Коробка с печеньем

— И кому только в голову это пришло, — выдохнул Нарумия Мэй вместо запоздалого приветствия. Он сидел около Санады уже минут пятнадцать и тоже хмуро изучал людей вокруг. Половину Санада даже не помнил по имени, других с трудом узнавал без бейсбольной формы и биты в руках. И, если честно, кроме Райчи, который и притащил его на эту встречу, не интересовался никем. Даже Нарумией Мэем, сидящим рядом и нервно покачивающим ногой. — Когда Казуя пригласил меня прийти, я ожидал увидеть здесь его, — продолжил Нарумия. — Разве он не здесь? — Нет, представляешь. Зато здесь его бывший питчер, и шума от него столько, что я уже хочу сбежать. Санада глянул в сторону Савамуры, который обнимал за плечи раскрасневшегося Райчи и втолковывал ему что-то про грядущую серию товарищеских игр. С прошлого года они оба играли в Ласточках, и при каждой встрече или телефонном звонке Санада выслушивал бурные восторги в адрес подач Савамуры. Это раздражало, но Санада никогда не подавал виду, только подшучивал, что Райчи даст фору самым безумным фанаткам. После этих разговоров перед Санадой оказывалась горка поломанных зубочисток или порванных салфеток — чего угодно, что попадалось ему под руку. У Савамуры и Райчи теперь были похожие короткие стрижки, одинаковая форма и корпоративная съемная квартира на двоих. У Санады и Райчи общего не осталось ничего, кроме прошлого в бейсбольном клубе старшей школы Якуши. — Давно не слышал о тебе, — прервал Нарумия его размышления. Похоже, он непременно решил разговорить Санаду. — Ты играешь в университетской команде? — Я не играю, — ответил Санада неохотно, будто признавался в чем-то постыдном. Нарумия фыркнул и наклонился, заглядывая ему в лицо. — Травма? Девушка? — Учеба. — Вот только не надо. Все знают, что в универах спортсменам помогают всеми силами. Санада наконец посмотрел на Нарумию — впервые за вечер. Он помнил его гордым и заносчивым асом Инаширо, стоящим на горке, а сейчас перед ним сидел обычный парень в футболке-матроске и коротких шортах. Ноги у Нарумии были длинные и загорелые — наверное ездил куда-то летом. Про-игроки могли себе это позволить, в отличие от бедных студентов Токийского. — Допустим, я просто не захотел дальше играть, — ответил Санада, переводя взгляд с ног Нарумии на его загорелое лицо. Нарумия прищурился, словно сканируя Санаду, пытаясь определить врет тот или нет, и в конце концов выдохнул: — Допустим. Но тогда ты полный дурак, Санада Шунпей, у тебя был потенциал. — Недостаточный, — пожал плечами Санада. — Не пытайся мне льстить, я прекрасно осведомлен о своем уровне. И я видел на горке тебя. Нарумия заулыбался, словно ребенок, которого угостили конфетой, и выпрямился. — Ну и бог с тобой. Просто я думал хоть о чем-нибудь поговорить. — Есть много тем помимо бейсбола. От бейсбола меня уже тошнит. Нарумия ухмыльнулся. — Поверишь, если скажу, что меня тоже? — Ни за что. — Зря. Когда живешь бейсболом, иногда так хочется чего-нибудь другого. Не из бейсбольной жизни. Санада опять поймал себя на том, что пялится на Райчи и Савамуру. Он тряхнул головой, отпил выветрившийся джин с тоником и спросил: — И поэтому ты пришел на встречу, где одни бейсболисты и бывшие бейсболисты? Нарумия нагло забрал у Санады стакан, хлебнул и сморщился. — Я просто хотел увидеть Казую, говорю же. Санада просто хотел провести время с Райчи. А в итоге вот он: сидит и пытается вести диалог с Нарумией, пока Райчи болтается в компании Савамуры, с которым и так рядом каждый день. Говорить об этом Нарумии он, конечно же, не стал, но отметил: — Похоже, мы оба обломались в своих желаниях. Нарумия встал и загородил собой Санаде весь обзор. — Может, нам обоим нужно немного выпить? Ты определенно выглядишь как человек, которому это не повредит. *** Потратив уйму времени на вежливые прощания, они вышли на улицу. Небо уже потемнело, но неоновые огни освещали город ярче солнца. Санада зашел за Нарумией в итальянский ресторанчик, спрятанный в переплетении улиц. Нарумия заказал две пиццы, четыре джина с тоником и заговорил, как только принесли напитки. — Расскажи, чем ты занимаешься в универе? На кого учишься? Что делал на каникулах? Правда ли все, что пишут на форумах про общежития Токийского? — он сделал глубокий вдох. — И как давно ты пялишься на Тодороки так, будто он самая красивая девочка в классе? Санада с трудом проглотил вставший посреди горла коктейль и опустил стакан на стол. Нарумия сидел, откинувшись на спинку стула и смотрел на него с непоколебимым видом. — Я учусь на филологическом, это не очень интересно. В свободное от учебы время хожу в бассейн, игровые автоматы и караоке. На каникулах я подрабатывал в магазине спорт-товаров. А в общагах все еще хуже, чем пишут. Нарумия качнулся на стуле и демонстративно зевнул. — Хорошо. Так что насчет Тодороки? — Ничего. — Совсем ничего? — Совсем, — ответил Санада, ругая себя за резкость. Нарумию, судя по всему, его ответ не удовлетворил, но давить он не стал. Возможно, отступил лишь на время. Если Санада что-то и знал о Нарумии Мэе, так это то, что тот никогда не отступается. Между ними повисла пауза, из колонок под потолком тихонько играла гитара, и у Санады сорвалось непроизвольно: — А что насчет тебя и Миюки Казуи? Нарумия заулыбался, и Санада трижды пожалел о сказанном: он выдал сам себя. Без шансов. — Казуя — это другое, — ответил Нарумия, рассматривая принесенную официантом пиццу. — Казуя — это как первая бейсбольная любовь, с которой так ничего и не получилось. И вот ты играешь, работаешь с потрясающими кэтчерами, но иногда думаешь, а каково было бы с ним. И мне просто хотелось поговорить о его провале на прошлом чемпионате. Санада хмыкнул и потянулся за пиццей. — Не убедил. — Равно как ты не убедил меня, — пожал Нарумия плечами. — Ну, же, Санада, мы с тобой никогда не были близки и никогда не будем, но раз уж сегодня решили разделить ужин и выпивку, почему бы не посекретничать? Я умею держать язык за зубами. — Как исповедь незнакомцу? — Вроде того. Следующие минут десять они оба активно жевали. Пицца была горячая и ароматная, с тягучим сыром и травами. Санада не помнил, когда последний раз так вкусно ел. Чаще он ограничивался сэндвичами в универской столовой и готовыми бенто. Нарумия качал ногой под столом и постоянно задевал Санаду, но это почему-то не раздражало. Неудавшийся вечер уже не казался таким уж неудавшимся. И то ли дело было в джине с тоником, то ли в том, как Санада катастрофически устал и измаялся, но с Нарумией хотелось поделиться. Если уж он завел эту тему сам, вряд ли сейчас обзовет его мерзким и сбежит куда подальше. Санада много раз представлял себе, как расскажет кому-нибудь. Или даже признается самому Райчи. Как тот посмотрит на него не с привычным восхищением, а с отвращением, и попросит больше не приближаться. Так, наверное, было бы даже лучше. Санада бы перестал изводить себя присутствием рядом с человеком, который не отвечает взаимностью. Но он не мог. Просто не мог. Нарумия пнул его ногой посильнее, привлекая внимания. Судя по всему, он спросил о чем-то Санаду, а тот все прослушал. — Так и быть, я повторюсь, — откашлялся Нарумия. — Ты говорил, что бываешь в караоке. Не хочешь сходить сейчас? Санада опешил. Интерес и внимание Нарумии к его персоне становились поистине пугающим. Он было хотел спросить «зачем?», но понял, что услышанное ему не понравится. Вероятнее всего, Санада выглядел так жалко, что его пожалел даже Нарумия Мэй. — Я не в том настроении, — попытался отвертеться он. — Потому что Тодороки больше интересуют бейсбол и Савамура, чем ты? Вот оно. Санада отложил недоеденный кусок пиццы, но все же сдержался и не заехал Нарумии по физиономии за то, что тот никогда не отступается. Нарумия выглядел крайне довольным и терпеливо ждал ответа. — Я не хочу об этом говорить, — выдавил Санада, уже даже не пытаясь держать лицо. — Хорошо, давай многозначительно молчать. Хотя я бы с удовольствием послушал, как тебя угораздило, насколько давно, и почему ты до сих пор тиранишь себя, находясь рядом с ним. — Нарумия… — Можешь звать меня Мэй, — он поднялся на ноги и достал из заднего кармана шорт карточку, чтобы рассчитаться. — Так что, караоке или автоматы? И там, и там можно не разговаривать. *** Что я здесь делаю, подумал Санада уже в сотый раз за день, глядя, как Нарумия пытается выловить щипцами игрушку из автомата. Голова была тяжелой от алкоголя и долбящей из колонок музыки. Нарумия проигрывал уже пятую тысячу иен и выражался словечками покрепче, чем Санада в свое время слышал от Райзо. После того, как очередной жетон очутился в автомате, Санада не выдержал. Он подступил ближе, положил ладони поверх рук Нарумии и повел джойстик к белой плюшевой утке. Чужая спина напряглась, Нарумия, кажется не дышал. Санада наклонился ближе к стеклу, мазнув подбородком по плечу Нарумии. — Вот так, — сказал он, выравнивая щипцы над игрушкой. — И когда опускаешь, нажать нужно два раза, чтобы лучше ухватило. Нарумия съежился, и Санада навалился на него еще сильнее. Щипцы раскрылись и поползли вниз, ухватили утенка за голову, проволокли немного и выронили на полпути. — Мда, — разочарованно выдохнул Нарумия, ловко выскальзывая из рук Санады. — Тоже мне, мастер. Санада ухватил его за футболку, притянул обратно, впервые за вечер замечая растерянное выражение лица, и пока Нарумия соображал, чего от него хотят, наклонился и нырнул рукой в глубь автомата. *** — Всегда знал, что Якуши — школа для бандюганов. Нарумия продирался сквозь толпу с утенком в руках, и его щеки алели, как у старшеклассницы, перебравшей с косметикой. — По-другому из них игрушку не достать. Я работал как-то раз в таком месте. Те, что у края, приклеены, а те, что дальше, слишком тяжелые. — Везде обман, — сказал Мэй и выскочил следом за Санадой на улицу. Санада проверил телефон: ни одного звонка или сообщения. А что он ожидал, в конце концов? Была уже половина первого ночи, последний поезд давно ушел, и Санада предвкушал длительную прогулку пешком. — Пора по домам, — решил он. — Не думал, что скажу это, но спасибо, что вытащил оттуда. — Обращайся, — отсалютовал Мэй. — И все-таки ты удивил меня. — Чем же? — Я бы скорее поверил в то, что Тодороки влюблен в тебя, чем ты в него. И твой мазохизм просто потрясает. Зачем ты до сих пор с ним? Санада вздрогнул, было пугающе слышать такое, слышать от чужого человека, что да, Санада влюблен в Райчи, еще со старшей школы, в его ужасный смех, в косой шрам на щеке, в то, как он смотрит на Санаду, как смущается рядом с ним. — Потому, что он мой друг. — Он тебе друг, а ты ему нет, — ответил Нарумия резко и запнулся. — Постой, ты до сих пор надеешься, что когда-нибудь вы… — Нет. Я не надеюсь. Нарумия посмотрел внимательно, сдвинув брови. Было сложно представить, что творилось сейчас в его светлой голове. Возможно, он опять оценивал ложь Санады от одного до десяти — интересно, на сколько она тянула? — Пойдем ко мне, — предложил он в конце концов. — Зачем? — Ты дурак, Санада Шунпей? Нарумия выпрямился и вскинул подбородок, как делал это, стоя на горке. Санада ни за что не отбил бы такую подачу, и поэтому он просто сказал: — Пойдем. *** Переступив порог, Нарумия сразу направился на кухню. Квартира, которую для него снимало агентство, оказалась крошечной, не больше комнаты Санады в общаге, разве что жил он в ней один. Внутри было чисто, пахло лимонами и зеленым чаем. Почти всю жилую комнату занимала широкая кровать, нелепая, совершенно не вписывающаяся в антураж скромного японского жилища. Пока Санада искал, где бы присесть, Нарумия притащил из холодильника бутылку вермута и два стакана со льдом. — Мне уже хватит, — покачал головой Санада. — Да и тебе тоже. — Ладно, уговорил, — кивнул Нарумия, убирая все принесенное обратно. Санада смотрел, как он стягивает с себя футболку за ворот, бросает в плетеную корзину в углу, и уже знал, что будет дальше. Нарумия словно красовался перед ним — а чем полюбоваться в нем было. От мелких веснушек на загорелых плечах до аккуратных ямочек на пояснице. Нарумия был сложен почти идеально, если не сказать идеально совсем. Но отсутствие изъянов бесило, и Санада вглядывался все пристальнее, пытаясь обнаружить хотя бы один. — Почему? — спросил он, когда Нарумия присел на край стола и положил пальцы на свою ширинку. — Кажется, мы договорились многозначительно молчать? Санада сглотнул и протянул к нему руку. Живот Нарумии тут же поджался, изо рта вырвался не то выдох, не то начало фразы, которую он хотел сказать, но не смог. Кожа Нарумии оказалась горячей и гладкой. Санада с удовольствием провел ладонями по его бокам, спине и спустился на задницу, сминая пальцами шорты. Нарумия подался вперед, утыкаясь носом в шею. Дыхание его тоже было горячим, приятным и возбуждающим. Когда Санада провел губами по его плечу, он задышал чаще и расставил ноги, позволяя притереться совсем близко. Потянул наверх футболку Санады, отбросил ее в сторону и облапал Санаду с какой-то нечеловеческой жадностью. — Целоваться не будем? — спросил он и с силой дернул ширинку. Санада встретил его взгляд — шалый, темный от расширенных зрачков, с тонкой лазурной окантовкой, — и замер. Что я здесь делаю, подумал он снова, а потом поцеловал Нарумию, выдыхая ему в губы, и приподнял за бедра, усаживая удобнее. Нарумия обхватил его руками и ногами, стол под ними опасно качнулся. — У меня есть шикарная кровать, — заметил Нарумия и вжался губами в шею Санады. — К черту кровать, — рыкнул Санада. Его вело, как сумасшедшего. Безумно хотелось трахаться, хоть на столе, хоть на полу, хоть на потолке, если получиться. Нарумия толкнул его в грудь, полностью стянул с себя шорты и наклонился к нижнему ящику стола. Внутри оказались презервативы и смазка. У Нарумии Мэя все было схвачено — как всегда. Санада трогал его везде, лизал загорелую кожу, целовал веснушки на плечах и растягивал, слетая с катушек от хлюпающих звуков. Стол скрипел, готовый развалиться в любой момент. К черту стол тоже, подумал Санада, к черту все. От Нарумии пахло лимонами, терпким потом и немного алкоголем. Он стонал, как заведенный и цеплялся за шею Санады, царапал его руки, ерзал пятками ему по ногам. Когда Санада начал вставлять, Нарумия чуть не приложился головой о навесной шкафчик, задохнулся на вдохе и обхватил Санаду за шею так, что в глазах потемнело. Санада молился, чтобы стены в квартире были не слишком тонкими, потому что в ушах стояла какофония из криков Нарумии, скрипа мебели и его собственных стонов. На месте соседей он бы давно вызвал полицию. Он вдалбливался в Нарумию короткими быстрыми толчками, впивался пальцами в упругие, влажные от пота бедра и вылизывал приоткрытый рот. Все, что он делал с Нарумией и что Нарумия делал с ним, казалось идеальным без всяких «почти». *** Утром Санада проснулся, запутавшись с головой в простыне. Чужая рука лежала у него на шее, словно удавка. Он не был настолько пьян вчера, чтобы не помнить, кому эта рука принадлежит, и все же провалялся без движения еще какое-то время, привыкая к мысли о случившемся. Нарумия проснулся от звонка будильника. Отдернул руку, перекатился на край кровати и встал, ища на полу телефон. Отключив сигнал, он прошлепал босыми ногами на кухню, достал из холодильника сок, выпил крупными глотками почти половину бутылки и налил Санаде тоже. — Ну как, утро доброе или нет? — спросил он, протягивая стакан. — Пока не разобрался, — честно признался Санада. Ему очень хотелось рассказать Нарумии еще раз обо всем, чтобы не оставить неточностей, чтобы выговориться о Райчи, о влюбленности, с которой он даже не пытался ничего сделать все это время. О бейсболе, который бросил еще и потому, что не смог играть в него без Райчи. О собственной глупости, трусости и инертности, о неспособности — то ли от лени, то ли от нежелания — что-то изменить. Рассказать об этом хоть кому-нибудь от и до. Нарумия потянулся, как красивое чудное животное, и надел футболку, запустив вторую в Санаду. — Только попробуй в меня тоже безответно влюбиться, — протянул он без тени улыбки. — Что будешь на завтрак: яичницу или хлопья? *** Весь следующий месяц Санаде было тошно от самого себя. Секс с Нарумией был отличным, да и вся их прогулка взбодрила Санаду, ненадолго вывела из состояния сомнамбулы, в котором он находился уже очень давно. Но было в этом что-то неправильное. Санада не любил Нарумию, Нарумия не любил его, Санада любил Райчи, а Райчи его нет. Если вдуматься, он никого не предавал и не обманывал, разве что, кроме самого себя. Он даже перестал прогуливать занятия в универе, стараясь отвлечься от неприятных мыслей учебой. Учителя дивились его присутствию, а одногруппники каждый день звали в кино и на тусовки. Санада ходил — а чем ему еще было заняться? У Райчи началась подготовка к новому сезону, и он был занят больше обычного, в кружках Санада не состоял, девушки у него не было. Он не считал, что вся его жизнь протекала бессмысленно, хотя иногда и задумывался, чем бы наполнить ее, чтобы не было так скверно. На выходные он ездил к родителям или заглядывал в Якуши поболтать с Райзо. В основном они говорили о Райчи. Санада любил эти разговоры еще с тех пор, как Райзо появился у них в школе впервые, как обещал им появление сильного игрока, с которым они доберутся до верхушки Кошиена. Тогда Санада думал, что родители вечно преувеличивают успехи своих детей, но стоило ему впервые увидеть Райчи на бите, все сомнения развеялись. До верхушки Кошиена они так и не добрались, хоть и подступали пару раз очень близко. Санада не мог винить в поражениях никого, кроме себя: он был недостаточно хорош и обещаний, данных Райчи, не выполнил. Первые полгода в универе он состоял в бейсбольном клубе, а потом все отгорело как-то быстро и безболезненно. Играть не в Якуши, не с Райчи Санада, как оказалось, не мог. С началом японской серии в октябре, Санаде пришло сразу два приглашения. Одно от Райчи на все игры Ласточек, а другое почему-то от Миюки Казуи на матчи Гигантов. Санада смотрел на него, как на смертоносное биологическое оружие, и никак не мог сообразить, что сподвигло Миюки, с которым они никогда толком не общались, прислать ему это. День матча выдался жарким, толпа подступила к стадиону, обмахиваясь картонными веерами и буклетами. Санада тащился в самом конце с переносным вентилятором на батарейках и бутылкой холодного сидра. Все утро он думал — идти или не идти? Но заняться все равно было нечем, а болтаться сутки в душной общаге, где слово «кондиционер» даже не произносили вслух, хотелось меньше всего. Сектор, в котором было место Санады, располагался прямо позади дома — отсюда открывался хороший обзор. Санада устроился поудобнее и взглянул на таблицу игроков. Верхняя светящаяся строчка насмешливо сообщала: «Чиба Лотте Маринс, стартовый питчер, четырнадцатый номер, Нарумия Мэй». Санада помнил, что Нарумия играет за них, но под ребрами все равно ощутимо кольнуло. Он с нетерпением ждал, когда команды появятся на поле, и нервничал каждый раз, когда Нарумия поднимался на горку. Со школы тот стал устрашающе лучше, невозможно было подумать, что у него был лимит. Гостевая форма — белая с черным и красным — отдаленно напоминала форму Инаширо и сидела на нем как вторая кожа. Из-под бейсболки выбивались сильно выцветшие на солнце волосы. Нарумия сохранял хладнокровный вид и подавал точно, мастерски и красиво, не оставляя соперникам шансов. Только на Миюки Казуе система каждый раз давала сбой. То ли дело было в мастерстве Миюки, то ли в неравнодушии Нарумии к нему, каких-то старых счетах, но тот снова и снова цеплял его мячи, приводя стадион в бешеный восторг. Санада вышел с матча раньше, чем тот закончился, впервые за долгое время поймав себя на мысли, что он хотел быть на поле, а не на трибунах. *** — Как тебе матч? Санада узнал голос сразу же, но поворачиваться не спешил. Он придумал у себя в голове десяток ответов, почему ошивается вблизи стадиона до сих пор. — Нарываешься на лесть? — А почему бы и нет. Нарумия, уже успевший переодеться в джинсы и футболку, расплылся в улыбке. — У меня не было твоего номера, поэтому я подумал, что дождусь тебя здесь. — Команды выходят в другом месте, но я решил, что ты будешь ждать меня, и пришел. Санада рассмеялся, а Нарумия небрежно поправил спортивную сумку на плече и принялся притопывать одной ногой, будто в такт неслышимой песне. — Так вот из-за чего Миюки прислал мне приглашение. А просто попросить номер телефона ты не мог? — Не хотел показаться навязчивым. Санада помедлил, переминаясь с ноги на ногу. Разговор сегодня не клеился. Да и что Санада мог сказать? Зачем он ждал Нарумию? Потому что в прошлый раз ему понравилось, и он хотел повторить? Все было как-то нелепо, не поддавалось законам логики, не выдерживало принципов Санады. Он не был пьян, расстроен тоже не был, но приперся на этот матч. Откровенно смущаясь, наблюдал, как Нарумия двигается при подаче, и решил задержаться в надежде на что? — Ты хочешь воспользоваться мной, Санада Шунпей? — Нарумия склонил голову набок. — Разве это не подло? Как же твоя большая и чистая любовь? — Я устал, — ответил Санада. — Устал ждать смелости от себя или знаков от Райчи. Я правда хочу сделать с этим что-нибудь. Нарумия вздохнул, забрал у него из рук мини-вентилятор и направил его себе в лицо. — Представь, что тебе подарили подарочную коробку с печеньем, Шунпей, — тихо начал он. — Так вот, его нужно съесть, пока свежее. А то будешь ждать особо важных гостей, которые бы оценили, а они могут никогда не прийти… Санада ухмыльнулся особой философии от Нарумии Мэя. Похоже, тот сам не понял, что пытался сказать. — Хочешь в караоке? — предложил он, глядя, как вентилятор раздувает светлые волосы. — Хочу. — Тогда пойдем, отметим твою победу. *** Кабинка была просторная, рассчитанная, наверное, человек на пятнадцать, но они с Нарумией обосновались в ней только вдвоем. После трех стаканов сока и пяти неумело спетых песен Нарумия забрался к нему на колени и обнял за шею. Санада положил руки ему на спину и запустил их под футболку, балдея от ощущения твердых, перекатывающихся мышц. Нарумия терся о него, двигал бедрами, у Санады стояло до искр в глазах, хотелось дернуть ширинку и сделать уже что-нибудь, дать Нарумии в его красивый рот или быстро и грубо отдрочить им обоим. Но Нарумия крепко сжимал его бедрами, хватал запястья, мучил и изводил. Наиздевавшись всласть, когда Санада едва не сорвался, Нарумия забрался на стол, расстегнул ширинку, поставил ноги по обе стороны от Санады и начал дрочить: — Что будешь делать? — спросил он. Санада рассматривал его аккуратный член в тусклом свете лампы и плавился, словно масло на сковороде. Он никогда раньше не брал в рот. Нарумия сходил с ума и толкался все глубже, вскидывая бедра и цеплялся за волосы Санады. Санада давился собственной слюной и хотел стонать, но не мог. Когда Нарумия кончил, Санада развернул его и уложил животом на стол. Достал из спортивной сумки презервативы и смазку, купленные по дороге. Раскатал резинку по члену, плеснул побольше смазки между ягодиц и толкнулся внутрь, не растягивая. Нарумия вскрикнул, царапая короткими ногтями поверхность стола. — Прости. — Сука, больно! — Потерпи, — Санада наклонился и обцеловал Нарумии шею, плечи, лопатки, пока тот не начал понемногу расслабляться. — Ты охренительно хорош, знаешь? Нарумия повернул к нему голову, в уголках его глаз стояли слезы, губы были искусаны почти до крови. — Знаю, — сказал он и слабо улыбнулся. Санада вцепился ему в ягодицы и начал осторожно двигаться. Нарумия сжимался внутри, вздрагивал, и Санада натягивал его сильнее, плотнее, ощущая, как оргазм подкатывает жгучей тяжелой волной. Его накрыло так ярко, что он почти отключился, не слыша и не видя ничего вокруг. *** Неделю спустя, когда оба соседа Санады уехали на выходные домой, Мэй пришел к нему в гости с коробкой подарочного печенья. Они трахались полночи, глуша стоны друг друга подушкой и ладонями, а потом до утра смотрели какой-то американский сериал про магов. Мэй размышлял о том, каким бы магом он был: конечно, самым сильным и опасным, он бы метал огненные шары и управлял драконами. Санада заметил, что драконы — это из другого сериала, где тоже, кстати, была одна властная блондинка, на что Мэй обозвал его извращенцем. Они начали встречаться раз или два в неделю, и Санада не заметил, как привык. Привык называть Мэя по имени даже про себя, привык к его едким фразочкам, любви к запаху лимона и чая. К тому, каким мягким и расслабленным он бывал по утрам, когда обнимал Санаду поперек груди и упирался подбородком в плечо. И когда полностью голый ходил за соком до холодильника. Как-то раз Санада даже пропустил матч Райчи ради их встречи, на что Мэй сказал «Молодец, Шунпей, я тобой горжусь» и отсосал ему в кабинке пурикуры. На свои матчи Мэй его не приглашал, но Санада сходил еще на один украдкой. Он надеялся, что никто и никогда об этом не узнает, но во время перерыва ему пришло сообщение: «Ну как?». Мэй любил, когда его хвалили, а Санада даже если бы очень хотел, не смог бы скрыть своего восхищения. Позже Мэй признался, что не знал наверняка, когда написал, но ему хотелось, чтобы Санада на него смотрел. Они с Мэем не были связаны никакими обязательствами, не обманывали друг друга — ну, Санада не обманывал, а Мэй просто умалчивал свои мотивы, обзывая Санаду дураком. И все равно иногда его накрывало беспокойством. Они просто встречались и трахались, и обоих все устраивало, так что же ему не так? *** В один из ноябрьских вторников рано утром Санаде позвонил Райзо. Раньше он никогда так не делал, и Санаду окатило холодной волной страха: что-то случилось. — Выручишь меня? — начал Райзо, не утруждая себя приветствием. — Меня тут как мальчишку ветром продуло, надо с этими балбесами на игру съездить, чтобы не потерялись по дороге от автобуса до поля. — Что-то серьезное? — нахмурился Санада. — Вы были у врача? — Санада, не будь занудой. Санада вздохнул, глядя на время и прикидывая, за сколько доберется до Якуши. — Может, вам лекарств принести? — Это можно, но только после игры, не успеешь. Санада засуетился, принялся натягивать брюки, не отнимая телефон от уха. — Какие будут указания? — Выиграть, конечно, — зашипел Райзо. — Слушай, в тренерской, ты знаешь где я прячу ключ, на столе блокнот, там информация о команде соперника. Мы с парнями все обсуждали накануне, они все знают, подскажут. Ты просто будь умницей, как всегда. Некого мне больше попросить. На тебя кое-как директора уговорил, он хотел Асуду-сан отправить. Санада вспомнил Асуду-сан, милую старушку, преподававшую классическую литературу, чья связь с бейсболом заключалась только в том, что ее покойный муж работал когда-то осветителем на стадионе, и усмехнулся. — Знаете, что я не могу вам отказать, да? — Знаю, — ответил Райзо. — Ладно. И будь на связи. Санада сбросил звонок и поставил телефон на зарядку. Ветром продуло — конечно. Он помнил, как Райзо являлся на тренировки с серьезным вывихом, как возил их на матчи с тяжелым отравлением и гонял по полю, когда у самого была температура. Райзо бы ни за что не пропустил игру, если бы мог встать с постели и пойти. В дальнем углу шкафа нашлись белая рубашка и галстук. Нужно было выглядеть прилично, раз уж подходящей одежды у него не было. Форму Якуши он оставил в родительском доме — не смог выбросить, запихнул в большую коробку и убрал под кровать. Когда он добрался до школы, бейсбольный клуб уже толкался у ворот, охваченный паникой, достойной конца света. Санада не знал толком никого из ребят, последние, с кем ему довелось играть, выпустились год назад. Встретившись с парой десятков внимательных взглядов, он и сам запаниковал. Что ему было делать? Как он мог хоть чем-то им помочь? — Меня зовут Санада Шунпей, — представился он. — И я не знаю, кому сейчас страшнее, мне или вам. Отдав указания забираться в подошедший автобус, Санада побежал в раздевалку. Нашел тот самый блокнот и уже собрался выходить, как заметил на крючке форменную куртку Якуши. Он накинул ее себе на плечи взамен собственной и замер, всматриваясь в зеркало на стене. Ему казалось, что оттуда на него смотрит совсем чужой человек. Будто Санаду подменили на другого, более взрослого, изменившегося Санаду, а он почему-то этого не заметил. Матч оказался непростым, соперники из Угумори наступали безжалостно. Санада помнил старую команду Угумори, но эта была значительно сильнее. Беттеры Якуши не могли одолеть ее три иннинга, зато сами сдали два рана. Райзо висел на телефоне и ругался, почем свет стоит. Его незримое присутствие ощущалось, и Санада нервничал еще больше. Нужно было что-то менять, изначальная стратегия оказалась неэффективной, когда Угумори вывели на горку первогодку, до этого не мелькавшего нигде. Санада судорожно соображал, выискивая правильное решение. Ответственность давила на плечи, пригвоздив его к скамейке. Тактика Райзо всегда была непредсказуемой, сбивала соперников с толку. Но Санада не был и вполовину умен и опытен, как Райзо. Последние две замены, которые он провел, только усугубили их ситуацию. Разрыв в три рана никак не хотел сокращаться. Санада закутался в куртку — в дагаут пробирался ветер — закрыл глаза и вспомнил похожие ситуации на матчах, которые он видел или в которых участвовал. Представил спину Райзо, которую наблюдал не раз, отсиживаясь за ним во время игр, его расслабленную позу, глубокое дыхание. Откинувшись на спинку лавки, будто копируя, Санада посмотрел на поле. Они постараются выиграть. Он обещал. *** На обратном пути в автобусе Санада пытался выспаться, но ему не давали. Парни, перевозбужденные от вырванной в последний момент победы, шумели и никак не хотели сидеть на местах. Они закидывали Санаду вопросами о его бейсбольном прошлом, о том, с кем из про-игроков он сталкивался, с кем общается до сих пор. И тут Санада вспомнил, что договорился сегодня о встрече с Мэем, но совершенно об этом забыл. Оставалось всего полтора часа — наверное, тот уже собрался… Разговаривать при команде было неудобно и Санада написал сообщение: «Прости, сегодня не получится. Потом расскажу». Ответ пришел почти моментально: «Ок». Мэй всегда много болтал в жизни, но в сообщениях ограничивался одним или двумя словами. Было невозможно понять, обиделся он или нет, но Санада уже привык. Про Мэя, как назло, его расспросили с особым пристрастием. — Рассказываете так, будто очень хорошо его знаете, — заметил третий базовый Шинохара. Санада смутился, но попытался спрятать это за смехом. — Все, кто когда-либо играл против него, рассказали бы вам так же. Мэй невероятный питчер и очень запоминающийся. — Как вообще можно отбить подачи такого монстра, как Нарумия? — Надо быть таким же монстром. — Но вы же отбивали? — Немного. Когда автобус вернулся к воротам школы, Санада почувствовал облегчение. Он еще раз пересчитал по головам всех и поклонился. — Спасибо за игру, это было интересно. — Спасибо вам! — воскликнул неровный хор голосов. Санада проводил команду взглядом и поспешил в метро. Тодороки жили всего в паре станций. Дорога до их дома как будто навечно отпечаталась у Санады в голове. Сколько раз он ходил по ней с Райчи, обманывая, что ему тоже в ту сторону. Сколько раз отсчитывал шаги, чтобы не натворить глупостей, не признаться, не схватить Райчи за руку и не притянуть к себе. Весь сегодняшний день превращался в сплошное мутное воспоминание. Странный день, подумал Санада, скорее бы он закончился. Райзо открыл ему спустя пять минут стука. Вид у него был ужасный, он качнулся, чуть не свалившись Санаде на руки, но в последний момент удержался за косяк. Санада шагнул внутрь, стянул обувь за пятки и, закинув руку Райзо себе на плечо, повел его обратно в комнату. — Мог бы и сам дойти. — Как же, могли бы, — усмехнулся Санада. — Успокойтесь уже и перестаньте вести себя, как маленький. — А ты у нас большой, — недовольно проворчал Райзо, укладываясь на расстеленный диван. — Что врач сказал? У вас же был врач? — Был-был, вон список лекарств на столике. Жить буду, только спину надо беречь. Лучше расскажи мне про игру. Санада протянул руку и взял записку с нечитаемыми названиями. — Сперва я схожу в аптеку. Результаты вы знаете, а остальное как-нибудь подождет. Райзо сжал зубы — наверняка хотел выругаться в его адрес, но промолчал и отвернулся лицом к спинке, делая вид, что не так уж ему интересно. Санада вернулся к двери и уже готов был выйти, как этой дверью ему прилетело в лоб. — Отец! — воскликнул Райчи и спохватился. — Санада-семпай, ох, извини, я не видел. Я не знал, я… Санада присел на порог, потирая лоб, на котором набухала шишка. Райчи склонился над ним так низко, что в животе у Санады что-то тяжело перевернулось. — Ничего, не стеклянный, — улыбнулся он. — Может, лед приложить? — запаниковал Райчи и метнулся к холодильнику. Он вернулся с пакетом замороженного горошка и виновато протянул его Санаде. — Спасибо. — Тебе спасибо. Ты ведь сегодня помог отцу и сюда приехал даже раньше меня. — Всего на пару минут. Райчи сел рядом, так, что их плечи коснулись, и Санаде как никогда захотелось выбежать отсюда прочь. Благо, предлог у него был идеальный. — Я схожу до аптеки, а потом пойду домой, — произнес он, поднимаясь на ноги. — Я с тобой! — Нет, — выпалил Санада слишком резко. — Останься с отцом, я сам справлюсь. Он вышел на улицу и глубоко вздохнул. Сердце колотилось, как бешеное. Каждый раз, каждый раз! Да сколько можно! От обиды на себя самого хотелось кричать. Санада перешел с шага на бег, глотая холодный сырой воздух, который комом вставал в горле. Что, что нужно сделать, чтобы это закончилось?! Он притормозил только у станции, рубашка под курткой — форменной, свою он из кабинета Райзо так и не забрал — взмокла от пота и помялась, волосы, которые давно следовало подстричь, растрепались от ветра и теперь лезли в лицо. Продавщица в аптеке взволнованно оглядела его и быстро отдала все по списку. До дома Тодороки он тоже добирался бегом. Этот день нужно было заканчивать. Райчи встретил его на пороге, сообщив, что отец уснул, потому что перенервничал из-за матча. — Тогда я не буду заходить. Расскажу ему все потом по телефону. Райчи переступил с ноги на ногу и поджал губы. Он всегда так делал, когда хотел что-нибудь сказать. — Ну же, — улыбнулся Санада. — Говори скорее, а то мне пора. — Ты стал реже звонить мне, — начал Райчи осторожно. — И приходить на матчи. Раньше мы могли даже гулять вместе. Я понимаю, я сам вечно занят, но боюсь, ты обиделся. Я тебя обидел? Я правда не понимаю. Каждое слово Райчи было, как тяжелый удар по голове, выбивающий последние остатки мозгов. Санада смотрел, как тот хмурится, как нервно трогает шрам на щеке, и неосознанно тянулся вперед, ближе, еще ближе, к острому носу с пятнами веснушек, к обкусанным губам, к Райчи, его любимому Райчи. «Ты, что, дурак, Санада Шунпей?» — вдруг всплыл в памяти голос Мэя, и только это заставило Санаду остановится, когда глаза Райчи от удивления уже стали круглыми как два блюдца. — Эйдзюн говорит, что у тебя наверняка появилась девушка, — Райчи запнулся, делая шаг назад. Маленький, едва заметный, но такой говорящий, что в груди все сжалось. — Да, вроде того. Райчи выдохнул облегченно и заулыбался. Санаду мутило, будто он только что слез с карусели. Только идиот мог рассчитывать на что-нибудь после такого, а Санада идиотом не был. — Рад за тебя, — ответил Райчи. — Но не забывай про меня тоже, ладно? — Ладно, — кивнул Санада. — Не буду. *** По дороге домой Санада подумал позвонить Мэю и заявиться к нему. Но тот наверняка уже поменял свои планы и пошел куда-нибудь, или лег спать раньше, или остался подольше на тренировке. У Мэя в жизни было много забот. Санада вообще удивлялся, как тот всегда находил на него столько времени. Вот Райчи столько не находил. Сравнивать их Санада не любил, но порой это случалось непроизвольно. Он вышел на станцию раньше, купил в комбини три банки пива и бенто, вспомнив, что не ел весь день, и пошел пешком. Дорога гудела и вибрировала от проезжающих машин, воздух дышал холодом. Санада перебирал сегодняшний день по косточкам. Еще утром, разглядывая себя в зеркале, он думал, что способен всему положить конец — вырвать эти чувства, как больной зуб. Но встретив Райчи, он осознал, что зуб давно разрушился, и доставать его придется по кусочкам. Если бы Санада сделал это раньше, так мучаться не пришлось, но он тянул до последнего. У самого общежития Санада притормозил, достал телефон, проверяя звонки и сообщения. Мэй так ничего больше и не написал, и черт знает, как стоило к этому относиться. Санада представил, как тот сейчас крутится на своей огромной кровати, взбивая ногами простыни, досматривает без него сериал. К Мэю все-таки тянуло. То ли потому что не хотелось оставаться сегодня одному, то ли еще по каким причинам. Наплевав на все, Санада пошел обратно, набрал сообщение: «Ты дома?», и тут же получил ответ: «А если да?». «Я приду?» «А ты хочешь?» Санада задумался, и Мэй, будто почувствовав его сомнения по затянувшейся паузе, написал: «Ахах, ясно». Ехать до Мэя было долго, поезд шел практически пустой, и вагоны сильно заносило на поворотах. За окном огнями тянулся подмороженный ноябрем город. Куртка, вот же черт, куртка Якуши, от холода совсем не спасала. Первое, что сказал Мэй, увидев его, было многозначительное: — О. Он смотрел на куртку удивленно, будто та была инопланетным скафандром. — Любопытно, с кого ты ее снял. — Я сегодня ездил на матч вместо Райзо. Мэй, заметно помявшись, все же впустил его в квартиру. Прошел, не оглядываясь, до спальни и лег на кровать. В комнате пахло жареной курицей и картошкой, и у Санады скрутило желудок. Он достал из пакета собственное бенто, пиво и осторожно спросил: — Не против? — Да делай ты что хочешь, — отмахнулся Мэй, укутываясь в одеяло и снимая с паузы сериал. Расправившись с едой, Санада сходил в душ. Нашел свои свежие постиранные вещи, которые оставил в прошлый раз. Брюки и кофта с длинным рукавом лежали с краю на пустой полке, а еще пахли лимоном и чаем, Мэем пахли. Санада натянул их на себя и сел на кровать. — Виделся с ним сегодня, да? — спросил Мэй, даже не поворачиваясь в его сторону. — Не говори. У тебя, идиота, все на лице написано. Санада пожал плечами и подвинулся ближе. — Сколько уже посмотрел? — Второй сезон заканчиваю. Ты не признался ему? — Нет… — Конечно нет, — усмехнулся Мэй. — Ты никогда бы ему не признался. Ни тогда в школе, ни сейчас. Ты слишком бережешь его, всегда так было. Санада устроился головой на подушке, разглядывая Мэя снизу вверх. Его губы вытянулись в узкую линию, брови нахмурились, нос сморщился смешно и по-детски. Даже таким упрямым и злым — а Мэй, определенно злился, — Санаде он казался красивым. — Я не знаю, как мне это перерасти. — Так приходи, когда узнаешь, — прорычал Мэй. — Вот тогда, блядь, и приходи. Ты такой ленивый, что тебе лень даже разобраться в себе. Санада прикрыл глаза. Мэй впервые ругался на него так всерьез. И самое обидное во всем этом было то, что он был прав. — Мэй… — Нарумия, — одернул он, и Санаду словно хлестнуло тонким прутом. — Все, хватит. Можешь валить отсюда, Санада. Теперь я тоже устал. — Ты не понимаешь, — попытался оправдаться он. — Я был влюблен еще со старшей школы… — Я не понимаю? — тихо рассмеялся Мэй и все-таки перевел взгляд с экрана на Санаду. — Не понимаю, как можно влюбиться в парня и смотреть на него пару лет, будучи на девяносто девять процентов уверенным, что тебе ничего не светит? О, прекрасно понимаю. *** В ту ночь Санаде пришлось добираться до общаги на такси, на это ушли последние деньги, скопленные за лето, а комендант чудом согласился пустить его внутрь. Санада с радостью наказал бы себя бессонницей, но день вымотал его так, что он вырубился в ту же секунду, как голова коснулась подушки. В начале декабря город начали украшать к Рождеству. На стенах торговых центров появились еловые ветки и золотистая мишура, а к неоновым огням вывесок прибавились разноцветные светодиоды. Пока люди предавались предпраздничной лихорадке, учителя в универе зверствовали, припоминая Санаде каждый его прогул. Мама звонила чаще обычного, словно чувствовала что-то, и все время пыталась заманить Санаду домой на печенье, которое она совсем не умела печь. Санада подстригся, переоделся в пуховую куртку и стал тщательно бриться каждое утро, внимательно вглядываясь в зеркало и пытаясь разобраться в себе. После матча против Угумори у Райзо состоялся таинственный разговор с директором Якуши, и тот предложил Санаде работу менеджера. Оплата была чисто символическая — максимум, который такая школа как Якуши могла себе позволить. Санада не дал окончательного согласия, но на поле стал появляться чаще и выучил всю команду по именам. Якуши и бейсбол — не сразу, конечно — постепенно перестали быть вязким прошлым, они превращались в новое настоящее для нового Санады. Его повседневность трансформировалась, а время, тормозившее до сих пор, ускорялось и наверстывало упущенное. С Райчи он встретился лишь раз, когда тот пришел давать первогодкам мастер-класс, и его смех теперь уже непривычно разнесся по полю старшей Якуши. Санада тогда обменялся с ним парой фраз: ему не хотелось отнимать счастье у парней из команды, к которым пожаловала почти знаменитость. Наверное, так было даже лучше. Да, определенно лучше, думал Санада, глядя на него из-под низко надвинутого козырька бейсболки. Издалека, со скамейки в дагауте, Райчи виделся ему мощным талантливым беттером, а не мальчишкой на год младше, которого хотелось поцеловать. Окажись они ближе, возможно, Санаду накрыло бы снова. Но издалека все было хорошо. Удивительно спокойно. Санада почти гордился собой, когда провожал Райчи взглядом с поля и не хотел увязаться следом. О Мэе Санада вспоминал едва ли не каждый день. О нем напоминало все от папки с так и не досмотренным сериалом на ноутбуке до коробки из-под печенья, в которой теперь хранились карандаши и цветные ручки для конспектов. «О, прекрасно понимаю», — сказал Мэй тогда, а Санада до сих пор не мог разобраться, кого он имел в виду. Миюки Казую? Какого-то безымянного одноклассника? А может быть, его самого? От последнего варианта в груди все сжималось. Если вспомнить, Мэй никогда не признавался ему ни в чем, но также ничего и не отрицал. Он принимал Санаду, зная обо всем, обнимал его по ночам, прижавшись всем телом, находил время в самые насыщенные играми и тренировками недели, стирал его одежду — даже складывал ее на отдельную полку. Трахаться с Мэем было очень хорошо, но помимо этого его было приятно целовать, слушать, как он неумело поет в караоке, есть его вечно сгоревшую яичницу, смотреть его матчи на поле и пересматривать в записи. Санаде нравилось разглядывать его совершенно голого, в бейсбольной форме или домашних штанах и майке. Его веселило, как тот хмурился над серьезными моментами в фильмах, как морщил нос от чего-нибудь невкусного и расплывался в дурацкой улыбке, стоило его похвалить. С каких пор, господи, ужаснулся Санада. Он стоял возле витрины с разноцветными пирожными и пялился на свое отражение в стекле — губы против воли растягивала глупая улыбка. Как он влюбился в Нарумию Мэя и совершенно этого не заметил? Кто-то из прохожих толкнул Санаду плечом — отражение в стекле дернулось. Да он был еще большим идиотом, чем Мэй ему говорил. Идиотом космического масштаба. Злоба на самого себя горчила на языке. Праздничные огни издевательски мигали, сливаясь в один огромный световой поток. Санада зашел в магазин, встретивший его хрупким звоном колокольчиков, и попросил завернуть самую маленькую коробку с печеньями в форме елочных игрушек — денег хватало только на нее. Почти всю дорогу в поезде до дома Мэя, Санада сидел и качал ногой — он как будто перенял этот жест, сделав его своим. Наверное, было и что-то еще. Наверное, и Мэй заразился от него чем-нибудь. Любовью к фантастическим сериалам или привычкой перебрасывать микрофон из руки в руку во время пения в караоке. От станции до квартиры Санада бежал трусцой, чтобы не замерзнуть, и потому, что очень боялся опоздать. Казалось, сейчас каждая секунда на счету — стоит помедлить, и Мэй точно не станет слушать его. На звонок в дверь Мэй не ответил, на стук тоже. Санада прислонился ухом к двери, пытаясь уловить какие-нибудь звуки из квартиры. Мэй мог быть не дома, а мог видеть Санаду в глазок и нарочно не открывать ему. С их последней встречи он сбрасывал звонки Санады в секунду — наверное, добавив его номер в черный список. Это было бы вполне в духе Мэя. Простояв у двери минут пятнадцать, Санада опустился на корточки и привалился к стене, прикрыл глаза и представил, как и что будет говорить, когда Мэй придет — если придет. Он мог уехать с командой на сборы или на товарищеский матч в другую префектуру, перебраться к семье, другу, мог даже сменить жилье. Санада не знал, сколько готов прождать — час, два, до последнего ночного поезда, до первого утреннего. Красная оберточная бумага на печенье противно шуршала, стоило ее только задеть. Санада отложил коробку в сторону и устроился поудобнее, вставил в уши наушники-капельки. В подъезде под потолком висели камеры — дом был новый и дорогой, — но Мэй как-то проболтался, что за ними никто не следит. Их проверяют только в случае, если что-то уже случилось. Санада надеялся, что его не выгонят отсюда раньше, чем это в теории сделает Мэй. Он уже почти задремал, когда в бок сильно ткнулось что-то твердое. Зашипев от боли, Санада вытянул из ушей наушники и с трудом разлепил глаза. Мэй возвышался над ним, как айсберг над рыбацкой шлюпкой. В белоснежной куртке с меховым капюшоном, белой шапке с помпоном и в белом же вязаном шарфе. В руках у него была спортивная сумка и бита, которой судя по всему Санаде и прилетело. — Что нужно? — спросил Мэй. Его покрасневшие от холода пальцы сжимали биту, и Санада понял, что любое неверное слово может привести к очередному болезненному тычку. Избивать Мэй его, конечно, не стал бы. Конечно, нет. Хотя, черт, кто его знает. — С наступающим, — сказал Санада, протягивая коробку. — Хотел с тобой поговорить. Глаза Мэя округлились, но подарок он все же принял, покрутил его в руках и небрежно сунул под мышку. — Что-то рановато для подарков и поздновато для разговоров, Шунпей. — Я — идиот. — Тоже мне открытие. — Мэй, — позвал Санада тихо. — Прости меня? Мэй сморщился и переступил с ноги на ногу. Только сейчас Санада заметил на его плечах мелкие капли — должно быть, на улице пошел снег. — За что простить? Я ведь знал, на что иду, утягивая тебя с той идиотской встречи. Знал, что ты любишь не меня, а его, но все равно надеялся. — Я бы и не подумал… — Конечно, ты не подумал. Ты вообще не думаешь, удивляюсь, как тебя выпустили из школы и приняли в универ. Мэй заводился, и Санада заводился тоже. — Ты ни разу не дал мне понять. — А зачем мне давать тебе понять? Чтобы ты трахал меня из жалости? Это и так было жалко, быть с тобой, глядя, как ты каждый раз трясешься при одном упоминании Тодороки. Может, ты его еще и на моем месте представлял? — Никогда. Мэй смотрел гневно, темный зрачок затапливал радужку, пожирая ее почти полностью. Костяшки на руке, сжимающей биту, опасно побелели. Санада дернулся, поднимаясь на ноги. Мэя нестерпимо хотелось обнять, даже несмотря на все риски. — Не приближайся ко мне, — прохрипел тот. — Мой лимит терпения и мазохизма давно исчерпан. Я не ты, Санада Шунпей, чтобы изводить себя годами рядом с тем, кому это, как оказывается, не нужно. Санада шагнул ближе и накрыл руку Мэя своей. Его пальцы, сжимавшие биту, вздрогнули — и она упала на пол с оглушительным стуком. Санада качнулся, поцеловал Мэя в губы, и тот укусил в ответ, а потом расслабился. Его лицо вдруг стало таким мягким и беззащитным, что Санаде захотелось обцеловать его полностью: щеки, подбородок, нос… — Ты просил не влюбляться в тебя, но у меня не получилось, — признался Санада честно, и от собственных слов вдруг стало удивительно легко. Будто все наконец встало на места, разложилось по полочкам аккуратными ровными стопками. Мэй вздохнул и положил свободную руку Санаде на макушку, погладил его, как непутевого ребенка. — А что с Тодороки? — недоверчиво проворчал он. — Все? — Все. — Совсем все? Санада кивнул. Он сам не верил, что это «все» наконец-то ему далось. Наверное, фантомные боли еще будут преследовать его какое-то время, но рано или поздно и они пройдут. Мэй чуть отстранился, наверное, оценивая его правду по шкале от одного до десяти, а потом потянулся, вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.