Straight to Hell

Оливер никогда не забудет, как они сидели с Чейзом в его офисе поздно вечером, когда в мэрии никого уже не было; лицом к лицу, у распахнутого настежь окна. И свет не горел; и на другой стороне улицы разрывалась сигнализация машины на парковке; и Чейз, делая глоток из горла бутылки, передавал ее Оливеру и откидывал голову назад, прижимаясь затылком к стене. Свет фонарей из окна освещал одну половину его лица, оставляя тень на второй, и Оливер думал о дуализме, добре и зле, свете и тьме, а потом забирал у него бутылку, делал глоток водки и обнулял свои мысли. Чейз курит в открытое окно; Чейз выпускает кольца дыма и закрывает глаза, улыбаясь; Оливер смотрит на его рот, разделенный на светлую половину и темную, и склоняет голову набок, глядя, как свет меняет положение на лице Чейза, когда тот, отрицательно качая головой, едва слышно заговаривает. «Я возненавижу тебя за это.» «Могу поспорить, что нет, — отвечает ему Оливер в своих мыслях, а потом делает глоток и озвучивает: — Точно возненавидишь.» Чейз смотрит на него; Чейз был ненормальным — Оливер это чувствовал. Философия на уровне «Алисы в Стране чудес», которая удивительным образом вписалась в его странную жизнь, водка и стаканчик от кофе, который Чейз использовал как пепельницу — вот и все; и этого было достаточно, чтобы в эту ночь, как две тысячи других ночей, ощущать себя немножко ненормальным. Чейз напоминал ему Чеширского Кота; Чейз широко улыбался и был ненормальным, но гораздо важнее было то, что он не исчезал — в такую прекрасную сумасшедшую ночь Оливеру как никогда прежде не хотелось оставаться одному. «Давай убьем президента», — предлагает Чейз и, запрокинув голову, выпускает в потолок облако дыма. Оливер спрашивает себя, кого Чейз напоминает ему больше — Чеширского Кота или Безумного Шляпника; Оливер вдруг ловит себя на том, что перебирает в уме всех известных ему психопатов из кино и книг. А еще, что удивительно, ни один из них не подходит, словно у Чейза свое собственное понимание сумасшествия. «Больной.» «Зато у меня есть план. Ли Харви Освальд застрелился бы сам, если бы знал, что все может быть так легко.» Чейз забирает у него бутылку и делает глоток; он смотрит на Оливера и щурится от света фонаря. Все это так странно, что Оливер уже даже не удивляется. «Но нужна твоя помощь, — добавляет Чейз. — Давай убьем ее.» «Что за план?» «Мы просто приедем, назначим встречу, войдем в ее кабинет и убьем ее. Сразу. Без разговоров.» «Это не план.» Оливер забирает у него сигарету и затягивается; он не курил несколько лет. Отвратительно. Но Чейз кажется таким расслабленным, словно он курил не сигареты, а освобождение от всех земных проблем, завернутое в папиросную бумагу и почему-то пахнущее табаком. «Твои сигареты как будто бы с наркотой.» Чейз выглядит так, будто серьезно обдумывает это. «Хорошая идея.» «Только не на работе.» Чейз улыбается одним уголком губ — жутко, если подумать, потому что его взгляд чуть расфокусирован из-за водки, но он не мигает, и холодная улыбка превращает возможно доброжелательное выражение его лица в иллюстрацию «а через пять секунд я ударю тебя ножом». «Так ты поможешь мне убить ее? — вдруг спрашивает Чейз; он так пугающе резко становится серьезным, что у Оливера по спине, под дорогим пиджаком и дорогой рубашкой, между лопатками пробегает холодок. — Мы сделаем это. Войдем в историю. Ты и я. И в учебниках будет написано: ”они ненавидели друг друга“.» «Это ты собираешься меня ненавидеть, я тут не при чем.» «Я начал тебя ненавидеть три глотка назад. Ты отстаешь от моего повествования.» «Ты больной псих. Я не буду убивать ее без плана.» «Хорошо, — Чейз убирает прядь волос со лба. — Тогда мы возьмем ее в заложники, а когда здание окружат и у нас останется несколько последних минут, мы убьем ее и потом убьем друг друга. Умрем как Бонни и Клайд.» Оливер выдыхает дым в его лицо и тушит сигарету о стаканчик от кофе. «Бонни и Клайд были грабителями-любовниками.» «Так и быть, перешагну через свою ненависть и пересплю с тобой.» Оливер смеется. «Три глотка назад не было никакой ненависти. Не пришлось бы даже перешагивать.» «Шесть. Ты снова отстаешь, — Чейз делает еще глоток и передает ему бутылку. — Как ты справлялся без меня? Я на десять шагов впереди, продумываю планы по убийству президента; представляю, как мы войдем в историю, а ты даже не можешь меня догнать. Умение следить за ходом событий необходимо для любого политика, мистер мэр.» Оливер делает большой глоток водки и несколько секунд держит ее во рту, прежде чем глотает. Чейз внимательно следит за ним, насколько внимательным он вообще может быть сейчас. «Я скажу Лэнсу, чтобы завтра он потребовал от тебя справку от психиатра.» «Она тебе не понравится», — Чейз улыбается и качает головой; свет от фонаря перемещается по его лицу. Оливер смотрит на него; Оливер восхищается им в эту минуту так сильно, что это даже пугает его. Он подается вперед, протягивает руку и забирает у Чейза из нагрудного кармана пачку сигарет, а потом снова прислоняется к стене. Он достает сигарету и зажигалку; он раскуривает ее и откидывает голову назад, наблюдая за тем, как Чейз расстегивает и снимает свой пиджак, ослабляет узел галстука и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. Оливер затягивается так глубоко, что ему кажется, будто все его тело наполняется сигаретным дымом, а потом выдыхает — и Чейз завороженно следит за ним, будто это самое прекрасное, что он видел в своей жизни. Все вокруг растекается, растекается, растекается; таяла ли Страна Чудес вокруг Алисы, пока она пила чай? Они оба ненормальные. «Тогда давай убьем мэра», — говорит Чейз и смеется. «Я и есть мэр, Эдриан.» «Я знаю, — Чейз подается к нему; его шатает от выпитого. — Я убью тебя прямо посреди фразы, посреди совещания, посреди мэрии, посреди дня, а потом застрелюсь сам. Или нет. Я не знаю. Но я убью тебя.» «Ненависть ко мне достигла пика?» Чейз неожиданно обхватывает его лицо ладонями, притягивает к себе и целует в губы — это что, ответ?. Оливер отстраняет сигарету подальше от него, чтобы не обжечь, хотя он до такой степени не уверен в реальности происходящего, что допускает мысль, что нет никакой сигареты, никакой бутылки водки и никакого Чейза, целующего его прямо сейчас; все это было сто лет назад или никогда не происходило; все это ненастоящее, иллюзия, сон или мираж, как если бы солнце вдруг сошло с орбиты и превратило Стар-сити в пустыню. Чейз отстраняется и забирает у него сигарету, а потом глубоко затягивается; он закрывает глаза, наслаждаясь затяжкой, и чуть запрокидывает голову, и Оливер думает о том, что даже то, как он курит, — словно бы живое доказательство того, что ничего из этого на самом деле нет; кто вообще получает такое удовольствие от сигарет?; он вдыхает сигаретный дым как кислород; как если бы он был под водой, а теперь вынырнул и сделал вдох. Чейз возвращает ему сигарету, а потом снова обхватывает его лицо ладонями и облизывает свои губы, разглядывая его так, будто видит впервые. Сигарета тлеет в пальцах Оливера; он держит ее так, что чувствует жар кожей. «Я возьму тебя в заложники», — серьезно и тихо произносит Чейз; из-за перемены местоположения свет фонаря больше не падает на него. Теперь он в тени — во тьме, ха — и его глаза блестят, и он, не мигая, смотрит на Оливера, продолжая держать его лицо в своих руках; Оливер вдруг ловит себя на мысли, что Чейз мог бы свернуть ему шею прямо сейчас, но все это кажется настолько нереальным, что, если бы это произошло, Оливер бы наверняка остался в живых и просто вправил ее обратно, а потом встал и пошел по своим делам. Если бы они были в такое-то позднее время. Но нет, он сидит здесь, на полу своего офиса; с человеком, который меняется так же быстро, как свет фонаря на его лице. «Я запрусь с тобой здесь и объявлю, что ты у меня на прицеле. Все каналы будут транслировать это в прямом эфире. Все будут сидеть и переживать. Они поставят несколько снайперов на соседние крыши. Полиция оцепит мэрию. Всех людей выведут из здания. Они будут даже дышать через раз из страха что-нибудь пропустить. А я буду сидеть здесь с тобой, пить и считать до тысячи. И когда я досчитаю — я приставлю пистолет к твоей голове и спущу крючок, а потом столкну твое тело с твоего кресла, сяду за твой стол и застрелюсь сам. Твоя кровь будет на стене и моя тоже. И никто никогда не поймет, почему я это сделал. Никаких ниточек. Никаких мотивов. Я просто психопат. Я помешался на тебе и убил тебя.» «Это хотя бы больше похоже на план. В отношении моего убийства ты изобретательнее, чем с президентом. Или тебе нравится обдумывать мою смерть, или водка наконец-то тебя раскачала.» Чейз смеется и отнимает свои руки от его лица, а потом тянется за бутылкой и пьет водку из горла. Он делает несколько больших глотков, морщится и отставляет ее в сторону; Оливер докуривает сигарету и тушит ее. Стаканчик от кофе почти полон окурков. «Твои сигареты чертовски странные. Как и ты сам.» Он не спрашивает: «почему ты хочешь меня убить?». Он спрашивает: «как ты хочешь это сделать?». Как будто это на самом деле имеет значение. Он так пьян, что готов обсуждать свою собственную смерть часами, будто художественный фильм или книгу; слушать разные точки зрения, разные взгляды и мнения от разных людей. Ему кажется, что он мог бы прямо сейчас спуститься вниз на безлюдную улицу, останавливать редких прохожих и спрашивать у них, что они думают о том, каким образом он мог бы умереть. Чейз выглядит так, словно он уже умирал; Чейз выглядит так, словно он знает о смерти что-то, чего не знает никто другой; будто это знание уже однажды спасло ему жизнь, и теперь он хранит его как величайший секрет человечества. «Я не боюсь умереть», — говорит Чейз и делает глоток, прежде чем передает бутылку Оливеру. Оливер хочет включить свет. Оливер хочет встать и закрыть окно, плеснуть себе в лицо холодной воды и снова сделать их встречи до тошноты официальными. Оливер делает глоток, закуривает и смеется. «Ты как будто бы уже умирал.» «Так и есть.» Чейз развязывает галстук и оставляет его висеть на шее; он делает такой глубокий вдох, словно все это время он мешал ему дышать. «Я убью тебя и попаду прямиком в Ад, и ты уже будешь ждать меня там. Вот что я называю удачным стечением обстоятельств.» Чейз щурится и улыбается; Чейз взмахивает рукой. «Все, что я делаю, ведет меня в Ад, но ты все равно окажешься там раньше меня.» Они оба так чертовски сильно пьяны, что реальность растекается вокруг них, будто сироп; часы тикают то громко, то тихо, свет становится то ярче, то тусклее; и голос Чейза на мгновение тонет в оглушающих звуках сирены проезжающей за окном машины «скорой». «Я люблю строить планы. Огромные, детальные, в сто тысяч ходов; я люблю просчитывать. Чертова психология. Я люблю психологию. Я почти вижу тебя насквозь и вот это ”почти“ я сильнее всего в тебе ненавижу.» «Почему?» «Потому что в тебе всегда остается что-то, что я не могу просчитать. Что будет, если я поцелую тебя снова? Ты свернешь мне шею? Ударишь меня? Сделаешь вид, что ничего не было? Притворишься, что ты слишком пьян и не вспомнишь об этом утром? Черт тебя разберет.» «А ты попробуй.» Чейз пристально смотрит на него, будто не понимает, вызов ли это; Чейз забирает у него закуренную сигарету, глубоко затягивается, а потом подается к нему и целует его в губы, выдыхая дым в его рот. Оливер чувствует головокружение; он раскрывает губы и сжимает воротник рубашки Чейза, притягивая его к себе. Чертов Чейз, поделенный уличным фонарем на свет и тьму; чертов импульс и чертова водка. Чертово все, что делает его таким слабым в эту минуту. «Видишь, — говорит Чейз отстраняясь несколько мгновений спустя, — никак не могу тебя просчи...» Оливер не дает ему договорить. Оливер притягивает его к себе снова и целует — снова; Оливер чувствует себя оторванным от своего тела, бесплотным духом; ему кажется, что если бы не руки и губы этого безумного человека, он бы прямо сейчас воспарил под потолком и вряд ли вернулся бы назад в свое тело. Оливер чувствует себя так хорошо в эту минуту, так свободно. Он знает, что никогда не сможет забыть эту немножко ненормальную ночь. И они никогда не смогут ее повторить.