поиграем?

Тэхён смотрит на девушек, окруживших Чонгука, и улыбается. Красивые, жаль только, что глупые. Что-то щебечут о театральной постановке, в которой Гуку непременно нужно участвовать, в роли принца, конечно же. Чонгук ведь такой статный, у него ноги длинные и красивые поджарые бедра, на которые чуть ли не вся женская половина универа засматривается. Женская ли? — Ну же, Чонгуки, — тянет писклявым голоском девушка, что сидит к предмету воздыханий ближе всех. — Не отказывай нуне, нам нужна твоя помощь. И мерзко кривит губы, считая себя, наверное, жутко милой. И Тэхён смеётся, такие глупые. — Нет, — говорит Чонгук, хмуря густые брови, от его этого строгого «нет» девушки томно вздыхают, превращаясь в лужицы. Тэхён поднимается с нагретой скамьи, где он просидел уже несколько минут, оставаясь незамеченным. Медленно протискивается к Чону, одаривая рядом стоящих девушек сладенькой улыбкой. — Как невежливо, Гуки, — Чонгук от тэхёновой руки на своём плече вздрагивает, у Кима голос глубокий, грудной, вибрацией разливается по лёгким, и Чонгук безбожно краснеет, опуская взгляд на носки своих до блеска начищенных туфель. — Ты должен помочь. Чонгук быстро оправляется от разливающего по щекам смущения, поднимая голову. С вызовом вглядывается в глаза Тэхёна, который стоит совсем близко, внутренне сгорает от длинных пальцев, крепко обхвативших его плечо. — Нет, — снова говорит Чонгук, но уже не так твердо, как до этого ответил девушке, чуть тише и несколько робко. — Какой невоспитанный, — и улыбается едко, наблюдая, как эмоции на лице Гука сменяются с огромной скоростью. Он нервно заламывает пальцы, закусывает губу и выпрямляет спину. А Тэхён от этого лишь начинает улыбаться еще шире, зачесывая ладонью блондинистую челку назад. Тэхён покидает плотный кружок девиц вокруг Чона, заходя в аудиторию. Думается ему, что Чонгук так искусно рисуется, и это так забавно и мило, что его хочется приковать наручниками к батарее. Познакомился Тэхён с Чонгуком два года назад, когда младший оканчивал старшую школу. Чон написал Тэхёну, узнав от общих знакомых, что старший учится как раз в том же университете, куда собирается поступать Гук. Они быстро сблизились, как не полагается обычным друзьям, и после начали жить вместе, снимая квартиру на двоих. Тэхён бы ни за что не догадался, что Чонгуки малыш совсем, но очень любит покрасоваться. Он любит напрягать свой пресс, играясь с плотными грудными мышцами, любит хмуриться и расправлять свои плечи: они так кажутся достаточно большими, чтобы все визжали в тупом восторге. А еще Чонгук любит играть. — Хён? — Чонгук разувается, откидывая на тумбу свою сумку с учебниками. В прихожей темно, а во всей квартире подозрительно тихо. Обычно Тэхён приходит домой раньше, включая на полную громкость телевизор или музыку, встречает Гука в коридоре, опираясь плечом о дверной косяк. А сейчас совсем тихо. Чонгук немного задержался на танцах, ведь соревнования совсем скоро, и его команда обязательно должна забрать чертов кубок, за которым они гоняются уже третий год. — Хён? — повторно зовёт старшего Чонгук, проходя в спальню. Тэхён растянулся в кресле-мешке в углу комнаты, заткнув уши наушниками, громко перелистывает страницы какого-то глянцевого журнала, покачивая головой в такт музыке. — О, ты вернулся, — говорит Тэхён, наконец-то замечая Чонгука. Выдергивает капельки наушников из ушей. — У меня кое-что есть для тебя. И снова улыбается этой своей улыбкой, сводящей Гука с ума. Обычно эти его затеи заканчиваются… весьма интересно. — Девушки сегодня подкинули мне идею, — тихо продолжает Тэхён, указывая взглядом на рюкзак, валяющийся на кровати. — Правда, ты не захотел, но мне не откажешь, да? Чонгук кивает, больше по привычке, потому что Киму отказывать ни в коем случае нельзя. Чревато. В комнате стоит пыльный сумрак, мягкий свет от светильника на столе падает на лицо Тэхёна желтыми пятнами, отбрасывает тени на ворсистый ковер, и Чонгук медленно двигается к кровати, под пристальным взглядом старшего растегивая рубашку, что плотными кольцом обхватила его широкую спину. — Я, правда, не нашел всего, — говорит Ким тихо, его голос горячим воском ложится на барабанные перепонки, и Гук будто чувствует эти ожоги внутри себя от его хрипловатого низкого тембра, — но девушки из театрального любезно отложили мне некоторые вещи, как мило с их стороны. Чонгук, расстегнув молнию, переворачивает рюкзак, придерживая его за дно. Из него ярким пятном высыпается шуршащая ткань и что-то еще, Чон пока совсем не понимает, что это, тряся рюкзак. — Классика с элементами традиций, — Тэхён мечтательно закатывает глаза, расслабляясь в мягком кресле. — Как раз то, что нужно. Гук расправляет ткань, разглаживая складки. Он, может быть, рассмеялся бы, если бы не знал, что Тэхён серьезно. Чонгук оборачивается назад, поднимая бровь, и Тэхён тягуче улыбается, кивает головой, лишь подтверждая догадки младшего. Перед ним, на кровати, чогори и юбка красного цвета. Это чертов традиционный наряд, из яркой ткани, слегка помятый, но довольно симпатичный, большая белая рубашка, которая, скорее всего, ему будет катастрофически мала, ведь одежда женская. И, ко всему прочему, вечные атрибуты тэхёновских фетишей, которые разжигают в его глазах такую похоть, что от неё ни спрятаться, ни убежать — черные капроновые чулки с кружевными резинками и чёрный бархатный чокер. «Смотреться это будет крайне странно» — думает Чонгук, но, должно быть, Тэхёну понравится. — Поиграем, Гуки? — слышит Чонгук это плавящее и совершенно точно принимает условия игры. — Побудешь для меня принцессой сегодня. Чон медленно стягивает с себя свою рубашку, отбрасывая её куда-то на пол, чувствует на себе взгляд старшего, прекрасно зная, как тот любит наблюдать. Пряжка тихо звякает, когда ремень приземляется под ноги. Следом за ним шорохом к щиколоткам опускаются джинсы, и Чонгук почти чувствует, как горит его задница от пожирающего взгляда Кима. Горят уши и щёки, потому что это, чёрт возьми, так смущает, хотя, казалось бы, им смущаться уже нечего, потому что слишком давно открыли в себе любителей «поиграть». Чонгук должен быть более изящным, так Ким всегда говорил, так что Гук изо всех сил пытается, потому что хёну хочется непременно угодить. Наклоняется, слегка выгибаясь, медленно натягивая чулки на крепкие икры. Капрон змеёй извивается по ноге, почти рвётся под пальцами младшего, когда за спиной слышится довольный смешок. Значит, Чонгук всё делает правильно. Всё должно быть лучше, чем в порнухе, потому что Тэхёну нравится, когда всё качественно. Резинка глухо хлопается о бронзовую кожу бёдер, когда Чонгук выпускает кружева из длинных пальцев. Разгибается не менее грациозно, потому что Ким всё ещё наблюдает. Рубашка, как и предполагал Чонгук, мала, так что приходится не застёгивать, заправляя нежную ткань в шуршащую красными отблесками юбку. Чогори расшит цветами, лоснится под пальцами королевским изяществом, пусть и наряд этот просто копия настоящего. Не имеет значения, когда из-под коротковатой для роста Чонгука юбки выглядывают его блядские ноги, обтянутые не менее блядскими чулками. Тэхёну нравится. Широкий пояс остаётся болтаться двумя светлыми лентами вдоль туловища младшего. Он повязывает на шею чокер, на котором тенями отплясывает вся пошлость старшего, от которой ломит кости. Чонгук разворачивается, стыдливо пряча глаза за смольной чёлкой. Щёки красные, румянец переходит на шею, где бьётся жилка, руки дрожат, и Чонгук нервно облизывает пересохшие губы. Тэхёну очень нравится. Он склоняет голову немного вбок, скользя взглядом по телу Чонгука, что так и остался стоять возле незаправленной кровати. Кима кроет, сильно кроет, когда этот самоуверенный, слегка агрессивный разрушитель девичьих сердец пылает перед ним всеми цветами жаркого огня. У него тупая привычка подчиняться и отдаваться, сжигая внутренности Тэхёна своей блядской невинностью. — Иди сюда, — Тэхён хлопает ладонью по своему бедру, подзывая младшего к себе. Тот неуверенными шагами движется к Тэхёну, звучно сглатывая, приподнимая юбку, боясь неуклюже запнуться, наступив на край ткани. Ким тянет Чонгука за так и незавязанный пояс, когда младший подходит достаточно близко. Тэхён смотрит на него снизу вверх, широко разводя колени. Чонгук милый. Это, наверное, самое верное определение, когда он красный и смущённый стоит, нервно заламывая пальцы, боясь поднять взгляд с пола. Старший тянет Гука всё за тот же пояс вниз, и тот оседает на колени. Тэхён зарывается в его волосы, слегка оттягивая, усмехаясь, наклоняется ближе, говорит в самые губы: — Извини, я совсем забыл. Ты, наверное, голоден? Гук снова пробегается языком по своим невозможным губам, выдыхая горячий воздух. И Тэхён улыбается ему в его влажные от слюны губы, отстраняется вновь, откидываясь назад на кресло. Чонгук поднимает на него взгляд, разрывая внутри себя нервы, кроша о свои же мысли всю выдержку. Всё, что у него за пределами этой квартиры, не имеет смысла, когда Тэхён смотрит на него вот так, сверху вниз, ухмыляясь, знает прекрасно, какой у него стеснительный мальчик. Ким кладёт свою широкую ладонь на чонгуков затылок, приближая его к себе. — Я могу покормить тебя. Хриплый бас разносится по комнате, отбивая в Чонгуке дрожь, по ребрам проходясь чем-то тяжёлым и вязким, как слюна во рту. Гук всё и так знает, протягивает дрожащие пальцы к паху Кима, сдавливая член своей ладонью. Тэхён сильнее сжимает пальцы на затылке Чонгука. Младший снова облизывается, уже совсем не думая ни о чем, Ким совсем рядом, так что Гук выдыхает тихое «хён», оттягивая резинку его домашних штанов. Все это уже должно быть доведено до автоматизма, но каждый раз это «поиграем», и Чонгука выбивает, изрешечивает насквозь проходящими зарядами, словно через него разом все пресловутые двести двадцать пропустили и окунули лицом в ледяную воду, перемешанную с мёдом. Чонгук любит Тэхёна. Всего его полностью любит. Когда он вбирает воздух в лёгкие, лениво выпуская его, когда он расслаблен или же напряжён почти до отключки — он всегда невыносимо прекрасен. Каждая его доля и весь он в целом. Чонгук оттягивает резинку нижнего белья старшего, беря его член в ладонь. Даже им он готов восхищаться целую вечность, потому что даже его член чертовски превосходен. Чонгук поднимает взгляд, всматриваясь в глаза Тэхёна, в которых искры желания сшибают все фазы, перебиваясь яркими снопами в зрачках. Поволока, жгучая и густая, в его голове ни одной приличной мысли, когда младший смотрит на него снизу вверх, сжимая его член в своей ладони. Гук наклоняется, лишь слегка касаясь губами головки, проходясь языком вокруг. Чувствует, как Тэхён напрягается, и ему хочется даже улыбнуться, потому что он знает, как сделать Киму приятно. Пропускает за щеку, звучно причмокивая. Юбка громко шуршит, когда Чонгук ёрзает на коленях, рубашка натягивается на спине, грозясь порваться ровно по шву, когда Гук наклоняется ниже, прикусывая чувствительную плоть. Пробегается кончиком языка по каждой венке, увивающей ствол, опускаясь до упора, пропуская уже затвердевший член в самую глотку, воздуха отчаянно не хватает, но он не отстраняется, глотая. Стенки гортани проезжаются по коже, и Тэхён, не выдержав, толкается сильнее, откидывая голову назад. В уголках чонгуковых глаз скапливаются слёзы, он выпускает член изо рта, наблюдая за ниточкой слюны, что тянется до его губ. Помогает себе рукой, ускоряя темп. Ким уже рвано дышит, гортанно стонет, когда Чон заглатывает по самые яйца, утыкаясь носом в лобок. По подбородку стекает слюна, смешанная со смазкой, капает на юбку, оставаясь на ней тёмными пятнами их разврата. Ким притягивает раскрасневшегося Чонгука к себе, вжимая его в себя, целует остервенело, буквально вгрызаясь в его губы, до крови разрывая нежную кожицу. Чонгук уже откровенно стонет, потому что терпеть уже просто невозможно, когда тэхёнов член упирается в собственный стояк. Ким стягивает с Чонгука мешающуюся ткань чогори, откидывая её, опуская ладони на напряжённый живот, проводя по ребрам, царапая горячую кожу младшего. Сжимает пальцами сосок, выкручивая его, и Гук стонет, громко, срываясь на гласных, оседая на крепкие бёдра Кима, потому что ноги уже не держат. Рубашка выбилась из-под красной юбки, соскальзывая с плеча Гука, обнажая острые ленты его ключиц, на которых остаются следы от пальцев старшего. — Хён… — Чонгука плавит, он дышит через раз, поскуливая, когда руки старшего опускаются на его бедра, заползая под юбку. Пальцами старший оттягивает резинку чулок, следя синим по нежной коже. Тэхён сжимает пальцы на подрагивающем члене младшего, чувствует его дрожь, как он сглатывает и выгибается, и Кима кроет просто от одного вида на такого Чонгука. От чонгукова тихого «хён» его хочется выебать так, чтобы он больше никогда подняться с кровати не смог, раздавить, размазать по сбитым простыням, которые будут рваться под натиском его цепких пальцев. Старший встаёт, вжимая Чонгука в кресло, где только что сидел сам. Впечатывает его в грубую ткань, прижимаясь грудью к его спине, обтянутой белой женской рубашкой. Руками поднимается по его бокам, оставляя на них отпечатки своих пальцев, целует в шею, прикусывая кожу на позвонках, оставляя за собой сине-красные отметины, потому что Чонгук должен знать, кому он принадлежит. Чокер на шее съехал из-за подрагивающего кадыка младшего, Тэхен заботливо поправляет бархат, лишь бы всё было идеально, но Чонгук и так идеален. Вспотевший и разгорячённый, с распахнутой помятой рубашкой и сползшими с ног чулками. Идеальный в своей неидеальности. Ким стягивает с Гука его боксеры, звонко шлёпая его по заднице, рассматривая наливающийся красным след от своей ладони. Вот в чём секс. Не в чёртовых криках и мольбах — в поскуливающем Чонгуке, бьющемся в агонии, который не молит и не просит, но всем своим видом показывает, как сильно он хочет. — Хён… Тянет, еле слышно, словно боится хоть немного повысить голос, боится всего, содрогаясь от каждого прикосновения старшего, он весь сейчас один большой оголенный нерв, куда не дотронься, разрядами разбивается о виски желание. Чон всего в шаге от жалких «пожалуйста», распирающих его грудную клетку. До боли выкручивает лёгкие от воздуха, что пропитался звуками шлепков ладоней Тэхёна об его задницу. Ким шлёпает членом по его ягодице, слыша стон, пропитанный просьбой. Надавливает на чонгукову поясницу, чтобы тот прогнулся. И Гук слушается, выгибается до хруста в позвоночнике, расставляя шире ноги, хоть в неудобной юбке это сделать почти невозможно: она сбилась большим комом у колен, мешая нормально двигаться. Смазка растекается по длинным пальцам холодным током, старший проникает в узкое кольцо мышц, надавливая на вход, Чонгук насаживается сильнее, в нетерпении обкусывая губы, сжимая в руках подол чёртовой юбки. И просит. Надрывно, судорожно выдыхая спёртый воздух, просит. Быстрее, грубее, глубже. Что угодно, лишь бы Тэхён действовал, потому что это всё слишком горячо и похабно. Тугие стенки плохо поддаются, Ким разводит пальцы внутри, ощущая всю эту узость, его кроет, размазывает по полу от крышесносного Чонгука, от его вида уже хочется кончить, размазывая сперму по его личику, которое так и просит, чтобы его взяли ни разу не нежно и мягко. Смазка скатывается вязкими каплями по поджарым бёдрам, оседая на ткани кресла. Чонгук уже сам насаживается на пальцы, почти срывая свой голос. Тэхён входит одним толчком до самого конца, Чонгук зарывается лицом в собирающуюся складками ткань кресла, в ней тонет его крик, от которого у Кима срывает тормоза, зверь внутри срывается с цепей, обнажая белоснежные клыки, с которых капает слюна. Зверь готов разорвать маленькому Чонгуку глотку, упиваясь его стонами и кровью, от которой по венам разливается электричество, забивая сердечные клапаны. Трахать Гука — это слишком. И Тэхён готов принимать это слишком за постоянное должное, потому что без этого уже никуда. С оттяжкой, насаживая выгибающегося парня до самого упора, по самые яйца загонять в узкую задницу член, чтобы маленький Чонгук сорвал свой блядский высокий голосок, от которого внутри узлами всё скручивает. Ким за волосы тянет младшего на себя, чтобы тот не прятал свои стоны в плотной ткани, чтобы звучал громче, чтобы все слышали и знали, какой Чонгук развратный в своей невинности. Кожа о кожу, звонкие шлепки мокрых тел, Чонгук срывается, почти плачет, когда Тэхён меняет угол проникновения, долбясь точно в простату, упираясь головкой в чувствительную железу. У младшего звёзды перед глазами взрываются, и уже не выдерживает. Стонет громко, уже хрипло, потому что голос безбожно сорван, кончает на эту чёртову красную юбку, сжимаясь вокруг ствола, чувствует слишком отчётливо каждый толчок, Тэхён ни на секунду не останавливается, вдалбливая Чона почти уже в самый пол. Выходит из Чонгука, притягивая того за волосы, вжимая в свой пах, выдает самое грубое из всех «соси», так что Гуку просто хочется до конца его бесконечно подчиняться, сбивая колени о твёрдый пол, глубже пропуская изнывающего Кима в себя, в самое нутро, плоть в глотке пульсирует, и Чон чувствует теплые струи тэхёновской спермы, ощущает ее на своих губах, языке. Слизывает так блядски, от чего Тэхён дуреет ещё сильнее. У них это, кажется, в крови. Разбиваться, взрываясь фейерверками под веками, чтобы потом отскребать со стен свои же ошмётки, потому что аккуратно не получается, потому что нежно — не их прерогатива, потому что у них всё иначе, всё по-другому. Чонгук засыпает в заляпанной смазкой и спермой юбке прямо в кресле, когда немного отходит, сквозь сон улыбается, выдавливая что-то среднее между «хён» и «блять», отключается, забывается. Тэхён стягивает с него всё, отбрасывая в сторону, укрывает одеялом, засыпая с ним непременно в обнимку, потому что они всё ещё бесконечно любят друг друга.