Семейные ценности / Ценности Семьи

Ангел Емицу своей грубой от профессиональных мозолей рукой ощущал ответное прикосновение нежных маленьких пальчиков дочери: её хрупкую ладошку к его ладони. Маленькая «солнечная» девочка на фоне яркого неба и зеленого луга смотрелась в светлом разлетающемся на ветру платьице-пижамке сущим ангелом. Его ангелом. Едва прошла какая-то ничтожная минута, а на пухлощеком детском лице уже не было ни следа пролитых ей недавно — вот только что! — горьких слез: все стерла сверкающая зачарованная «ритуалом» касания детская улыбка. Вокруг разливалась атмосфера творящегося чуда, разделенного двоими — отцом и дочерью. — Тсу-чан, звездочка моя, не стоит плакать. Принцессам не идут слезы, — мужчина улыбался хоть и вымученно, но щемяще-светло. Девочка отвечала ему все еще слегка неуверенной, но не менее светлой, чем у него, улыбкой. Сверкала влажными карими глазками ярче заходящего за ее спиной солнца. Терракотовые перистые облака ложились причудливой короной на шоколадные, оттягивавшиеся до худеньких плеч тяжелые кудри маленькой принцессы. Вокруг распускалась ежевичного цвета ночь. — …знаешь, что надо делать, когда падает звездочка? — перст мужчины указал на небо. — З-загадывать желание! Довольный девичий смех звонкой задорной капелью рассыпался по плечам, запрыгал по улице, укрылся тенями переулков. — Правильно, — Емицу смотрел на свою девочку, впитывал ее свет — ее безусловную любовь к нему, к миру, — на долгие месяцы, если не годы, вперед. Жизнь мафиози полна опасностей, в которые он просто не мог! утянуть свою семью — самое светлое и доброе в его стылой жизни. И оттого сейчас он едва сдерживал скупые мужские слезы, жмурился-щурился, не давая им предательски увлажнить глаза. — …вот и ты, звездочка моя, когда падаешь, — наставлял он, — загадывай желание. Например, быть здоровой, быть счастливой, маме пожелай всего хорошего… — …или чтобы папа поскорее приехал! — осветилась внутренним светом Открытия девочка. — «…или чтобы папа поскорее приехал», — послушно повторили за ребенком его губы. Поправляя мысленно: «…чтобы папа был (просто) жив». Супермен Маленький Тсуна рос в любви. Несмотря на очень редкие встречи с отцом, на невозможность с кем-то дружить и при этом стоять на своем, на разрывавшие трепетавшее сердечко на пополам детские — «мирового масштаба» — страхи… Тсуна все-таки рос в любви. Каждый день он ощущал заботу ласковой матери буквально в каждом ее жесте, слове, порыве. В возможности поваляться в кровати солнечным утром лишние полчаса, в притормаживавшем мамином окрике перед крутой лестницей, в лишней порции или аккуратном и сытном бенто, если он вдруг оставался голоден. В готовых заранее тостах, в мелочи на карманные… И, конечно же, в теплом чувстве, что разливалось внутри, когда Тсуна возвращался в заветное место, где ему хорошо-хорошо и где его всегда ждут. Возвращался домой. В конце концов, в сухом полотенце на мокрых после ванны волосах!.. — Тсу-кун, ты же простынешь, у тебя заболит горло, и я не смогу отдать тебе твое «заслуженное» мороженое, — притворно-недовольно возмущалась Нана, промакивая мелкие капельки на концах коротких шоколадных кудряшек. Её тонкие женственные ручки уверенно отжимали, ловко терли, заботливо поглаживали мокро-пушистые пряди любимого чада. — Ну не-ет!.. Т-только не это, — тут же простонал мальчик, уверенный, что он — вот он уж точно! — не заболеет. Как он не болел в прошлом месяце, подумаешь, озноб и температура, прошло же всё. Тсуне, в предвкушении лакомства разулыбавшемуся и осознавшему, что где-то в холодильнике его томится и ждет холодное, сладкое, «вкуснющее» мороженое… оставалось всего-то ужина дождаться. «Сладости после еды», — говорило у него в голове голосом мамы. «Всего-то», хах… Да время до ужина — это же целая вечность!.. — думалось Тсуне, и мальчик затосковал. Нана, не желавшая видеть на лице любимого чада самые настоящие страдания, от искренности которых у нее самой горло сводило, отправила своего мальчика в зал посмотреть телевизор, разумно рассудив, что за интересным фильмом время ожидания пролетит незаметно. Тем более, увлечение западными фильмами недавно одолело и их маленький и тихий Намимори. И любимого сына тоже не обошло стороной. Услышав из зала спустя какое-то время веселый детский смех и увлеченные мальчишечьи вскрики, что перебивали и грозные речи героев и пафосные монологи злодеев, Нана и вовсе довольно разулыбалась. Ужин под руками воодушевленной матери заспорился словно по волшебству. Когда, почуяв одуряюще-прекрасные запахи, на кухню влетел — весь в пыли и паутине, — её мальчик, описывая вокруг нее круги так, чтобы шлейф «наряда» развивался за его спиной словно крылья, Нана едва подавила девичье хихиканье, прорывавшееся изнутри. Счастливо-чумазым её наивное малолетнее чудо выглядело еще более мило и очаровательно. И прилагая огромные усилия женщина максимально серьезно спросила: — И кто же ты, о смелый и отважный воин? — Я — Супермен!.. — вскрикнул совершенно довольный ребенок. Нана присмотрелась к мальчику повнимательнее. Волосы топорщатся, глаза блестят одухотворенно, кулачки возбужденно сжаты. На плечи накинут черный балахон — то ли плащ, то ли мантия, — вроде бы наследие кого-то из «достопочтимых» предков — то ли ее, то ли мужа, — которое веками пылилось в отдаленных уголках дома. Вроде бы того мужчину… звали то ли Джимо, то ли Джито. И, по заверениям мужа, их Тсуна был на того диво похож. Но точно не сейчас, когда перед Наной стоял чумазый и довольный мальчишка, восторгаться которым, следуя их общей игре, у женщины не хватало слов, а горло по-прежнему душил безобидный смех. — Мой… «супермен». На шутливо-гордый тон матери Тсуна мигом расправил плечи и — уже убегая переодеваться и приводить себя в порядок по все-таки выданному настойчивому совету родительницы, — оглянувшись через плечо, брызнул улыбкой. Как солнцем. А Нана все-таки восхитилась: сын у нее вырос настоящим мужчиной. Защитником, бойким и смелым, героем. Сметавшим все преграды на своем пути, — подумалось ей в ответ на битый звон из глубины дома. Прям как отец! — трогательные слезы проступили в уголках глаз, которые Нана поспешила промокнуть полотенцем впечатлительно и обманчиво-игриво, будто на публику. Что ж, скоро спустится её мальчик, пора сервировать стол.