Муза

— Таурион, — голос Леголас был сладок, словно мёд с майских цветов, что, разумеется, не предвещало ничего хорошего, — скажи, пожалуйста, сколько ещё твоих шедевров мне принесут гномы? Я могу понять твоё желание удивлять людей, они сами горазды сочинять небылицы о нас, но гномы… — Леголас замолкла, ожидая, наверное, ответа собеседника. Таурион решил промолчать. Разумеется, Леголас не вторглась в его жилище, просто подошла, пока он проверял, не износилась ли тетива и не затупились ли кинжалы, но спрашивать, с чего та решила, будто какая-то странная баллада принадлежит ему, Таурион не собирался. Видимо, Леголас до сих пор не может простить ему Кили, которая давным-давно вышла замуж и ныне жила в государстве мужа, нянча детишек и наверняка уже забыв о рыжем эльда, когда-то встреченном ей в Лихолесье. Потому Таурион, мельком взглянув на Леголас, достал из ножен последний кинжал и провёл по его лезвию ногтем. — «У жён народа наугрим в постельных забавах есть обычай, — не меняя тона, произнесла Леголас, — надевать на свои чресла ремни с пристёгнутым к ним удом, выкованным или вытесанным такой женой в соответствии с обычаями их племени, и, произнеся хвалу Аулэ, отправляться радовать себя и того, кто пожелал испытать на себе столь изощрённую ласку. Не только жёны, но и мужи наугрим могут носить такие пояса, если плоть их утомилась от долгой жизни или была повреждена в боях. Жёны наугрим нередко берут на себя роль мужей, если к поре утех плоти мужи их утомлены хлопотами у горнов и если юная дева наугрим желает познать ласку…», — Леголас закашлялась, пытаясь скрыть смех. — Таурион, ты… Ты понимаешь, что такое засовывать металл… туда?! Или… не знаю… нефрит какой-нибудь?! Или… Таурион, ты точно не падал с дерева головой? Может, мне отпилить сучок, отполировать его, произнося хвалу Владычице Кементари, придать ему форму уда, а затем привязать этот уд на шёлковые ремни и, ещё раз обратившись к Владычице… — не договорив, Леголас зашлась в кашле, время от времени всё же срываясь на хихиканье. — А это не я! — торжествующе заорал Таурион, даже не спросив, почему же язвительная принцесса не удивилась от описанного в том таинственном «шедевре», обнаруженном у гномов, действа. — С чего ты решила, что все подобные бредни создаю я?! Со стихов, что я когда-то писал для Кили? — С того, что гномы тенгваром не пишут и синдарин не знают! — шикнула Леголас в ответ. — И почерк слишком на твой похож! Будто я не замечу этого! Не отец же грезит, как гномья дева, нацепив на себя нефритовый жезл и жарко обхватив крепкими, словно камень, ногами согласного на такое, вводит в него детище рук своих, покачивая бёдрами, словно она не дева, но муж в дни детей! Да, это тоже оттуда! — Только это не я! — буркнул Таурион, засовывая, наконец, кинжал в ножны. — Делать мне больше нечего. Может, это в самом деле обычай гномов, почему нет-то? А что синдарин, — он задумался, — может, синдарин среди гномов знают только мудрецы? — А ты у них за писца? — прежним медовым тоном спросила Леголас. — Да, синдарин знают немногие гномы, а тенгвар понимают и того меньше, мне это принесли, чтобы я прочла, что же такое написано «эльфийскими буквами». Таурион, не юли, иначе я всё же сделаю уд из дерева, пусть и не с благословением Владычицы, и использую его на тебе, совсем как в сочинениях эсгароток об эльфийских забавах. Насчёт наслаждения от такой ласки не знаю, но запор, если он у тебя, конечно, есть, пройдёт. — Не я это! — почти взвыл Таурион. — Может, это ты решила так меня и гномов поддеть, кто тебя знает! Вдруг ты на самом деле мечтаешь сделать деревянный уд на шёлковых лентах и ввести в меня детище рук своих, словно колышек в землю! И тут же прикусил язык. Кто знает, что взбредёт Леголас в голову? Вдруг она, разгневавшись, сломает его лук? Или отвесит ему пощёчину и больше никогда не обратит на Тауриона внимания? Но Леголас улыбнулась той самой сладкой-сладкой улыбкой, которую стоило опасаться едва ли не сильнее её медового голоса. — Нет, — прощебетала она, — это не я, но твоя идея мне нравится. Ведь такой уд наверняка может быть двусторонним, это просто и приятно для обоих, если, конечно, сделать его удобным, — и, не сказав больше ни слова, исчезла, как появилась. Таурион скрипнул зубами. *** — Может, зря мы этого паренька так? — осторожно спросила мужа Гейр, убирая тарелку с похлёбкой и тут же ставя на её место кувшин с пивом. Вали, покачав головой, ответил жене лишь после того, как разлил содержимое кувшина по кружкам. — Мы ещё ласково с ним обошлись, — довольно прогудел он, сдувая пену. — Думаешь, он такое не набрехал бы? Набрехал, говорил я с Бьорном-бочаром, у того дочка охоча сказки этого рыжего болтуна слушать. Да и, опять же, Кили, принцессу нашу, он чуть не умыкнул в лес свой, а его остроухие за это не наказали даже. Ничего, ничего, даже если его по этой писульке выдерет кто в задницу раз этак дюжину, не расстроюсь! — и, наконец, сделал глоток.