В его осени

Застёгнутое на все пуговицы пальто, намотанный до ушей шарф, надвинутая до бровей кепка. Всё, чтобы защититься от холода, пронизывающего ветра, сеящейся с неба мороси. Но главное — от глаз. Раздражённых, понимающих, обвиняющих, любящих, чужих, знакомых — человеческих глаз. Сейчас меньше всего хочется, чтобы видели. Только не такого: потерянного, разбитого, замёрзшего. Не от октябрьской непогоды. От внутреннего холода. Когда остаёшься один на один с фактами. Когда уже даже надежда не согреет. От холода, который рождается где-то в желудке и постепенно расползается по всему организму. И уже не чувствуешь ни рук, ни ног, и челюсти не разжать — стук собственных зубов пугает, и глаз не поднять — в них застыла пустота. А всего лишь — нет ответа. И, ладно бы, несколько часов его нет. Даже пару дней. Но вот вторую неделю — это страшно. И когда, наконец, решился посмотреть в глаза своему страху, прикинул разницу во времени между Парижем и Токио, набрал её номер… В ответ слышны щелчок и механический голос, перенаправляющий на автоответчик. И, по инерции, номер набирается ещё несколько раз, каждый раз напарываясь на тот же результат, — вот это страшно! Носок туфли ударяется обо что-то, прерывая поток размышлений. Глазами по сторонам… Куда же это занесло? Взгляд под ноги — красные пятна в блестящей от дождя, пока ещё зелёной траве. Яблоки. То там, то здесь. Под деревьями. На деревьях тоже. Красные пятна в тёмной листве, словно подёрнутой патиной. Оттенок её даже не определить сходу. Октябрь расцветил листья буро-фиолетовым с вкраплениями охры. Завораживающая картина: осенний яблоневый сад с красными фруктами, почему-то до сих пор не убранными, с летящими в последнем движении монетами листьев. Но даже здесь чувствуется шутка судьбы — с яблоками тоже неразделённая любовь. Горькая усмешка. Надо отсюда выбираться. Окрик в спину заставляет вздрогнуть и остановиться. Снова окрик, ближе. Нет, ошибки быть не может — голос, имя. Разворот вокруг себя, и сердце пропускает удар, чтобы в ту же секунду сорваться птицей. Пара секунд — её локоны у лица, её губы на щеке. Её хрупкая фигурка не в Париже, а здесь — в токийской осени и в его руках.