руку из захвата Ясусады, продолжил касаться и гладить, наслаждаясь прерывистым дыханием и с удовольствием улавливая новые нотки в родном голосе. Больше не встречая сопротивления, рука взлетела вверх, замерла у основания шеи, мимолётно оглаживая пальцами небольшую ложбинку, а, затем, несильно надавливая, разворачивая голову именно так, как сейчас хотелось Киёмицу. Обычно, теперь оголённую светлую шею, скрывал белый шарф, но сейчас надоедливый предмет одежды не мешал наслаждаться изящными изгибами. Кожа здесь тонкая, и отметины не сходят по нескольку дней — он знает, так как проверял уже бессчётное множество раз. И каждый раз ответом ему служил остерегающий взгляд напарника. Возможно, это бы его даже остановило, не будь он уверен, что на самом деле Ясусада очень даже не против. Именно поэтому сейчас он, привстав на цыпочки, чтобы оказаться чуть выше, нарочно оставляет тёмно-красный след на коже, вылизывая расцветающее пятнышко, чтобы успокоить боль и доставить лишь удовольствие. Он явно не прогадывает — от избытка ощущений Ясусада прогибается больше, лбом касаясь стены и еле сдерживается, почти сразу проигрывая себе — с полуприкрытых губ слетает стон, призывая и приглашая к более серьёзным действиям. Услышанное лишь заставляет Киёмицу улыбнуться. Он продолжает дразнить уже разгорячённое тело, медленно, не пропуская ни одного изгиба, спуская ладони вниз — к хакама. Если честно, эти самые хакама уже давно мозолили ему глаза, подкидывая интересные варианты использования традиционной одежды в своих, не вполне традиционных целях. Разрезы по бокам занимали отдельное место в мыслях Киёмицу, и сейчас он решил воспользоваться удобной ситуацией, просовывая руки глубоко в эти самые разрезы, задирая ткань косодэ и касаясь бёдер сперва подушечками пальцев, невесомо, а после — опуская ладони и откровенно оглаживая. Кожа Ясусады — горячая после тренировки, и, ощущая её жар ладонями, Киёмицу неожиданно осознаёт, насколько замёрз за время, что был миссии — руки, определённо, ещё не успели согреться и оставались прохладными. Сложно сказать — от контраста или от неожиданности, но Ясусада вздрогнул от прикосновений, однако, не отсранился, наоборот — подался назад, прижимаясь всем телом. Не встретив сопротивления, Киёмицу вслепую оглаживает чужие бёдра, наслаждается новыми ощущениями, находит выпуклый шрам над косточкой, лаская пальцами, вспоминая. В ответ на прикосновения Ясусада лишь довольно стонет и выгибается, устраивая голову на плече партнёра, чем Киёмицу сразу же пользуется — очерчивает языком ушную раковину и легко целует в щёку — большего не позволяет их неудобное положение. Но что оно позволяет, так это рассмотреть лицо Ясусады. Даже с такого необычного ракурса оно красиво и притягательно — щёки горят румянцем, глаза закрыты, веки подрагивают, отчего на щеках пляшут причудливые тени ресниц, а губы распахнуты. Киёмицу ловит себя на мысли, что с удовольствием накрыл бы эти губы своими и целовал, пока от поцелуев не начнёт саднить. Но это желание придётся отложить на потом. Сейчас ему остаётся лишь со стоном выдохнуть на ухо партнёру и постараться сохранить хотя бы долю хладнокровия, чтобы воплотить в жизнь задуманное. Собравшись с мыслями, он вовремя замечает, как рука Ясусады инстинктивно спускается ниже. — Эй! — он точно знает, что голос подвёл его — вместо желаемого предупреждения в нём звучит, скорее, каприз — но всё равно снова прихватывает губами шею, оставляя вторую отметину. Какое сейчас имеют значение слова и интонации, когда Ясусада хрипло произносит его имя и заводит руку за голову, вплетая пальцы в длинные каштановые волосы, несомненно, испортив причёску. Это редкий случай, когда Киёмицу не против смены имиджа — у него сейчас совсем другие заботы — он, качнувшись вперёд, просовывает ладонь между ног партнёра, мазнув по внутренней стороне бедра, а затем накрывая рукой уже твёрдый член, через ткань поглаживая яички. Прикосновения лёгкие, почти невесомые, но Ясусаду от них бросает в дрожь, а пальцы судорожно сжимают волосы Киёмицу в кулак. Он нетерпеливо подаётся навстречу прикосновениям, отдаваясь ощущениям, сильнее дёргая пряди — это не больно, скорее приятно. Они, с самого начала, словно чувствуют друг друга — даже в порыве страсти один никогда не сделает что-то, что может не понравиться другому. К его недовольству, Ясусада всё ещё любит традиционную японскую одежду и во всём придерживается правил, из-за чего Киёмицу теперь, замешкавшись, силится отыскать завязки на белье и чертыхается, упрямо не позволяя партнёру помочь. В конце концов, не выдержав, он просто оттягивает ткань, забираясь под неё рукой. В голове мутится, комната плывёт перед глазами, оставляя в сознании лишь синие всполохи удовольствия. Пальцами он сжимает возбуждённый член, нежно проводит подушечками по головке, чтобы в очередной раз насладиться ответным низким и протяжным стоном, от которого сжигающее изнутри пламя разгорается с новой силой. Ясусада уже не сдерживается, расставляет ноги шире и сам толкается в ладонь, задавая ритм. Он стонет, судорожно хватает ртом воздух, отчего Киёмицу поддаётся вперёд, одной рукой растирая проступившие капли смазки, а другой — удерживая за бедро, пожалуй, слишком сильно впиваясь ногтями в кожу — останутся следы. Когда Киёмицу, крепче прижимая к себе, ограничивает его в движениях, Ясусада только всхлипывает и, пользуясь положением, трётся бедром о его пах. От этих движений накрывает с новой силой, но он сдерживается, медленно двигает рукой вверх-вниз, лишь постепенно увеличивая темп. И Ясусада стонет, прогибается в спине, одной рукой отчаянно цепляется за стену в попытке удержаться. В унисон с ним стонет и сам Киёмицу, раз за разом называя по имени, облизывая пересохшие губы. Бесконечно удерживать Ясусаду нет смысла – он сполна получил то, что хотел, и свободная рука сама собой оказывается на груди партнёра, стягивает с плеча мешающееся косодэ, и вот уже Киёмицу может свободно оставлять поцелуи на обнажённой коже. Помогая, Ясусада ведёт плечом и, выпутавшись из слоёв ткани снова старается развернуться. Запыхавшись и не желая уступать друг другу, они какое-то время возятся, пока Ясусада, улыбаясь, не отвоёвывает своё право и, наконец, не поворачивается лицом к напарнику. Руки, к крайнему недовольству Киёмицу, временно, приходится убрать. Но, как только они оказываются лицом к лицу, и появляется возможность — он сразу же запускает их обратно в разрезы штанов, в отместку сжимая основание члена и вырывая громкий стон. Не давая опомниться, он снова вжимает партнёра в стену, и ощущения, кажется, взлетают на новый уровень. Теперь он может видеть его перед собой — как никогда красивого, и упиваться тем, что эта, особая красота, предназначена лишь ему одному. Ясусада тоже не теряет времени — обнимает за шею, пальцами пробегает по затылку и властно притягивает к себе. И целует. Целует нетерпеливо и жадно, отчего они то и дело сталкиваются зубами, прихватывает нижнюю губу, проводит по ней языком, и этого хватает, чтобы Киёмицу сбился с ритма и застонал прямо в открытые губы. Пользуясь возможностью, Ясусада толкается внутрь языком, и не ответить ему — невозможно. Целуются они долго, самозабвенно и немного отчаянно, отстраняясь только тогда, когда в лёгких уже не хватает воздуха. Не в силах отдышаться, Ясусада лбом утыкается в плечо Киёмицу, беспорядочно сминает в руках край жилетки, целует подставленную шею, протяжно стонет на ухо, вжимаясь сильнее. Долгожданная близость обостряет чувства и ощущения, дыхание окончательно сбивается, и Киёмицу, уже не замечая, инстинктивно ускоряет темп, сильнее надавливая пальцами на член, взамен получая одобрительный то ли стон, то ли всхлип. Всё заканчивается неожиданно — Ясусада замирает в его руках, сильнее сжимая жилетку, буквально цепляясь за Киёмицу в попытке устоять на ногах, прикусывает плечо, силясь заглушить рвущиеся на волю стоны. Крепко обнимая и давая ему отдышаться, Киёмицу ласково целует партнёра в висок, прижимает к себе, убирая запачканную руку из прорези хакама. — Пойдём в комнату? — позволив перевести дыхание, он вопросительно посмотрел на Ясусаду, в чьих глазах сейчас плескалось удовольствие вперемешку с озорством. — Да... Нужно, — в ответ Ясусада шаловливо провёл пальцами по кромке брюк, недвусмысленно накрывая ладонью чужой пах и откровенно наслаждаясь произведённым эффектом. Киёмицу рвано выдохнул, шумно втягивая воздух через нос — увлекшись процессом, он почти не замечал, насколько тесно стало в и так узких брюках. Пока Ясусада приводил в порядок косодэ, пришлось нехотя отстраниться, только чтобы подцепить со скамейки белый шарф и наскоро обмотать им шею Ясусады, коварно ухмыляясь и не удерживаясь от того, чтобы оставить на манящей шее ещё один яркий след. Сборы не затянулись — опьянённые долгожданной близостью, они наскоро сгребли в охапку лежавшие в зале вещи, буквально вылетая из помещения. Со стороны, должно быть, казалось, что сейчас они выглядят нелепо и смешно — красная, встрёпанная, с криво повязанными шарфами, пересмеиваясь и переплетая пальцы, парочка пролетела весь корпус цитадели, чтобы, наконец, оказаться в своей комнате, где, за закрытыми дверьми, можно было не торопиться и не бояться быть застуканными. Закрывая двери, Киёмицу, в очередной раз подумал, что нет ничего лучше, чем возвращаться туда, где тебя любят.