Ароматом кофе

Пролившийся из джезвы прямо пальцы свежесваренный кофе тысячей игл обжигает кожу. По небольшой кухне разливается тяжелый аромат – почти смог, вся газовая плита в коричневых шрамах предыдущих экспериментов, а последняя баночка с зернами, наконец, совсем опустела. Это сулит соседям – терпеливейшим людям из дома напротив - возможность пару дней открывать окна и вдыхать свежий и чистый лесной воздух вместо беспрестанного аромата плохой кофейни. Пальцы горят. Впрочем, жар давно не причиняет ей прежней боли. Её кожа далеко уже не так нежна и надежно защищена броней старых ожогов и рубцов во всех возможных смыслах этого понятия. Но пальцы все же горят, и зуд на раздраженных ладонях отзывается зудом в глазах. Из глаз льются слезы. Её мусорное ведро всегда переполнено пустыми бумажными упаковками из-под благородного напитка, а в местном магазинчике она – самый щедрый покупатель. И кажется иногда, что даже её волосы пропитались ароматом налитых коричневых зерен, а эти самые слезы, что катятся по щекам, на вкус не солёные, но горькие. Только вот усилия всё равно пропадают даром: она по-прежнему варит пресквернейший кофе. Кухонная смекалка вообще никогда не была её коньком. Девочка из богатой семьи – баловница, не знавшая отказа в капризах: ей совершенно не нужно было уметь делать что-то самой. Удивительно, что в этих тепличных условиях воспитания, она смогла всё же самостоятельно понять, как проплыть по бурному течению жизни, не растеряв себя, и как избавиться от опеки, которая грозила перерасти в пожизненную необходимость. Нельзя сказать, чтоб это было просто: она обретала опыт на ошибках и набивала шишки, теряла друзей и разочаровывалась в семье – она стала во многом стервозной и циничной, но всё же осталась собой. Осталась целостной личностью со своими ценностями, идеалами и взглядами на жизнь. Для неё еще находилось что-то более заманчивое, нежели деньги, более привлекательное, чем бесконечные интриги. Она научилась заводить новых друзей, порой помогать людям не ради корысти, но от души, просчитывать на много ходов вперед, при этом лелея глубоко внутри остатки своей детской бесхитростности. Она научилась многому. Но только не готовить. И вот сейчас очередная порция неаппетитной коричневой массы, изгнанная из джезвы, сползает по стенкам раковины в водосток, оставляя грязные разводы на белой керамике. Такие же, как несчастные, неудержанные слезы оставляют на душе. Кофе – это единственное, что у нее осталось. Но хороший, не подобный тому бурому мерзостному недоразумению, которое рождают ее руки. И после каждой такой неудачи она отчаянно себя ненавидит. Всю, до последней клеточки. До последней буквы в коротком имени. В имени, которое она некогда обожала, и которым гордилась, потому что его носила знаменитая и талантливая актриса – кумир и образец для подражания из детства. Но сейчас это забылось. Это не умаляет её ненависти. «Одри». В детстве все комедии и драмы, в которых жила прекрасная актриса, были только яркой картинкой в телевизоре. И они всегда заканчивались хорошо. Спустя годы в драму бесповоротно превратилась её собственная жизнь. И лишь благодаря невероятному везению она пока что не закончилась тоже, по примеру тех комедий и драм. Хотя уже несколько раз имела на то приличные шансы. Впрочем, конец все равно бы не был счастливым. Со времени её совершеннолетия практически никто не произносил её имя с заботой или поддержкой, не говоря уже о любви. Требование и укор, зависть и безразличие, подозрение и пренебрежение – что угодно, кроме того самого, настолько нужного ей в минуты душевной боли. И какой завистливый голодранец придумал, что богатые не плачут? Обидные интонации этих четырех букв она стала заглушать сигаретным дымом и парами дорого красного вина. Со временем погружаясь в глубины их разврата все глубже и глубже. Пока однажды в эту какофонию порочных ощущений не ворвался тягуче-бодрящий аромат черного кофе и не изменил все. «Мой спецагент!» Сквозняк из распахнутой форточки лишает кухню последнего следа очередной попытки воссоздать этот аромат. Воздух становится чище и легче, но парадоксальным образом только сильнее давит на легкие. Жар ещё тупо пульсирует в пальцах. Кажется, будто рядом с ладонями раскинулся красным цветком открытый огонь. Тот самый огонь, который неизменно сопровождал древнее зло, надежно затаившееся в глубине местных чащ. Огонь, что выжег когда-то жизнь Лоры Палмер. Огонь, навсегда опаливший и саму Одри, поглотивший и пожравший самое дорогое, что у неё появилось. Может быть, она не может сварить хороший кофе именно потому, что без огня, который она презирает и которого боится, это невозможно? «Огонь, иди со мной». Тот человек не боялся огня. И других людей – негодяев, изуверов и преступников – он тоже не боялся. Он бросал вызов трудностям на тернистом пути восстановления справедливости, искал единственную истину. Он защищал слабых: тех, которые могли сгореть, поддавшись соблазну пламени. И её – Одри, одинокую в толпе, ощетинившуюся на всех окружающих Одри Хорн – он тоже защищал. Вода из хромированного крана с шумом Ниагарского водопада обрушивается на раковину и смывает бурые подтеки с её стен. И жалящее покрывало жара с рук. Орошает горящие щеки и сносит русла, проложенные на них слезами. Что бы он сказал ей сейчас? В отличие от всех её вроде-как-близких и почти-что-подруг… «Мы же друзья. Расскажи мне всё. Только не плачь, Одри». Но только вот в этом и заключено самое главное лукавство: он не был ей другом. О, нет. Ведь когда вглядываешься в лицо друга, разве в животе у тебя вспархивает легкой стайкой тысяча бабочек? Разве хочется тебе, подтянувшись на цыпочках, поцеловать его, когда он смотрит тебе в глаза? Разве, когда он берёт тебя за руку, вспыхивают пунцовым жаром твои щеки? Нет, спецагент Дейл Купер не мог быть её другом. Потому что был её горячей и несчастной первой настоящей любовью. Всё началось спонтанно: шутя и несерьёзно, когда ей в голову пришла шальная мысль о том, как конфетно-красивы и утонченно-импозантны бывают в жизни агенты из ФБР. Загадочные пришельцы из большого мира, которых она раньше, кроме как в кино, никогда и не видела. Ей случалось слышать, что все они специфичные люди, обросшие странностями и тяжелые в общении; что бюро для них – всё, и никогда и ничему они не позволят пробиться сквозь непоколебимые стены своего профессионального кодекса и незыблемых жизненных постулатов. Одри всегда была немного безумной и немного бунтаркой: просто пройти мимо подобного было бы преступно с её стороны. Ей виделась забавной попытка сыграть не по правилам, нарушить пресную мораль: закрутить человека на столь серьёзной службе в тонкий и крепкий капкан своего обаяния. Обаяния, которое не раз сводило с ума как сверстников, так и ровесников её отца, уже знающих толк в гармоничном сочетании природной женской красоты, острого ума и умелой провокации. Она была хороша, чертовка, и почти не сомневалась в успехе, когда внезапно поняла, что из охотницы незаметно превратилась в жертву. Как в дешевом любовном романе, честное слово… Потому что он стал для неё первым. Во всех смыслах, кроме того, который обычно вкладывают в это слово досужие сплетники. Он был первым, кто отнёсся к ней и к её проблемам действительно всерьёз, без оглядки на спорное поведение и богатого папочку. Первым, кто выслушал и не оборвал, не пресек неуклюжие попытки помочь. Первым, кто пообещал, что сам всегда ей поможет. Первым, кто был с ней ласков, миролюбив и почти нежен. И она растаяла под лучами его улыбки. Совсем не конфетной, оказывается. Настоящей. Рядом с ним, она, наверное, научилась бы тоже не бояться огня. Она пошла бы за него на костёр, как Жанна Д’Арк за своего Бога. Она вручила бы ему себя сразу и всю, но он не захотел, не посчитал возможным принять её дар. Правила, постулаты и эфемерная этика оказались не туманной дымкой, а реальным препятствием, выросшим крепостной стеной между ними. В один из дней, провожая глазами его спину после совместного завтрака и сжимая тонкими пальчиками пахнущую капучино большую белую кружку, она вдруг поняла, насколько, должно быть, было больно тем бедным юным мальчишкам, которых она столько раз грубо и зло отвергала. И всё же… Одри знала, чувствовала всем своим женским по-житейски мудрым существом, что её порыв не остался безответен. Что буря в её душе всё же отозвалась легким ветерком глубоко в сердце невозмутимого Дейла Купера. Легким ветерком от взмаха крыльев бабочки, который, по словам мудрецов, может породить на другой стороне материка ураган. Она безумно и бесшабашно надеялась, что успеет ещё повзрослеть, вырваться за границу несчастных дедовских предубеждений и сделать счастливым того, кто украл её сердце. Но им не дали столько времени. Им вообще не дали больше времени. Колесо событий, что неумолимо, медленно, но верно раскручивалось, наконец, понеслось под действием инерции со скоростью лавины. Настал момент, когда агент сам шагнул в огонь. И тоже ради защиты. Но не её. С улицы доносится свист, утопая в душных сигналах автомобильных клаксонов. Мальчишка-курьер, должно быть, доставил её заказ: очередную огромную упаковку дорогого кофе. Нужно спуститься и забрать. Холодное полотенце накрывает ладони – так можно будет взять пакет, не скривившись от боли. «А может ли быть…?» Она никогда не была глупой. Даже когда училась в школе на тройки. Просто уроки были скучны невероятно, до зубного скрежета. Но сложить два и два – для этого достаточно даже науки начальных классов, не так ли? Древнее проклятие, тёмный огонь, что сжигал всех жителей Твин Пикс, оказавшихся на его пути, саму Одри лишь лизнул за пятки. Оставил на память не только рубцы и шрамы, но и… жизнь. Боб так и не пришёл за ней. Не взял в заложницы. Не мучил и не убил. Не свёл с ума, как Энни. И всё это время Одри настойчиво кажется, что спецагент Купер не хуже неё умел думать на несколько шагов вперёд. Возможно, даже лучше. Полученные пакеты уютно устраиваются в углу кухонной тумбочки. За окном солнце нагрело асфальт и жужжание насекомых оживляет тишину теплого дня равномерным легким гулом. Запахи и звуки лета расслабляют и клонят в сон. Плюнуть на порядочность и снова сварить себе кофе? Она бы мечтала варить и ему, но с той страшной ночи, когда взорвался банк, он больше не любит кофе. Не приезжает к ней в гости. Не поддерживает связь с шерифом Трумэном, который так упорно ждал из леса своего напарника и близкого друга до самого возвращения. И был затем почти убит на месте пониманием того, что на самом деле ниоткуда Купер не вернулся и неслучайно порой мелькает этот странный блеск в его глазах. Трумэн и Одри повязаны этой тайной – они одни из немногих в неё посвящённых. Они понимают, какое зло живёт сейчас рядом с ними. Но никаких доказательств у них нет. Она бы многое отдала, чтобы иметь тогда возможность взять своего агента за руку и выдернуть из этого злосчастного городка, увезти подальше, закрыть от зла, спасти. Но, оглядываясь, понимает, что это было невозможно с самого начала. Судьба – это не просто слово. Общая для всех них судьба. И теперь, во время его редких визитов в Твин Пикс, ловя на себе полубезумный взгляд в обрамлении седых растрепанных патл, Одри усилием воли заставляет себя не закричать. Она скрывает накатывающий ужас глубоко в душе, чтобы не выдать открывшееся после злосчастного взрыва Зрение. И уже с трудом может без фотографий вспомнить правильные черты такого родного лица. Закрывает глаза и видит только совиный прищур. «Совы – не то, чем кажутся». Может ли это значить, что он остался там, в лесу навсегда? Что под уханье филинов забыл дорогу домой? Нет. Это невозможно. Ведь он множество раз доказывал всем, что никакие препоны не остановят идущего к цели детектива Дейла, чьё упорство подобно асфальтовому катку. Может быть, ей стоит купить кофемашину? В конце концов, так она перестанет ранить без того травмированные в пожаре руки… Одри смотрит на ладони. В глазах больше не расплывается. И пальцы уже не горят. Она не была бы собой и не была бы сейчас здесь, если бы имела обыкновение надолго предаваться унынию. Печальные воспоминания промелькнули в мозгу и унеслись в окно вместе запахами гари и раскаленной меди. Её задача – быть здесь и встретить Дейла, когда лес распахнет для него двери своей тюрьмы. А значит, ей всё же придется научиться варить чертовски вкусный черный кофе. Одри берёт телефонную трубку и набирает номер магазина бытовой техники. У неё еще есть время.