Сегодня. Завтра. Всегда.

Отряд, наконец, материализовался в цитадели. Миссия закончилась. Удачей или нет — судить было сложно. Успехом можно было считать лишь тот факт, что, расправившись с врагами, отряд смог ворваться в оборонительный пункт противника и забрать с собой малыша-танто, который, по неизвестным причинам, переродился в логове недруга. На этом все успехи, к сожалению, заканчивались — танто достался им слишком дорогой ценой. Большая часть членов отряда была, так или иначе, ранена. Хуже всего было то, что уставшие товарищи из последних сил удержали под руки Моноёши и Таротачи. Оба, к моменту возвращения, уже потеряли сознание, а кровь из наспех перемотанных ран мерно капала, заливая пыльные камни под ногами. Хотя Джиротачи и питал к маленькому вакидзаши дружеские чувства, сейчас состояние Моноёши мало волновало оодачи — все его мысли занимал старший брат. Казалось бы, всего секунду назад, перед уходом на миссию, Таротачи так стремился сказать ему что-то важное, и вот уже — висел у него и Тонбокири на руках, словно красивая сломанная кукла. Обычно идеально собранный хвост распался, и длинные волосы каскадом разметались по спине, спадая вперёд и закрывая бледное лицо. На протяжении всей дороги до больничного крыла Джиро, то и дело, испуганно проверял, бьётся ли пульс на запястье, и даже тот, едва различимый отзвук, который он улавливал — вселял хоть какую-то надежду. Надежда, однако, испарялась за секунды — Таротачи дышал рвано и едва различимо, жизнь покидала его, и Джиротачи трясло с новой силой. Секунды, что обычно занимал путь, казалось, растянулись в вечность. В лазарете лучше не стало — едва они уложили тяжелораненых на койки, как в помещение, на бегу натягивая халат, влетел Яген с помощниками, выгоняя мешающихся членов отряда. Задержаться разрешили только Никкари — его попросили перед уходом положить оружие рядом с владельцами. Остальным досталась соседняя комната — даже незначительные раны требовали своевременного ухода. Сидя здесь, Джиротачи не мог найти себе места. Он то и дело срывался с места и принимался наматывать круги по комнате, за что из раза в раз получал выговор от Конноске, который старался поскорее закончить осмотр мечей и отпустить всех на заслуженный отдых. С соседней койки за за метаниями товарища опечаленно наблюдал Тонбокири, его большое сердце искреннее сочувствовало оодачи, но способа помочь не находило. Если бы Моноёши не блокировал атаку противника, а Таротачи — не выступил следом, то ему не удалось бы в одиночку пробиться сквозь стену врагов и спасти новичка. Никто и подумать не мог, что как только Таротачи откроет клетку, где сидел маленький напуганный мальчик — него нападут со спины. Оказавшийся ближе всех Моноёши попытался, было, отразить атаку и прикрыть товарища, но удар был слишком сильным, и маленький вакидзаши отлетел к стене, сильно ударяясь и теряя сознание. Таротачи, несомненно, поступил, как герой, когда схватил младших товарищей и смог пробиться обратно к отряду, чтобы те могли расправиться с преследователями. Сейчас, виновник событий — Мори — сидел здесь, с ними, забившись в угол и испуганно глядя на огромного Джиро, нервным цветастым вихрем рассекавшего тесную комнату. Танто как раз осматривал Ичиго, ласково поглаживая по голове, прежде чем заклеить пластырем неглубокий порез на щеке. На первый взгляд он выглядел неплохо и довольно бодро, что не могло не радовать. В помещении было слишком людно и беспокойно — в комнату то и дело заглядывали остальные Тоширо, пытаясь хоть краем глаза увидеть нового брата. И за всё время лечения, казалось, каждый в цитадели заглянул: кто посмотреть на новенького, кто — осведомиться о состоянии раненых. * Впервые, Яген вышел ближе к вечеру — усталый и замученный. Все члены отряда, всё ещё не желавшие расходиться, не услышав новостей о товарищах, подскочили на ноги, едва завидев белый халат танто. Все, как один, пытались по выражению лица или мелким деталям определить, какие же новости он принёс. У Ягена, однако, были другие планы — он молча прошёл вглубь помещения и устало опустился рядом с Джиротачи. — С Моноёши всё будет хорошо, он даже приходил в себя, — от этих слов вздох облегчения пролетел по комнате, но Джиротачи они, наоборот, заставили напрячься. — В их крови был алкоголь, — продолжил, было Яген, но его перебил низкий голос. — Потому что эта пьянь влила в них половину своего кувшина, — капитан отряда, Изуминоками, сложил руки на груди и нахмурился. Не задумываясь, Джиротачи подскочил с места и метнулся вперёд, занося руку для удара. Канесаде повезло — собравшиеся успели вовремя ухватить разбушевавшегося оодачи, кто за руки, кто — за полы кимоно. — Алкоголь — неплохой анестетик, — отчеканил Яген, тем самым прерывая начавшуюся, было, тираду Изуминоками. — Во многом, именно он помог им добраться до цитадели живыми. Лица членов отряда вытянулись, а обычно заносчивый Канесада замолчал, не смея перечить медику. Ярость улеглась, и теперь Джиро чувствовал лишь ноющую боль справа, чуть ниже груди — там, куда ранили брата. Больше всего сейчас его волновала судьба Таро, и, в то же время, он больше всего боялся задать вопрос. Ведь на вопросы отвечают и, когда ты узнаёшь правду — пути назад не остаётся. Именно поэтому он неосознанно плотно сжал губы, пытаясь справиться с эмоциями, не видя и не слыша ничего вокруг. Из мыслей его выдернул Яген, несильно потянув за рукав пёстрого кимоно. — Он жив, и я разрешу тебе зайти, но прежде — ты должен привести себя в порядок. Хорошее лечение требует чистоты, — с этими словами Яген поднялся на ноги и кивнул ему, словно подтверждая свои слова, а затем направился на другой конец комнаты — к Ичиго, чтобы лично убедиться в состоянии ещё одного младшего брата. * Почти двое суток. Столько Джиро не выходил из комнаты, лёжа на футоне брата и вдыхая едва ощутимый родной запах. Сорок часов тридцать восемь минут и сорок семь секунд — именно столько, по словам Ягена, требовалось на лечение. Видеть сочувствующие лица не хотелось, поэтому он заперся здесь. Всё это время, он никого не пускал в комнату, раз за разом повторяя просьбу беспокоить лишь тогда, когда очнётся брат. Оставалось только ждать и надеяться на лучшее — Яген был непреклонен и строго-настрого запретил ему проводить всё время в палате у постели больного. И вот, ворочаясь на смятом футоне, Джиротачи вспоминал, как хорошо начиналась эта проклятая миссия: они, наконец, дали друг другу немое обещание вернуться домой и расставить всё по местам в своих необычных отношениях. Да, по мнению Таро, они были братьями, и он считал это не правильным, но разве Джиро когда-либо волновали подобные пустяки? Сам он давно стал замечать странное поведение брата, его вечное стремление отстраниться от веселья и забав, читать, запираясь в душной комнате, или тренироваться до изнеможения, оттачивая навыки. Это его постоянное «брат», со временем сменившее привычное, произносимое особым тоном «Джиро», к которому Джиротачи привык ещё с детства. Сначала в нём читалась любовь старшего брата к младшему — невинная и простая, как сам Таротачи. Но, чем старше они становились, тем чаще Джиро ловил себя на мысли, что что-то неуловимо менялось в уже знакомых звуках. Вместе с самим Таро росли и менялись его чувства. И Джиро нравилось, нравилось осознавать, что всё внимание брата всегда принадлежит ему одному. Именно поэтому, он раз за разом провоцировал Таро — флиртуя со всеми подряд, весело смеясь и искоса наблюдая, как невидимое другим раздражение охватывало обычно спокойного брата. Таро злился, и это льстило, раззадоривало и не давало остановиться. Для других перемены были неуловимы, но Джиро не боялся, нутром чувствуя, что вся ревность, которую он так старательно разжигал, вся злость и ярость — направлена не на него, а на тех, кто по наивности отвечал на заигрывания. Раз за разом Джиро заходил дальше, проверяя на прочность чужое терпение, выжидая, когда же Таро сломается. Сломается и, наконец, признается хотя бы себе в своих чувствах и начнёт действовать. По меркам Джиро ожидание тянулось бесконечно долго — если сам он всегда был лёгок на подъём и не заставлял ждать от себя действий, то Таро от природы являл собой полную противоположность. Приходилось лишь терпеть и наблюдать, как брат, всё больше уходя в себя, продолжает тщательно взвешивать любые действия, слова и мысли. Любому терпению приходит конец, а терпению переменчивого Джиротачи он приходит намного быстрее. Не добившись желаемой реакции, он дождался задумчивого настроения Таро и принялся действовать сам. Как жаль, что он не мог и подумать, что обычная миссия обернётся трагедией — он бы не стал тратить драгоценное время на собственное самолюбие и игру в «раздразни Таро и заставь его действовать первым». Теперь же, когда он убедился в чувствах брата, и ему хотелось выразить, наконец, свои, которым он так долго не мог дать волю — Таро не было рядом. Мысль о том, что всё вот так и закончится, не начавшись, льдом расползалась по венам. Больше всего он винил себя, понимая, что эмоции никогда не были сильной стороной Таротачи, и раззадоривать его перед боем было не лучшей идеей, и надеялся, что лечение пройдёт успешно и тот обязательно вернётся. Так хотелось, чтобы всё встало на свои места и их жизни изменились, сливаясь в единое целое без недомолвок и тайн. Оставалось лишь надеяться — знать наверняка он не мог — Яген умалчивал о состоянии Таротачи, не желая давать ложную надежду. Устав от тяжёлых мыслей, Джиротачи, в конце концов, уснул тревожным сном, уткнувшись в подушку так, будто хотел спрятаться от давящей реальности. Сны приходили к нему один за другим, рваные и сбивчивые и, то и дело он видел, как Таро берёт его за руку, ласково оглаживая косточку на запястье, и улыбается уголками губ. * Джиротачи проснулся оттого, что в комнате стало слишком жарко. Всё ещё в полудрёме, он перевернулся на другой бок только для того, чтобы носом уткнуться в чужую грудь. Ощущение было приятным, и он даже устроился поудобнее, чувствуя, как по телу разливается лёгкость и ясность. А затем замер, медленно, даже боязливо открывая глаза, и лишь убеждаясь, что догадки верны. Облегчение окутало его тёплой волной. Теперь уже неторопливо отстранившись, он поднял голову так, чтобы можно было поймать знакомый медовый взгляд своим. Казалось, что из лёгких выбили воздух — сделать вдох сейчас было сложнее, чем поверить в увиденное. Текли минуты, а они всё так же молча смотрели друг на друга, погружённый каждый в свои мысли. Наслаждаясь близостью и сбрасывая с себя последние паутинки страха, Джиротачи никак не ожидал, что его щеки коснутся тёплым большим пальцем, вырисовывая дорожку узоров, очерчивая ухо, прежде чем знакомая рука зароется в волосы, властно притягивая ближе. От неожиданности он крепко уцепился за чужое косодэ, инстинктивно стараясь удержаться и не потерять равновесие. На этом неожиданности не кончились — сначала Таро легко коснулся сухими губами губ брата, заглядывая в глаза и будто спрашивая разрешения, и отстранился. И это было хорошо. В ответ Джиро лишь шумно выдохнул, сразу же подаваясь вперёд, желая продлить новое ощущение. Второй поцелуй получился другим — глубоким, медленным, с привкусом лекарственных трав. Таро нерешительно провёл языком по нижней губе, и, не встретив сопротивления, коснулся зубов, очевидно раздумывая, стоит ли заходить дальше. Пришлось демонстрировать, что стоит. И, так как Джиро этого, определённо, было мало — он приподнялся на локте, нависая над братом, углубляя поцелуй, руками и языком довольно изучая новую территорию и всё ещё не решаясь поверить, что это не очередная больная фантазия. Дыхания надолго не хватило, и Джиро пришлось с разочарованным вздохом оторваться от чужих губ, чтобы отдышаться. Он поднял взгляд и теперь внимательно наблюдал за старшим братом. Лицо Таро было залито румянцем, грудь быстро вздымалась и опадала. Джиротачи внезапно для себя осознал, что за всё их время вместе ни разу не видел брата смущённым. В голове один за другим выстраивались мириады вопросов, вариантов, способов и все — лишь бы услышать один-единственный, самый важный ответ. Конечно, можно было принять поцелуй в качестве подтверждения чувств, но этот вариант даже ему казался не слишком надёжным — слова в этом случае были проще и, одновременно, сложнее. — Ты заставил меня волноваться, Таро... — Я знаю. Прости, — к Таротачи мгновенно вернулась привычная серьёзность, он отстранился и медленно сел. Не дожидаясь приглашения, Джиро последовал его примеру и поднялся, устраиваясь напротив. — Таро, мне кажется, я уже говорил, что до тебя долго доходит очевидное? — он с вызовом посмотрел прямо в глаза брату и, немного подумав, положил ладони тому на колени. — Кажется, я слышал подобное, — кивком подтвердил Таро, сразу же касаясь запястья, обхватывая пальцами и, не встретив возражений, поднося к губам. — И помнится, Джиро-сан обещал отпраздновать победу только со мной. * Таротачи целовал бледную кожу, проводя языком вдоль дорожки вен, очерчивая выступающие костяшки, легко прикусывая фалангу указательного пальца. От удивления Джиро замер, не смея двигаться и затаив дыхание — кто бы мог подумать, что всегда сдержанный Таротачи сможет позволить себе подобное? Начинало казаться, что он подозрительно мало знал о дорогом и любимом брате. Это интриговало. Сейчас ему только и оставалось, что неотрывно наблюдать за действиями Таро, рвано выдыхая каждый раз, когда невинные движения языка превращались в лёгкие укусы. Ощущения зашкаливали и он, не выдержав, сам подался вперёд, перемещаясь на колени к брату, руками обнимая за шею и притягивая к себе — близко и прочно. — Ты уверен? — Голос сам собой сошёл на шепот, и пришлось приблизиться губами к чужому уху, чтобы его точно услышали и поняли верно. — Скажи, что уверен, Таро. — У меня было достаточно времени, чтобы подумать, — губы Таротачи переместились на шею, и Джиро резко вздохнул, пальцами сжимая ворот косодэ. Голос Таро сделался низким и хриплым, он словно просачивался сквозь кожу, пробирал до глубины души и резонировал там, вызывая приятную дрожь. Завлекая, Джиро наклонил голову, ещё больше открывая шею, подставляя под поцелуи и ласки. Несколько длинных прядей выбились из причёски, шёлковыми нитями рассыпались по плечам, и Таро нежным движением убрал волосы, пропуская их сквозь пальцы, перебирая и, казалось, наслаждаясь ощущениями. Вторая его рука, тем временем, зарылась в складки дорогого кимоно, стягивая рукав, обнажая красивое, мощное плечо, касаясь подушечками пальцев и изучая. Джиро благоразумно молчал, не желая спугнуть, позволяя брату самому задавать темп. И его доверие оправдывалось с лихвой — в ответ Таро покрывал поцелуями уже горячую кожу, обводил языком линию ключиц, прикусывая нежную кожу на выпирающих косточках, медленно спускаясь ниже лишь для того, чтобы обхватить губами тёмную бусинку соска. Молчать и сдерживать себя становилось всё сложнее, и Джиро постанывал сквозь сжатые губы, ёрзал на коленях брата, крепко сжимая ногами чужие бёдра. * Неловкие, но уверенные движения Таротачи оказались намного лучше того, что обычно представлял себе Джиро, когда сил сдерживаться больше не было, и он давал волю фантазии. Сакэ, эффект которого, однако, держался не долго, всегда помогал раскрепоститься и забыть о неправильности собственных действий. Выпивая в одиночестве, Джиро нередко представлял, как Таротачи нависает над ним, властно перехватывая руки, оглаживая бока и спускаясь ниже — к уже напряжённому члену. Начало редко менялось, а затем пьяное сознание шло вразнос — чего только он не придумывал, представляя на месте своих, бездумно шарящих по телу, рук руки старшего брата. Но чего он точно не мог представить, так это того, что терпение Таротачи всё-таки лопнет, и часть отчаянных желаний можно будет воплотить в жизнь. Подчиняясь всё более откровенным ласкам, он прогнулся в спине, слегка отстраняясь и для равновесия упираясь рукой в пол, а затем поднял взгляд на Таро. Зря. К этому времени, Таротачи уже успел развязать пояс на бёдрах и слегка раздвинул полы сбившегося кимоно, ни на миг не останавливаясь и продолжая прокладывать дорожку из поцелуев вниз, оставляя на разгорячённой коже влажные ледяные всполохи. Чуть ниже рёбер он замешкался, чуть сильнее касаясь губами, затягивая и завороженно наблюдая, как расцветает на загорелой коже красноватый след, будто всегда хотел пробовать, каково это. Джиро не удивился, когда сильные руки обвили его талию, придерживая, а Таро поднял нечитаемый взгляд. Глаза его, в полутьме комнаты сияли, как редкий диковинный сплав золота, и Джиро, закусив губу, громко застонал, наконец, убеждаясь, что всё это — не плод его фантазии. Он сам расслабился и откинулся на спину, ногами обхватывая Таро за пояс, увлекая за собой, и ухмыльнулся. Если происходящее было реально, то все методы были хороши, чтобы воспользоваться ситуацией и подтолкнуть Таро в правильном направлении. У того, однако, по всей видимости, имелся собственный план действий — в ответ на коварные действия Джиро, свободной рукой он схватил ногу в районе щиколотки, стягивая таби и прикусывая открывшийся участок над выпирающей косточкой, спускаясь ниже, оглаживая ладонями и лаская красивые ноги. Джиротачи не мог точно определить, как долго брат изучал его, казалось бы, знакомое тело — руки гладили и ласкали, изучали и дарили удовольствие, но старательно избегали главного — словно намеренно не задевая возбуждённый член, оставляя без внимания, раздразнивая. В следующий раз, когда Джиро открыл глаза, дыхание вновь перехватило: перед ним, казалось, ожила сцена из самых бурных фантазий — Таротачи нависал над ним, расположив колено между ног, а его длинные, тёмные как смоль волосы щекотали грудь. Их взгляды встретились, и Таро усмехнулся, не прерываясь, руками продолжая ласкать разгорячённое тело под собой. Зрелище завораживало, руки вытворяли нечто невероятное, и Джиротачи инстинктивно подался ниже, громко застонав, когда напряжённый, требующий внимания член упёрся в чужое колено. Он двинулся, впитывая ощущения, пробуя на вкус, и удивился, когда сильная мозолистая ладонь, наконец, накрыла член, обводя головку и растирая уже проступившую смазку по всей длине. Теряя остатки рассудка, он немного отчаянно толкнулся в подставленную ладонь, ловя руками длинные пряди волос брата, наматывая кулак и резко притягивая к себе. На этот раз поцелуй получился жадным, развязным, словно оба в одно касание губ, сплетение языков хотели нагнать все те дни, когда не смели позволить себе подобное. Чувствуя, что время игр прошло, довольный Джиро, наконец, принялся стаскивать с Таротачи надоевшую одежду — настал его черёд касаться голой кожи, очерчивать завораживающий рельеф рук, изучать такое знакомое и одновременно такое недоступное тело. Сколько раз он видел брата без одежды, но не мог даже прикоснуться, лишь бережно сохраняя в памяти каждый изгиб. Все их совместные походы на источники, тренировки и переодевания в одной комнате — всё сейчас отдавалось в сознании болезненным возбуждением. На это раз всё было иначе, и Джиро наслаждался тем, что теперь мог очертить ногтями каждый кубик на рефлекторно сокращающемся под его ладонями прессе, прочувствовать каждую рельефную мышцу красивого и мощного тела. Это в разы лучше алкоголя. Горячая кожа под руками была лучше любого, самого терпкого сакэ — и Джиро выгибался, стонал, слизывал солёные капельки пота, кусаясь и уже не выпрашивая — требуя всё большего внимания. Он сам остановил брата, когда тот убрал руки с как никогда напряжённого член и, сжимая, огладил бёдра. В ответ на недоумённый взгляд, Джиро, замешкавшись и запутавшись в длинных рукавах, всё же выудил из складок ткани флакон с золотистой жидкостью. Видимо, осознав, для чего предназначалось содержимое флакона, Таротачи почему-то нахмурился и, под разочарованный стон Джиро, убрал руки, отстраняясь. * — Так значит, по цитадели не зря ходят слухи? — голос Таротачи прозвучал глухо. Возбуждение мешало Джиро мыслить здраво, и резкая перемена в настроении брата оставила его в недоумении. — И с кем ты этому научился? — Тебе обязательно было всё испортить? — капризно протянул Джиро, закрывая глаза рукой и отворачиваясь, но, однако, не оставляя попыток потереться пахом о такое, казалось бы, доступное колено. Развязные действия, очевидно, лишь окончательно разозлили Таротачи — он уже начал подниматься, собираясь уйти, когда Джиро крепко схватил его за руку, притягивая обратно. — С чего ты вообще решил, что я с кем-либо провожу время... подобным образом? Я, знаешь ли, могу и обидеться, — с этими словами он откупорил флакон, не осторожничая и щедро выливая ароматное масло себе на пальцы. Пристально глядя на то, как с блестящих в неровном освещении пальцев медленно скатываются тягучие капли, падая на подтянутый живот и застывая кусочками янтаря, Таротачи поменялся в лице. Судя по всему, уходить ему временно расхотелось, и Джиро продолжил, хитро улыбаясь — Когда мне не хватает простой разрядки, я обычно делаю так, — с этими словами он очертил контуры пупка, направляя руку ниже, оставляя на коже маслянистую дорожку, и спустился к паху. Рука остановилась, так и не коснувшись члена, а в голове пронеслась мысль о том, что даже в его дурную голову никогда не приходила идея демонстрировать Таротачи, каким образом он коротает время, когда остаётся в комнате один. Ему не были присущи сомнения, и он, прогнав ненужные мысли, осторожно, фаланга за фалангой, ввёл в себя сразу два пальца. Он мог слышать, как раздался где-то над ним шумный вздох, но это не смутило, скорее, заставило плотнее сомкнуть веки и постараться расслабиться, насаживаясь на пальцы, двигая ими, растягивая. Казалось бы, привычные действия, которые он повторял не раз, но теперь ощущения были совсем другими, новыми и неожиданными: когда он был один, то мог откровенно отдаваться фантазиям, создавать целые истории исключительно для своего удовольствия и медленно доводить себя до разрядки. Сейчас же, всё было по-другому — он знал, что за ним наблюдают, каждой клеточкой ощущал на себе внимательный, завороженный взгляд. И от его небольшого представления напрямую зависело, получит ли он сегодня желаемое. Обострившийся слух по капле впитывал отзвуки прерывистого дыхания. Он словно физически ощущал чужое желание, расплавленным железом разливающееся по венам. Удовольствие зашкаливало и, распаляясь всё сильнее, теряясь в ощущениях, Джиро не сразу сообразил, что давно цепляется испачканной в масле рукой за смятый футон, в то время как в нём, то и дело меняя ритм, будто зная, как нравится именно ему, движутся чужие пальцы. Забыв о небольшой перепалке, Таротачи снова навис над братом, подаваясь вперёд, жадно целуя распухшие губы. Реакция на поцелуй оказалась настолько бурной, что Таро и сам оказался почти на грани — младший брат извивался под ним, бесстыдно насаживаясь на пальцы, выгибаясь. Между поцелуями с губ уже открыто слетали стоны, которые прерывало всего одно слово, из раза в раз — его имя. Тело под ним просило и умоляло, а Джиро развязно глядел на него из-под ресниц и отчаянно притягивал ближе, подаваясь вперёд и требуя большего. Назад дороги не было — отказ не принимался. * Практически затерявшись в ощущениях и внезапно ощутив, что брат вновь отстранился, Джиро нахмурился и возмущённо всхлипнул, привлекая внимание. Таротачи никогда не отличался коварством, но сегодня многое было впервые и рисковать не хотелось. Возмущения, однако, оказались напрасными — не прошло и минуты, как горячие, немного шершавые от постоянных тренировок ладони прошлись, поглаживая, по бедру. Слух уловил едва различимые шорохи шелест ткани. — Будет больно, — шёпот опалил ухо, и Джиро, не растерявшись, успел вытянуть руки и поймать брата в объятия, сразу же прижимаясь всем телом, улыбаясь, целуя в висок. — Если не продолжишь, больно будет тебе, — он фыркнул и очень удивился, услышав в ответ приглушённый смешок. От изумления он даже распахнул глаза — так хотелось убедиться, что не показалось. Таро и правда улыбался — мягко, немного игриво и так непривычно. Хотелось запомнить это выражение лица, запечатлеть в памяти как что-то своё, что теперь будет доступно только ему одному, но, когда Таротачи нежно провёл по щеке и наклонился, чтобы снова поцеловать, глаза сами собой закрылись, оставляя Джиро в озаряемой золотистыми искорками ощущений темноте. На этот раз Таротачи не останавливался — руки беспорядочно шарили по податливому телу, лаская и изучая каждый изгиб, губы ловили протяжные стоны младшего брата, а тело само прижималось ближе, теснее, словно в попытке слить воедино две разделённых половинки единого целого. Джиро под ним расслабился, по-хозяйски оглаживая оголённые плечи и широкую спину, пробегая пальцами вдоль выступающих позвонков и призывно двигая бёдрами. Сейчас Джиротачи казался ему как никогда красивым — тёмные волосы разметались, чернильными реками вплетаясь в узоры цветастого кимоно под ним, приоткрытые губы, уже раскрасневшиеся, жадно ловили поцелуи и дарили стоны, красивое, мощное тело выгибалось, в то время как редкий свет оттенял каждый точёный изгиб. Залюбовавшись, он пропустил момент, когда Джиро совсем не нежно потянул за длинную тёмную прядь, явно недовольный заминкой, и снова поцеловал. Руки сами собой спустились ниже, жадно лаская нежную кожу на внутренней стороне бедра, отчего Джиро довольно прогнулся, углубляя поцелуй и призывно разводя колени. Сознание растворялось в удовольствии и неправильности происходящего, но Таро медлил — сейчас была последняя возможность задать себе вопрос, готов ли он принять происходящее. Может, ему передалась частичка безрассудства брата, а может, последние часы оказались лучше всего того времени, что они провели в цитадели — желание взяло верх над рассудком. Он, теперь уже уверенно, сжал чужие бёдра, приподнимая, подсовывая под них скомканное косодэ и приставил едва ли не ноющий от желания член к влажному от смазки отверстию. Быть грубым не хотелось, но его младший брат никогда не отличался терпением, недовольно подаваясь вперёд, торопя, и Таро одним сильным движением толкнулся в жаркую тесноту и замер, пережидая секунды волнительной перемены в ощущениях и позволяя вцепившемуся в плечо Джиро привыкнуть и расслабиться. * В первый момент Джиро словно подкинуло, и он крепко вцепился пальцами в плечи брата, сжимая, наверняка оставляя синяки или даже глубокие полумесяцы от ногтей на гладкой коже. Не удержавшись, он вскрикнул, сразу же ища чужие губы, чтобы поцеловать, впитывая в себя низкие стоны и рваные вдохи. Помедлив и позволяя обоим привыкнуть, Таро начал осторожно двигаться, стараясь не сделать больно. Сперва — почти мучительно медленно, за что Джиро капризно укусил его в плечо, вырывая рваный, несдержанный толчок и протяжный стон. Больно было, но, став людьми и переродившись в цитадели, они быстро научились закрывать глаза и на большее. Он удовлетворённо выдохнул, когда Таро понял намёк, постепенно ускоряясь, задавая удобный обоим темп и ритм, обнимая за талию и заставляя приподнять бёдра, отчего тягучая волна возбуждения прошла по всему телу. Даже секс оказался не таким, каким его рисовал Джиро в своих фантазиях — движения были чётче, увереннее, сильнее, ощущения — острее, тело — чувствительнее, чем когда он ласкал себя. Он бесстыдно вскидывал бёдра, подаваясь вперёд, насаживаясь на член, то и дело, неожиданно сбивая ритм лишь для того, чтобы насладиться резкими вздохами партнёра, ощутить, как непроизвольно сокращаются под пальцами крепкие мышцы. Было непередаваемо хорошо. Хорошо от того, как Таро, наконец, забыв обо всём, прерывисто двигался, вжимая его в футон, покрывая шею и плечи больше похожими на укусы поцелуями. Уверенный, страстный и настоящий — именно таким он больше всего нравился Джиро. Таротачи перехватил его ногу под коленом, проникая глубже, заставляя выгибаться на встречу и хватать ртом воздух. Они двигались навстречу друг другу одновременно, в едином ритме, точно зная, чего именно хочет другой. Движения становились резче, смазывались, пока руки блуждали по телам, раздразнивая. Джиро широко распахнул глаза, когда рука брата снова обхватила его член, сбивчиво двигаясь, не попадая в ритм, только удваивая удовольствие. Тело запуталось в ощущениях и, инстинктивно накрыв руку брата своей, Джиро направлял, подсказывая, когда крепче сжать основание, почти царапая нежную кожу мозолистой ладонью, а когда — практически отпустить, невесомо касаясь и посылая крохотные искорки по нервам. Наслаждение ширилось и нарастало, заполняя комнату стонами и вскриками, оба уже затерялись в сплетении тел и душ. Удовольствие накрыло их почти одновременно — Джиро, задыхаясь, выгнулся, теряясь в собственных ощущениях, задыхаясь и крепко сжимая брата. А Таро хватило ещё нескольких резких, почти болезненных толчков, чтобы с протяжным стоном кончить, обессилено опускаясь на тело под ним, буквально вдавливая в футон. Мир на время замер — ещё недавно бурлившая кровь теперь медленно разливалась по венам, окутывая теплом и негой. Отдышавшись, Таротачи отстранился, устраиваясь рядом, в процессе случайно задевая чужие длинные пряди, ловя негромкое «ой». Он властно перекинул руку через расслабленное тело рядом, притягивая, очерчивая пальцами выступающие кубики пресса, и блаженно раскинулся на всю ширину постели. — Я уверен. — Что? — Джиро повернул голову, в полумраке комнаты пытаясь разглядеть лицо брата. — Ты просил сказать, — продолжил Таро, уткнувшись носом в чужую макушку. — И, когда отдохнём — нужно будет привести твои волосы в порядок. — Когда отдохнём, тогда и посмотрим, — Джиро ленивым движением собрал спутанные пряди, откидывая назад, чтобы не мешались. — Мой Таро. Просто необходимо было произнести вслух уже долгое время птицей метавшиеся в голове мысли. Обозначить границы отношений. Он повернулся, целуя Таротачи в плечо и прижимаясь настолько, насколько позволяло разморённое тело. Волнения и страхи, которые Джиро так долго заливал сакэ и издёвками над старшим братом, наконец, отступили. Он был спокоен. * Утро выдалось солнечным. Оодачи сидели на веранде, наспех накинув на плечи одно хаори на двоих. Разморённый Джиротачи льнул к брату, словно в попытке наверстать все те прикосновения, что они упустили, не решаясь открыться друг другу. Одной рукой приобняв брата, другой Таро задумчиво вырисовывал пальцами узоры на его плече. Какое-то время назад он заметил яркое пятно на шее Джиро и теперь пытался вспомнить, когда же успел оставить его. В голове, на удивление, было пусто, а на душе — спокойно. Будто давивший на неё огромный камень раскололся на миллионы осколков, стёрся в пыль. В произошедшее ещё не совсем верилось, но вот он, Джиро, сидит рядом и, то и дело, поворачивается, чтобы поцеловать прежде, чем снова уткнуться в плечо — словно тоже проверяет, не сон ли это. Вот и сейчас, Джиротачи приподнялся, разворачиваясь лицом к брату и обнимая за талию. Удобнее устроившись на коленях, он небрежно откинул волосы назад, совершенно безразличный к тому, куда они приземлятся, и уткнулся Таро в живот, шумно выдыхая. — Осторожнее, мы же только тебя расчесали, — мягко, но с укором произнёс Таро, запуская в густые волосы руку, массируя кожу головы, в попытке распутать уже появившиеся узелки, пропуская сквозь пальцы шелковистые пряди. — Тебе всё равно нравится меня расчёсывать, — вместо ответа капризно протянул Джиро, одновременно развязывая узел на поясе чужих хакама. — Нравится, — выдохнул Таро, догадываясь, какая идея пришла в голову неугомонного брата, и прикрывая глаза. Стоило вернуться в комнату, чтобы никто случайно не застал их за чем-нибудь непристойным, но пальцы Джиро уже скользнули под ткань, мазнув по коже. — Ты уверен, что тебе обязательно заниматься подобным прямо здесь? — Ну... — Джиро поднял полный озорного огня взгляд. — Я хочу ещё очень многое перепробовать, - уклончиво ответил он, поглаживая. — Сегодня. Завтра. Всегда.