🎈
Шел дождь со страшной грозой, луна была скрыта за тучами, а чайник был пуст. И если первые два обстоятельства не особо занимали старого привратника Нила Джастиса, то посудина для чая, в которой решительно не было воды — это, если без шуток, казалось катастрофой по меньшей мере вселенского масштаба. Особенно поздней безлунной и дождливой ночью. Двери в замке все были очень прочные, искусно выполненные, исключением была только одна — дверь в покои хозяина замка. Ее обычно охраняли с повышенным усилением, днем и ночью на пороге комнаты дежурили невозмутимые стражники, наряженные в плотные костюмы и вооруженные до зубов. Но прямо сейчас старый привратник удивленно уставился на слегка приоткрытую дверь, рядом с которой не наблюдалось решительно никого, и едва ли удержался, чтобы не ущипнуть себя — уж не спит ли он все еще. Было из-за чего удивляться: ни на всем этаже, ни во всем замке, в общем, судя по звукам, нигде не было ни души. Из окна в покоях хозяина выглядывала полная луна, чей бледный свет безразлично заливал ковровую дорожку перед дверью. Старик Нил нерешительно заглянул в комнату молодого господина, недоумевая, что происходит, и куда же могла подеваться охрана. — Мастер Дэниел, — нарастающим шепотом позвал он, все больше волнуясь. На кровати нерушимо сидел парень лет двадцати пяти, не больше. Плечи его были сгорблены, а голова бессильно опущена на грудь. Он выглядел не грустным, но доведенным до усталого отчаяния. — Мастер Дэниел, что происходит? В замке никого, кроме нас с вами! Послышался тяжелый вздох и только спустя пару долгих мгновений Джастис понял, что исходил он от его господина. — Дэн, — шепот был едва различим, он заглушался порывами ветра. — Прошу вас, Нил, зовите меня просто Дэн, вы меня как-никак всю жизнь знаете… И все в порядке. Честно Старый привратник нетерпеливо помотал головой. — Мастер Дэн… Дэн… Зачем… зачем вы меня обманываете? Да, я знаю вас всю жизнь, и сейчас с вами точно все не в «полном порядке». Подождите-ка, — он запнулся, — сегодня… тот самый день… я ведь прав, да? Вздох стал еще тяжелее. — Идите к себе, Нил. Пожалуйста. Я очень устал, мне сейчас… не хочется ни с кем говорить… никого… видеть… уходите! Ну же!.. Все в порядке, правда, — с каждым звуком его голос все больше ломался, — пожалуйста, оставьте меня одного… За окном слышалось журчание кузнечиков и пение цикад. Привратник посмотрел на своего молодого господина, который сейчас выглядел ужасно, пожалуй, он никогда не видел его таким грустным, разве что в день смерти его матери и в тот ужасный день, когда случилась та сломавшая жизни ссора. Тогда, кажется, тоже было полнолуние — маленькая, но все же значительная деталь. — Это бессмысленная война, — твердо и серьезно сказал Нил, — она не приносит пользы никому, только вредит. Мастер Дэн, вам нужно поговорить, я умоляю вас… Дэн… Хозяин замка обернулся, посмотрев прямо на своего старого слугу. Часть его усталого изможденного лица бледно освещается луной, другая же скрыта полутьмой. На секунду старику Нилу показалось, будто бы сейчас этот юноша вскочит на ноги и, не в силах больше ждать, побежит устанавливать такое долгожданное перемирие, но потом Дэн снова отвернулся и обессиленно упал на мягкую подушку, а его горящие от длительного напряжения глаза тут же закрылись. — Идите, уходите, — слова, приглушенные многочисленными перинами, практически не было слышно. Уши болеть начинали от попыток разобрать тихий голос господина. — Я прошу вас, Нил… Мерно ступая тяжелыми ботинками по изящному полу, старый привратник, вопреки воле своего хозяина, подошел к постели и, глубоко вздохнув, молча укрыл парня одеялом. Джастис работал на эту семью всю жизнь, а мастера Дэна знал с рождения. И сейчас, глядя на притихшего юношу и пытаясь проглотить подступающие слезы, он тщетно пытался сообразить, как же ему помочь, но ничего не придумывалось. Постояв так несколько долгих минут, старик развернулся и, бросив быстрый мимолетный взгляд на календарь, тем самым убедившись в своих подозрениях, бесшумно вышел из комнаты могущественного лорда Дэниела, который в ту позднюю ночь напоминал просто потрепанного мальчишку. Оставалось совсем немного времени до начала нового дня.🎈
Вы, мои дорогие любители сказок, наверняка сейчас недоумеваете. Кто молча, удивленно, кто-то тихо, неуверенно, а другие громко, пискляво или басовито. Что ж, не спешите возмущаться, иначе времени на жизнь не останется. Слушайте историю дальше и держите сердца открытыми, потому что детали порой важны не меньше, чем общая картина. В общем, где-то и когда-то, где не здесь и не сейчас, на огромных холмах расположился великий город, названия которого я и не упомню. Придется называть его просто Городом, ведь иначе мы точно запутаемся! Итак, был Город, а в нем были два друга. Звали их Дэниел и Филип, но в основном они предпочитали сокращать свои имена. Это были два совсем еще юноши, дружба которых была сильнее, чем любые силы, когда-либо существующие или существовавшие. Сложно было представить людей, что лучше ладили друг с другом, да таких, наверное, и не было ни в одном из миров. Принято говорить, что друзья делят пополам все радости и печали, но в нашем случае эти двое делились еще и шоколадом, утренним кофе, уютными вечерними чудесами и целым миром, а это, по нашему убеждению, ничуть не менее важно, чем все остальное. Эта дружба наполняла их светом, помогала преодолевать самые разные препятствия и справляться с любыми трудностями, какими бы сложными и невыносимыми они не были. Эти друзья были словно два слона, на которых стояла черепаха, поддерживающая Землю, пускай по официальной легенде тех слонов и было трое. Вам мы точно и с уверенностью можем сказать, что это была необычайная дружба. Она была сделана из веры, любви и яркого солнца — три главных составляющих подлинного чуда. И, как любое чудо, совсем не важно, какого размера, она вдохновляла людей, заряжая их и спасая. Этих двух друзей знали многие, к ним тянулись, как к магниту, потому что едва ли не подсознательно понимали, что эта дружба, да и они сами — все это было настоящим. Два друга любили друг друга, любили по-настоящему, так сильно, как только можно хоть кого-то любить. Но в один самый обыкновенный день (серьезно, не было ни палящего солнца, ни рвущего деревья ветра, ничего) два друга поссорились. Это не была большая и серьезная ссора, но и крохотный огонек может поднять настоящую бурю. Так случилось и в нашей истории. Повторяясь, можем сказать только, что эти двое любили друг друга, но были столь молоды и ослеплены солнцем своей дружбы, что и не знали, как справляться с трудностями, просто потому, что не сталкивались никогда с ними. Они научились многому вместе, но предстояло пройти сквозь еще большее, что было так непонятно, что скорее пугало, чем восхищало. В сердцах друзья наговорили друг другу то, что не имели в виду, что никогда не хотели бы произносить вслух, что никогда не занимало их мысли всерьез. За одной мелкой ссорой последовала новая, тоже совсем крохотная, а потом еще и еще, их стало так много, что потом уже никто не мог вспомнить, с чего же все началось. Слова ранили едва ли не до крови, и по ночам, сидя по разным углам своего любимого замка, который теперь казался слишком тесным для двоих, они оба вспоминали счастливые мгновения вместе и думали, какие же они дураки и как же нужно поскорее все исправить. Но наутро все начиналось заново. Крики, скандалы, обиды, а по ночам — вечные слезы в не успевающие высыхать подушки. Все это могло или закончиться в один миг, или перерасти во что-то большее. И не было бы никакого продолжения у нашей истории, если бы все решилось само собой, но огонек не погас вовремя, а разросся до невероятных размеров, и дружба превратилась в войну. В глупую, болезненную и бессмысленную, но все же войну. И длилась она долго, достаточно долго, чтобы два бывших лучших друга однажды поняли, насколько же они ошиблись в том, что затеяли всю эту ненужную ссору. Они старательно убеждали самих себя, что все это — именно то, чего они всегда хотели, но глаза у обоих с каждым днем становились все грустнее, а сердца их жаждали только одного — счастья. Желательно одно на двоих. Их раньше такой любимый огромный и светлый замок постепенно пришел в запустение, а его бывшие хозяева, потерянные и надломленные, разъехались по менее скромных каменным дворцам, заперевшись друг от друга на сотни замков, боясь, что снова причинят один другому боль. В Городе друзей любили, и многие ужасно пали духом, узнав об их ссоре. Люди мечтали о возрождении их великой дружбы, но пока что была лишь война, и никто не мог даже представить, когда же она наконец закончится. Даже те, кто ее начал, пускай теперь они и безмерно жалели об этом.🎈
По утрам лорд Дэниел обычно принимал гостей. Это было его личным способом проснуться, потому что иначе он мог без терзаний совести спать целый день. Самые разные с виду, поведением они почти что не отличались: все до единого так низко кланялись, что едва не задевали пол своими короткими, вымазанными гелем волосами, при этом каждый считал своим долгом высказать «почтенному господину» свое уважение, рассыпаясь в комплиментах на малейшие кусочки. Дэна их поведение порой забавляло, порой смущало, а иногда ужасно расстраивало, но не из-за вестей, которые эти люди приносили. Скорее потому, что каким-то шестым чувством ощущал, что все это — совсем не то, что ему хочется или когда-то хотелось. Ему совсем не нравилось такое внимание к его персоне, но что он мог поделать, ведь так много дел требовало его вмешательства. Кроме всего прочего, нужно было еще заниматься разработкой и выполнением всевозможных военных планов, стараясь обставить все в лучшем виде. Потому как… — ЧТО? — кричал Дэн, краснея от гнева. — Да как это произошло?! Бедняга, принесший плохую новость, весь аж уменьшился, сжался от страха. В любой другой момент Дэн бы его пожалел, но сейчас он был просто в бешенстве. — Лорд Дэниел, — залепетал напуганный гонец, — мы обыскали все библиотеки, книжные лавки, всё-всё, во все уголки заглянули, спрашивали в домах и трактирах, но во всем Городе нигде не осталось ни одной книги профессора Коллинга, ни единого трактата или эссе. Ни-че-го. Дэн только и смог что руками всплеснуть и устало осесть в кресле, глядя на дрожащего рядом парня невидящим взглядом. Ни одной книги? Трактата?! Эссе?! И как в таком мире вообще жить, спрашивается?! Поймав в начищенном до блеска шлеме посланника свое отражение, Дэн заметил, что у него даже кончик носа побелел от нахлынувших чувств. Он устало закрыл глаза. Потом снова открыл. Нужно мыслить логически, сказал он себе. Но вслух произнес совсем другое: — Ну хоть где-то, хоть где-нибудь, должна ведь остаться одна завалящаяся книжонка?! Как могло случиться, что все произведения одного автора разом исчезли отовсюду? Это же невозможно! Гонец грузно выдохнул и промолчал. Дэн вдруг почувствовал себя очень несчастным, еще немного — и слезы потекут, а рядом с заваленным бумагами столом появится крохотное озеро. Мысленно дав себе пощечину, Дэн попытался успокоиться и натянуто, но с надеждой улыбнувшись, повернулся к своему главному советнику. Тот был легким на подъем и поспешным человеком, уверенным, что если у Юлия Цезаря получалось выполнять семь дел одновременно, то почему же у него не сможет получиться выполнять все двадцать семь. Его костюм никогда не был строгим, нет, порой его можно было заметить в незастегнутой рубашке без пиджака или шейного платка, да что там, однажды этот юноша явился на утренний прием гостей в ночной рубашке без ботинок, но держался с такой уверенностью в себе, что Дэн не мог им не восхищаться. У него не было друзей, кажется, он просто не представлял, что ему с ними делать. Был он невероятно загадочным, настолько, что местные кумушки все, что знали о нем — это его имя. Звали это человека Джеймс Питерсен, но все называли его просто Джейми. Справедливости ради стоит заметить, что сокращение имени не сокращало уважения и даже трепета к его хозяину. — Сэр, а как же ваша библиотека? — пришел ему на помощь Джейми. — У вас ведь там полное собрание сочинений профессора Коллинга. Дэн благодарно посмотрел на него и едва заметно дал ему сигнал все проверить. Тот лишь кивнул, развернулся на лакированных носках и куда-то вышел из холла. Его не было ровно девять долгих минут, проведенных в полной и ужасно скучной тишине. Дэн успел пересчитать все разноцветные пуговицы на камзоле успокоившегося посланника и наметить смутные планы ответа на случай, если — а он был практически полностью уверен в этом! — причиной пропажи всех книг было именно то, что Дэн предполагал. Точнее, кто. Когда Джейми вновь появился в дверях огромного зала, Дэн с первого же взгляда понял: что-то явно не так. А разочарованный кивок советника лишь подтвердил его подозрения. — Их… — испуганно начал Дэн, боясь продолжать. Потом как-то весь сник и уже поспокойнее добавил. — Ни одной? — Все книги исчезли, сэр. Все до самой последней рукописи, — Джейми выглядел спокойным, как всегда, разве что совсем немного удивленным, но Дэн был расстроен до глубины души. — Есть вероятность, что их украли. И да, — он выставил и вперед раскрытую ладонь, — в библиотеке я нашел обрывок плотной яркой ткани. Дэн не знал, радоваться ему или плакать, что его догадка подтвердилась. Значит, это и правда был… — Это все Фи… лорд Филип! Я абсолютно уверен в этом, — едва не закричал Дэн, на что Джейми лишь почтительно кивнул. — Нам нужно придумать, как ответить по достоинству. Почтительность в очередном кивке Джейми удивляла, восхищала и пугала одновременно. Глаза Дэна разгорались азартным огоньком все больше и больше. Сухо грохнула входная дверь: благоразумный гонец решил убраться самостоятельно, уверенный, что ему будет спокойнее где угодно, но только не здесь. — Итак, есть идеи? — спросил Дэн, обращаясь больше к самому себе. Джейми с готовностью хищно улыбнулся, сверкнув улыбкой. — Мы можем… забросить бутылку со взрывной смесью в замок сэра Филипа? — из парня идеи сыпались, как из фляги с пробитым дном — быстро и не фильтруя. — Можно… подкупить всех его воинов, чтобы они принесли ему в доносах ложную информацию? Или захватить одного в плен, чтобы тот под пытками сдал похитителей? А потом прилюдно наказать похитителей, чтоб неповадно было! Или, может, пойти на опережение — захватить какой-нибудь жутко стратегический объект и выставить там свою охрану? Что думаете, господин? Дэн думал, что его советник — прирожденный военный полководец, и, родись он во времена великих войн (не в этом Городе уж точно), то, благодаря ему и его усилиям, они не смогли бы закончиться в принципе. А еще он думал, что на войне, кроме, конечно, тактики и стратегии, немалую роль играет наличие уникальной информации, которая повернула бы ситуацию совсем другой стороной. Как например… — У меня есть идея получше, мой дорогой Джейми, — улыбнулся Дэн, коварно потирая ладони. И очень скоро где-то на другом конце великого Города раздался истошный вопль лорда Филипа, которому с вечерними новостями принесли важное, но совсем не радостное известие — производство его самых любимых во всем мире конфет с чудным названием «Мальтизерс» было приостановлено на неопределенный срок, а учитывая, что делали эти сладости только в одном месте (в Городе, на мануфактуре, принадлежащей лорду Дэниелу, конечно же) и по сверхсекретной рецептуре, это точно было настоящей катастрофой.🎈
Все утро солнце играло с жителями Города — то спрячется за тучами, еще и ручками-лучиками махнет, то совсем ярко засветит, но ненадолго, минут на десять, не больше, а то выглянет на немножко, но хитро так, вроде и улыбается, но не поймешь, серьезно или издевательски; зато дом, вот уже веками преспокойно стоял на своем месте. Дэн тоскливо выглянул в окно и тяжело вздохнул. Джейми, который постоянно сопровождал его во всех поездках, рядом не было. Еще утром он отпросился в Город, чтобы, как он сам сказал, навестить родителей, которые лишь на пару дней вернулись с экспедиции на Желтое море. Он уверял, что выполнит всю работу по возвращении и всё-всё успеет. Дэн кивал и соглашался. Но делал он все это скорее машинально, особо не вдумываясь в происходящее. Мысли его были далеко, они унеслись в прошлое еще когда Джейми заговорил о Желтом море. И Дэн ничуть не был против, потому что с этим местом у него были связаны одни из счастливейших воспоминаний — о том, как они вдвоем с Филом ездили туда чуть позже середины весны. Он не знал точно: то ли места там настолько удивительные и живописные, то ли эта самая удивительность вообще скрывалась в них самих, но те несколько недель проведенные двумя друзьями наедине друг с другом (и целым миром) были незабываемо волшебными, хотя никакими чарами там и не пахло. Дэн очень скучал по тем временам, скучал до безумия. Он не знал — скорее чувствовал, что тогда все было настоящим, и они оба — в первую очередь. Это было необъяснимо прекрасно, правильно и до безумия чудесно, настолько, что каждый день, любая минутка, проведенная вместе, оставались в памяти навсегда светящимися бесценными жемчужинами. — Подъезжаем, господин, — послышался громкий крик кучера, мгновенно выведший Дэна из размышлений. И действительно, дорога, в этих местах такая дикая и необжитая, становилась все более прирученной, а кое-где даже виднелись желтая плитка проделанной тропинки. Дэн кивнул, хотя и знал, что извозчик этого не заметит. Он все еще был под властью бесконечных мыслей и таких еще острых воспоминаний, тех, которые спать не дают по ночам и шепчут в уши всю правду обо всем, что ты сделал неправильно и что упустил по своей же глупости. Дэн приоткрыл атласную шторку и невольно улыбнулся. Дом, к которому они почти приехали, ничуть не изменился с давнишних еще времен. Казалось, время над ним неподвластно — сколько Дэн себя помнит, дом всегда был невероятно старым, но стойким и надежным, хоть и непонятно было, как у него это получается. Наказав кучеру ждать его тут, причем столько, сколько понадобится, Дэн потеплее закутался в свой дорожный плащ и осторожно выбрался из повозки, едва не угодив в огромную лужу — нескучное напоминание о ночном ливне. В доме тихо и сыро, но не так уж и холодно, а все вещи ровно там же, где и были, когда они решили, что жить под одной крышей для них — это слишком. Дэн рассеянно пробежался пальцами по самым разным вещам на столах и полках — какие-то случайные зарисовки, бумажные цветы, шелковые ниточные браслеты, пузырек с лекарствами Фила для глаз, тихо поморщился из-за снова нахлынувших воспоминаний. Он вдруг задумался, ради чего он вообще пришел сюда, если каждый дюйм в этом доме, каждый шаг отдается ноющей, тупой, ни с чем не сравнимой болью. Его тянуло сюда. Тянуло, вот он и приезжал без всякого обоснования. Подходил к высоченному книжному шкафу, брал первую попавшуюся книгу, бездумно убирал ее во внутренний карман плаща — вот и оправдание этой поездке. На каминной полке сиротливо стояла какая-то круглая картонная коробка, маленькая и неприметная, и, как не старался, Дэн никак не мог вспомнить, откуда она взялась. Он вдруг понял, что ему нужно, просто позарез необходимо ее открыть, узнать, что в ней, что он, поддавшись этому непонятному порыву, и сделал. Нетерпеливо снял крышку, заглянул в коробку и чуть не упал от неожиданности, когда увидел, что в ней. И снова воспоминания, нескончаемые, беспокойные, бесконечно утомляющие. На первый взгляд коробка просто была заполнена ракушками самых разных оттенков, размеров и форм. Но за каждой из них, даже самой крошечной и неприметной, скрывалась история, чудесная и незабываемая, одна из тех, что друзья делят на двоих и никому потом не рассказывают — слишком личное, нежно дорогое сердцу и невероятно важное. Дэн прижал коробочку к себе и, тяжело вздохнув, закрыл глаза. Он до безумия скучал, словами даже не передать, насколько. Они были такими идиотами, когда все это начали и сразу не закончили, настолько, что позволили этому перерасти в ужасную, бессмысленную войну. Это давно было пора прекратить, но друзья провели слишком много времени друг без друга, слишком все запуталось, слишком… Им нужно было чудо. Дом, в котором раньше Дэн и Фил жили вместе, теперь пустовал. Независимо друг от друга каждый из них позаботился, чтобы дом не заняли ни разбойники или нищие, ни переселенцы, что приезжали в Город из самых разных стран. Дом был ужасно старый и очень большой, настолько, что можно было потеряться, если стоять по разным его частям. Быть под одной крышей и не замечать друг друга. Так случилось и с этими друзьями, которые, случайно или нет, но оказались совсем рядом друг с другом, совершенно не заметив этого. В ту же секунду, когда погруженный в воспоминания Дэн садился в повозку, прижимая к себе коробку с ракушками, лорд Филип (он больше предпочитал Фил) задумчиво разглядывал его бывшую спальню, где с каждым дюймом было связано миллионы чувств и миллиарды ощущений. Он тоже не до конца осознавал, зачем он вообще сюда приехал, но его притягивало к этому дому какой-то неведомой силой, которой он не мог придумать названия. Это было что-то сильнее него. Быть может, сильнее самой жизни. Фил снял очки, устало потер переносицу, слепо прищурился и по-живому печально выдохнул. Рассеянно повертел в руках теплый плед (они с Дэном любили прятаться под ним от непогоды), поднял, а потом снова поставил на место округлую флягу, в которой вода не остывала (они запирали в нее разные напитки и делили их на двоих, передавая друг другу емкость под темным небом), случайно заметил под кроватью давно высохшие вишневые косточки от пирога (они оба любили разное, но шоколад и этот пирог были их любовью на всю жизнь), а потом понял, каким же идиотом он был. Они оба. Вся эта дурацкая война длилась уже так долго, невыносимо долго, настолько, что никто уже не помнил, когда и с чего все началось и чем же она все-таки закончится. Но пока что было невыносимо тоскливо и до безумия тошно, о никаких обидах уже и речь не шла, остались только боль и сожаление. Фил так сильно устал от этого. Мир не стоит на месте, но он чувствовал себя зависшим во времени, и это было ужасно. У него было волшебное прошлое, туманное настоящее и совершенно никаких представлений о будущем. Хотя дней прошло уже немало, но ничего не забылось, да и как можно забыть лучшую часть своей жизни, все самое светлое и чудесное, что в ней есть. Фил ничего не видел и не замечал вокруг себя: он был слишком увлечен разглядыванием простого листка с каким-то закорлючками, что томился в тяжелой раме — снова память об их вечной дружбе и постоянных, порой совершенно сумашедших выдумок и занятий, которые они неизменно делили пополам. На главной башне Города огромные часы пробили четырнадцать раз, это означало, что пора возвращаться в замок к ужасно важным делам, которые требовали его срочного вмешательства. Фил вдруг почувствовал, что хочет сорваться и убежать отсюда, все равно куда. Но потом ему вдруг вспомнились их с Дэном поездки, как они угнали из мастерской старую повозку и колесили на ней по Городу целую ночь, а потом въехали на набережную и играли в шашки при луне. Филу вдруг позарез захотелось узнать, играет ли Дэн все так же плохо или успел неплохо натренироваться за время их ссоры. А еще ему пришло в голову, что хозяин мастерской, должно быть, даже не узнал о пропаже повозки, ведь утром она снова оказалась на том же месте, правда, с едва заметными следами грязи на огромных колесах. Фил вздохнул и молча направился к выходу из дома. Нужно идти вперед и делать дела, надеясь на хоть какое-то чудо, потому что в одиночку они это точно не смогут решить. Нужно подумать — еще раз очень хорошенько подумать — что же сделать такого, чтобы все это закончилось, потому что, если по-честному, его жизнь без Дэна была каким-то ненатуральным подобием, жалким отражением прошлых времен.🎈
Конверты были повсюду. А еще перья, чернильные пятна (одно нашлось даже у Фила на носу), обрывки листов бумаги и целая пачка чистых листов, тоже, впрочем, забрызганных крошечными темными пятнами, почти незаметными, но ужасно противными, большой пушистый ковер, на котором все это уютно расположилось, совсем не был похож на себя. Было совсем уж позднее утро. Фил разбирал почту и отвечал на важную и секретную корреспонденцию. Корреспонденция была такой важной и секретной, что никому не разрешалось даже посмотреть на письма одним глазком. Приходилось Филу заниматься всем этим в одиночку: вскрывать конверты карманным ножом, сочинять замысловатые комплименты и выписывать кружевные буквы. Правда, на самом деле, он то и дело вздыхал и морщил нос, это означало, что он либо действительно доволен, либо ужасно расстроен или даже невообразимо взбешен. У многоуважаемого лорда Филипа было несколько десятков способов, как морщить нос, и каждый из них обозначал совершенно разное. Вот сейчас, например, нос его морщится от радости и удовлетворения, причем вполне заслуженно, видимо, автор вскрытого им только что письма написал в нем что-то хорошее — для самого Фила в частности. При том, что он весело улыбался, но еще и тихонько приговаривал себе под нос что-то вроде: «Отлично! Превосходно! очень хорошо!» и все в таком роде. Глаза у него были грустные, но по-особенному — настолько, что никто не смог бы различить печаль в его взгляде. Кроме него самого и, наверное, самой причины этой грусти. Сюзи ворвалась в покои молодого хозяина словно фурия, рискуя нарваться на неприятности, но в этот день ей повезло: лорд Филип был ужасно доволен, настолько, что и не обратил внимания на то, что его главная помощница нарушила его прямой приказ. — Господин, просто хотела вам напомнить, что заседание у бургомистра начнется через два часа, вам нужно быть там обязательно, иначе никак. Господин, вы меня вобще слушаете? — Сюзи вдруг запнулась и внимательно осмотрела комнату. Видимо, увиденное ей не понравилось, потому что она грозно сдвинула брови и премилым голосочком произнесла невероятно усталое: — Опять, да? Когда уже закончится эта ваша война? Это слишком… долго, неразумно, скучно, в конце-то концов. Ведь в мире столько всего интересного, а вы тратите время на такое! Нет, это ведь почти невыносимо! Фил не менее устало закрыл глаза и потер веки пальцами. Порой Сюзи была ну просто несносной. С издевательской точностью говорящей все то, о чем сам Фил думал постоянно. — Уверена, господин, вы и сами так думаете, да и лорд Дэниел, скорее всего, тоже. Нет, ну это уже слишком! Фил разозлился не на шутку, потом снова закрыл глаза, открыл и сказал ледяным голосом с примесью жизнеопасной стали, указав пальцем на гору запечатанных конвертов, потом — на те, что уже были вскрыты. — Вот это — доставьте по указанным адресам немедленно. И чтобы завтра не позже обеда у меня уже был на них ответ. А вот это отнесите в мой кабинет на первом этаже. И прошу вас, ничего не перепутайте. Сюзи секунду смотрела на конверты, кажется, пытаясь запомнить поручение, потом забрала почту, поклонилась и вышла, что-то ворча себе под нос. Фил снова устало вздохнул. Ни следа от льда и стали не осталось, только грусть. С этой болтливой девушкой, Сюзи, он был знаком уже много лет, они дружили с пеленок, наверное. Да и как тут не сдружишься, если для обоих семейное поместье отца Фила стало родным домом. Папа Сюзи был личным привратником их семьи, и несколько лет назад он погиб в одной аварии с родителями Дэна и Фила. Сюзи тогда сама пришла к старому другу и попросила дать ей возможность хоть чем-то пригодиться. Так вот и стала она его главным доверенным лицом и управляющей замком в одном лице. Сюзи была веселой и неугомонной, просто безостановочной, но каким-то образом умудрялась в то же время быть еще и рассудительной, и находчивой, а еще умела разрешить почти любую ситуацию. Она всегда говорила всё прямо, но не сказать, что это всегда было хорошо, потому что порой слушать все то, в чем он боялся себе честно признаться, было слишком для Фила. Как вот сейчас, например. — Кстати, — в открытый дверной проем проснулась голова Сюзи, — горничные просили передать, что нашли вот это в одной из пустующих комнат. Похоже, что разбирать это придется вам. Без особых видимых усилий она втащила в комнату немаленький сверток, перевязанный толстой желтой лентой. Фил недоуменно посмотрел на девушку, но та лишь плечами пожала, мол, без понятия, чем разбирайся. Помедлив не дольше секунды Фил развязал узел, стягивающий упаковку, и с любопытством заглянул внутрь свертка. А потом вдруг побледнел, как-то уменьшился весь и даже завис на секунду-другую. Развернулся на каблуках и медленно пошел к своей спальне, крепко прижимая к себе сверток и оставляя Сюзи наедине с ее удивлением. — Но как же прием у бургомистра? — послышался ее крик, но Фил едва ли ее услышал. Он неопределенно махнул рукой и произнес, не особо заботясь о том, услышат его или нет. — Перенесите все на завтра, у меня… срочное дело. — Но… — Все завтра, завтра!.. Фил сел на кровать, потом обессиленно упал на подушку и устало закрыл глаза, все так же крепко держа в руках так до конца и не распечатанный сверток. Воспоминания снова накрывали его с ужасающей, просто немыслимой силой, которой даже при желании было невозможно противиться. У Фила тряслись руки и сильно-сильно хотелось разреветься, но глаза были сухие, правда, болели просто невыносимо. Сверток был полон картин. Они не были одинаковыми, нет, все были совершенно разные и по стилю, и по форме, и по настроению. Здесь попадались и карандашные наброски, и маленькие гравюры и прекрасные картины, выполненные масляными красками. Были и свернутые в несколько раз листочки с нечеткими, неуверенными линиями — будто ребенок рисовал. В общем, каждая была особенная, ни одной не было похожей. Правда, кое-что общее здесь все же было: на каждой из них были изображены Дэн или Фил, а порой и оба вместе. Серьезные и смешные, похожие и неузнаваемые, но в основном невероятно счастливые. Фил рассматривал все эти картинки, перебирал их пальцами, то улыбался, то хмурился, но ничего не мог поделать с тем, что беззвучно плакал. Он даже не замечал этого, бессознательно вытирал слезы и тер глаза ледяными пальцами. Он до безумия скучал по Дэну, по этому теплому и уютному мальчику с грустными шутками и совершенно чудесной улыбкой. По человеку, ближе которого в мире не существовало, по его лучшему на свете другу. Фил лежал на кровати и позволял слезам затапливать его щеки, а воспоминаниям — сознание. Он чувствовал себя несчастным и брошенным, абсолютно сломленным. И от этого чувства не то, что просто плакать — орать хотелось, так громко, чтобы воздух в легких закончился. А еще желательно приложиться башкой обо что-нибудь твердое, да желательно пару раз. Потом он еще не раз пожалеет, что отменил важную встречу, что сорвался и снова забылся в прошлом, потом он еще припомнит, какой же он все-таки глупый, но сейчас… Фил лежал, окруженный десятками, сотнями самых разных картинок, и думал, думал, думал, растворялся в мыслях и событиях той, далекой жизни, которую они на пару с Дэном называли не иначе как «наша».🎈
Их было трое. Первая пришла с востока, а двое других — Второй и Третий — почему-то прибыли с юга и севера, хотя вообще-то жили в одной стороне. Трактир стоял на западе. Это было внушительное здание, которое было сложно не заметить, но защитной расцветки стены и обилие зеленой листвы надежно прятали его от чужих глаз. Трактир назывался «Крылья дракона», и ни до него, ни до его названия еще не дорвались просвещенские реформаторы, которые вечно спешили развенчать какие-нибудь мифы. Туда-то трое и направились, только коротко и молча кивнув друг другу при встрече. Они зашли внутрь, едва слышно перебросились парой слов со слегка удивленным хозяином, потом сели за стол и выжидательно посмотрели друг на друга. Второй достал из-за пазухи стопку сложенных в несколько раз бумаг, водрузил ее на стол и развернул верхнюю, чтобы все увидели начертанные на бумаге схемы и нарисованные яркими цветами чертежи. Остальные двое посмотрели на эту стопку с ненаигранным любопытством, но невозмутимости не растеряли. Пауза затянулась, она становилась все длиннее и неуютнее, и вот наконец Первая громко выдохнула, потом откинула огромный капюшон дорожного плаща и громко-требовательно спросила: — Зачем нужен этот фарс? Третий и Второй почти синхронно вздохнули и тоже сняли свои капюшоны, глядя на спутницу с немым укором. — Что? — принялась защищаться Сюзи, а это была именно она. — Я просто спрашиваю. Но серьезно, зачем нам сдались эти темные плащи с капюшонами и «па-а-алнейшая» секретность? Третий покачал головой, а у Второго на щеках выступили красные пятна, что могло свидетельствовать только о немыслимом возмущении. — Позволю вам напомнить, милочка, — звеняще проговорил Джейми, который под столом болтал босыми ногами, хотя никто не смог бы упрекнуть его в небрежности гардероба: до того независимо он держался, — очень настоятельно напомнить, что Город находится в состоянии войны, а мы с вами, — он опасливо оглянулся по сторонам, — единственные здесь, кто пытается вообще это изменить. Насмешку в его голосе мог услышать даже абсолютно глухой, но Сюзи сделала вид, будто бы пропустила все мимо ушей. С Джейми по-другому просто никак нельзя было. — Друзья, не нужно ссориться, — примирительно сказал Нил, старый привратник, поправляя наплечную сумку, которой, наверное, было лет больше, чем ему самому. — Как-никак мы сюда пришли по важному делу, не забывайте об этом. Сюзи и Джейми, напряженно и старательно игнорирующие друг друга, обернулись и согласно закивали, враз становясь серьезными. Все же дело и правда было нешуточным — ни много, ни мало, а спасение огромного Города от войны, как-никак. «Это вам не то», — постоянно повторял старый Нил. — Итак, что думаете, друзья мои сообразительные? «Сообразительные друзья» разом пригорюнились. И дело было даже не в том, что они ничего не думали, а в том, что они уже и не знали, что бы такого придумать. Ну вот совсем. Сюзи внимательно посмотрела на собравшихся и подумала о том, почему они все, собственно, здесь очутились. Старика привело, конечно же, беспокойство. Он знал лорда Дэниела уже очень давно, так что прекрасно помнил и видел, каким он был и каким стал. И ему явно не нравились перемены и их последствия. Сейчас вот сидит и втолковывает упертому Джейми, что нет, нельзя просто так взять и напасть друг на друга войной, наоборот, они здесь изо всех сил стараются эту самую войну остановить, не допустить того, чтобы она поломала жизни людей, чтобы превратилась во что-то гораздо страшнее и ужаснее, чем вообще можно представить. Джейми… Он был настоящей загадкой. Насмешливый, суетливый, он опекался всем и без остановки, в то же время оставаясь равнодушным, кажется, к целому миру. Оживлялся он только в какие-то абсолютно непредвиденные моменты. Например, когда она, Сюзи, случайно раздавила божью коровку, случайно наступив на нее под столом. Джейми каким-то шестым чувством услышал это, будто почувствовал, и не смог остаться в стороне, нет, он упал на колени, принялся причитать и едва ли не плакать, на что Сюзи лично смотрела с немым удивлением, а Нил только улыбался в седые усы. Или в тот раз, когда они случайно заговорили про замысловатые блюда кулинаров с других стран, так у Джейми аж глаза загорелись и руки дрожать начали, до того увлеченно он рассказывал о том, как готовятся сложные блюда вроде лазаньи (Сюзи и слов-то таких в жизни не слышала) и совсем простые, как, например, жареные яйца. Под конец как-то смутился весь, покраснел и вообще, явно выглядел так, будто бы сказал что-то не то и теперь ужасно переживал из-за этого. Сюзи тогда еще так жаль его стало, она и сама не понимала, почему, но ей так вдруг захотелось обнять этого парня. А потом Джейми быстро взял себя в руки, произнес какую-то полуобидную шуточку, так что Сюзи решила дипломатично промолчать. Может, оно и к лучшему. Но что привело Джейми в их неровные ряды бойцов за мир? Сюзи подозревала, что жажда идеальности. В смысле, те, кто войну развязали, Дэниел и Филип, они-то в общем-то и не хотели воевать, что вообще не складывалось с представлением Джейми о ведении войны. Ну, а раз дело не может быть сделано по всем правилам, тогда смысл ему вообще существовать? Чем не логично? Очень даже. — Хэй, Сюзетта, — раздался чуть взволнованный голос Нила, — о чем это ты задумалась? Но Сюзи его как будто и не слышала. Она вдруг серьезно задалась вопросом: а почему, собственно, она сама в этом участвует? В чем ее причины идти против всего происходящего? Почему все происходит так, как происходит? В трактире было всего пара человек еще до того, как туда вошла эта троица, а потом и вовсе опустел. Сюзи даже кулаки сжала и вся как-то сосредоточилась на одной единой мысли: что было ее причиной? Она перебирала разные варианты, но ничего не подходило, а потом ее осенило. Вот же оно. Совсем рядом. Войны не должно существовать в принципе, какой бы жестокой или, напротив, безобидной она не была. Война никогда не делала и не сможет сделать ничего хорошего, потому что все, что она приносит людям — это боль. Страдания. Печаль. Она рушит многолетнюю дружбу и делает бывших друзей настоящими врагами. Она бессмысленная, болезненная и до невозможности ненужная. Именно поэтому с ней нужно бороться, чего бы это не стоило. Сюзи вспомнила грусть в глазах лорда Филипа, которую он старался скрывать, как мог, но до конца все равно не получалось. Потом подумала, насколько же глубокая рана появилась в его душе из-за этой глупой ссоры и вынужденной разлуки с лучшим другом. Ей пришло в голову, что и он, и Дэниел, оба чувствуют себя бесконечно несчастными и очень хотят это изменить, но просто не представляют, как. Значит… — Нам срочно нужно что-то делать, — вырвалось у нее. — Нельзя сидеть на месте. Нам просто позарез нужен план. Притихший Джейми, последние несколько минут напряженно молчавший, вдруг оживился. — И я думаю, у меня он есть. Он зашептал что-то сообщникам громко и отчаянно. Те кивали, попеременно улыбались и иногда восклицали что-то радостное. Нил покивал-покивал и весело улыбнулся в седые усы. Его внутренний театральный постановщик поднял голову и снова воспрял духом. Остается только выставить декорации, разобраться с реквизитом и проследить, чтобы актеры не догадались о наличии постановки. Что ж, кажется, не все еще потеряно. И даже очень.🎈
Было что-то необычное в холле замка тем ранним утром, но Дэн, каким-то неведомым образом проснувшийся на пару часов раньше, чем обычно, не мог понять, что. А потом услышал веселое поскуливание и время от времени едва слышное гавканье. Собака, совсем еще маленький щенок, стояла на ковре и преспокойно грызла косточку. И собака, и косточка взялись непонятно откуда, и Дэн вот уже пару минут стоял с нечитаемым выражением лица и смотрел на все это странное действие. Странное оно было даже не тем, что происходило, а тем, где, потому что в его, Дэновом замке, давным-давно не было собак. Тем более… Парень вдруг прищурился, будто бы вспоминая что-то, а потом опустился на колени перед щенком, который принялся весело прыгать и скакать вокруг Дэна. — Коржик… — прошептал он, на что пес громко гавкнул пару раз, будто бы говоря «да, да, это я, ты обо мне говоришь!». А у Дэна вдруг глаза наполнились слезами. Он робко и неуверенно протянул руку и провел ладонью по мягкой шерсти щенка. Тот довольно заскулил и мазнул парня по носу влажным шершавым языком. И тогда Дэн весело улыбнулся, быть может, впервые за очень-очень долгое время. Причем, к своему же удивлению, совсем-совсем по-настоящему. Он вдруг почувствовал себя очень счастливым, почти так же, как ощущал себя раньше, когда их с Филом дружба не была лишь воспоминанием. Его глаза блестели от восторга, равно как и глаза собаки рядом с ним. Дэн сидел на полу, не заботясь о том, что его отглаженный пиджак и невероятно черные брюки превратились непонятно во что. В замке было тихо-тихо, а может, и громко, Дэн особо не различал, потому что для него существовал только этот момент. А потом он кое-что вспомнил. Кое-что по-настоящему важное. — Коржик, — прошептал он. — Почему ты оказался здесь? Что случилось? Пес снова заскулил, на этот раз скорее грустно и испуганно, а Дэн весь чуть ли не похолодел. Все бы ничего, но хозяином Коржика был Фил. Это он однажды нашел на дорожке возле дома друзей напуганного щенка, который смотрел на мир невыносимо жалобно, подумал недолго и понес его к Дэну. С тех пор Коржик неразлучно сопровождал двух друзей в их приключениях и путешествиях, создавая какую-то абсолютно неповторимую атмосферу уюта и семьи. Когда Дэн с Филом поссорились, то Фил забрал собаку к себе. Дэн грустил, скучал, даже страдал. Обещал пойти войском на замок Филипа, но на деле ничего не предпринимал: слишком тошно было. Боли и так было чересчур много, совсем не хотелось причинять еще больше. И, опять же, все бы ничего, но они — Дэн, Фил и Коржик были словно неотрывно связаны. И если пёсик здесь, то либо Фил тоже где-то рядом (Дэн даже в окно выглянул, но ни чужой кареты, ни повозки — ничего не было), либо — и от этой мысли Дэн тревожно замирает — с Филом произошло что-то нехорошее. Хотелось куда-то бежать, кого-то звать, что-нибудь делать, но руки и ноги намертво сковал страх. Дэн тяжело выдохнул и снова погладил Коржика, крепко прижал его к себе и очень устало закрыл глаза, стараясь унять бешено клокочущее сердце. Сразу вспомнились слова, которые (невероятно давно, но все же) они с Филом наговорили друг другу, подумалось о том, что бы они сказали сейчас. Дэн вдруг осознал, что готов чуть ли не на все, чтобы только вернуть своего лучшего и самого-самого близкого друга. Он не представляет, как это сделать, но… Но и сидеть сложа руки и ждать чуда ему, если честно, уже порядком поднадоело.🎈
«Остается только ждать» — слова полицейского минорно-монотонной нотой все звенели и звенели в голове Фила. Тот приехал, отметил что-то в своих бумагах и, глубокомысленно покачав головой, посоветовал подождать пару суток. Или чуть больше. Ждать Фил не любил. Даже больше, чем ощущать себя абсолютно бессильным, но именно так Фил чувствовал себя, когда обнаружил, что его пес, его Коржик пропал и ни у кого нет ни малейшего понятия, куда он делся и где же находится сейчас. Фил вздохнул и потер руками глаза, которые ужасно пекли после бессонной ночи. Ясно, что Коржик может быть только у одного-единственного человека на всем белом свете. Губы Фила были сжаты плотно-плотно, пока он задумчиво рассматривал сиротливо стоявшую миску щенка. Сюзи, прибежавшая по первому же зову, удивленно уставилась на искаженное страхом и ужасным, невероятным отчаянием лицо молодого господина — таким она никогда его не видела. Будто бы сквозь какую-то пелену до девушки долетели слова Фила, в которых было смешано столько чувств и эмоций, что невозможно было и сосчитать: — Седлайте лошадей. Я еду к лорду Дэниелу, потому что мне, черт возьми, нужен мой друг. Возможно, даже сам Фил в тот момент точно не мог сказать, кого же именно — Коржика или самого Дэна — он имел в виду.🎈
В общем, Дэн не удивился, когда Фил довольно ранним утром оказался на пороге его покоев. Удивился он, когда выяснилось, что лорд Филип приехал без сопровождения своей вымуштрованной армии, более того, на улице его ждала одна лишь повозка со скучающе-сонным кучером. Дэн даже глаза округлил и выжидательно уставился на бывшего лучшего друга. Ни свиты, ни всей этой скучной официальной дребедени? Да уж, это явно что-то новенькое. И нельзя сказать, что сердце Дэна не начало бешено биться от одного только вида Фила, невозмутимого и бесконечно уверенного в себе. Но причиной этому было не только волнение от встречи со старым другом, но и от меча в его ножнах: воином он, если уж начистоту, был еще тем. И дело не в том, что (по его же скромному мнению) он идеально дрался, а в том, что сражался он хотя бы более-менее только в своих глазах. Для окружающих это выглядело как стихийные, скорее даже интуитивные удары, которые, однако, довольно часто попадали в цель. Как бы там ни было, Дэн все же собрал по крупицам всю свою невозмутимость, отвел взгляд в сторону и почти безразличным голосом произнес: — Вы, кажется, ошиблись дорогой, лорд Филип. Ваш замок совсем в другой стороне. Даже глухой услышал бы в этом насмешку, но сарказм был какой-то отчаянный, грустный и одновременно сожалеющий. — Где Коржик? По замку прокатились звучное эхо, которое шумно и весело играло с окончаниями слов, а из некоторых сооружало новые. Слышимость в замке была, прямо скажем, отличной. Дэн пожал плечами, мол, не знаю, о ком вообще речь. Откуда-то справа раздался заливистый собачий лай, который просто невозможно было спутать ни с чьим. Фил как можно более грозно свел брови, сделал шаг вперед, не обращая никакого внимания на ужасно уставший вид Дэна, который тот, впрочем, поспешил скрыть за наглой ухмылочкой. — Хочешь подраться? — процедил Фил, поигрывая рукоятью своего меча. Дэн премило улыбнулся, медленно подходя к Филу едва ли не вплотную. — Если ты предлагаешь… Последние слова он выдохнул почти что в самое ухо парня, все так же не прекращая широко и весело улыбаться. Они скрестили мечи и пристально посмотрели друг другу глаза в глаза. Оба чувствовали, что они делают не то, что надо, оба хотели сказать так много, но вот какой-то никому неизвестный сигнал был подан и бой начался. Звон лезвий, звук ударов и безумные огни в глазах. Буквально замершее время для них двоих, миллиарды мыслей и так мало, слишком мало слов. Дэну так хотелось бросить это все, перестать, отмотать все назад, но он не мог остановиться. Кажется, Фил тоже почувствовал что-то подобное, потому как следующие его действия говорили сами за себя. Дэн и опомниться не успел, а уже лежал, пялясь в потолок и ощущая лопатками холодный пол. Фил навис над ним, и они находились так близко, что каждый мог буквально слышать дыхание другого и даже ощущать биение сердца где-то напротив своего собственного. — Давай поговорим? — неуверенно прошептал Дэн, внимательно глядя на тяжело дышащего и растрепанного бывшего лучшего друга. Фил смотрит на него невыносимо долго, проходясь взглядом по каждой черточке лица Дэна, а потом наконец кивает и поднимается, чтобы уже в следующую секунду с неким подобием улыбки на лице предложить Дэну руку помощи. Тот же чувствует, что сейчас взорвется, сойдет с ума от буквально физического недостатка тепла. Они оба притворяются: прячут чувства за улыбками, делают вид, что все в порядке — лучше не бывает. Дэн приглашает гостя поудобнее расположиться в мягком кресле напротив его собственного, а Фил отстегивает от поясного ремня и ставит на стол дорожную флягу с травяным чаем, даже немного суховатое печенье где-то находит. Какое-то время они сидели молча, долго смотрели друг другу в глаза, а потом будто бы по команде отвернулись и с очень преувеличенным вниманием приступили к разглядываю каменных плит пола. Секунды тянулись бесконечно, перерастали в минуты и десятки минут, а молчание все продолжалось и никак не хотело заканчиваться. Все те «но», все те переживания, которые эти двое так долго хранили в себе, вот-вот грозились вырваться наружу, и ни один из них не был уверен, стоит ли оно того, пускай и хотели вернуть все больше всего на свете. Все, как это обычно бывает, изменила одна-единственная случайность. Фил подумал, что хватит им уже сидеть без дела, зря, что ли, столько не виделись, чтобы теперь молчать? Рассудив, что хорошие разговоры без чая не клеятся, он решил встать со своего кресла и налить им по чашечке травяного напитка, вот только… не рассчитал уровень неуклюжести. Вставая, парень случайно задел стол своим мечом, до этого преспокойно болтавшимся на поясе. И все бы ничего, но фляга с чаем была открытой, так что от не такого уж и сильного толчка вдруг зашаталась и ожидаемо перевернулась. Причем (довольно неожиданно) прямо на Дэна. Фил, вовремя заметивший это, внезапно продемонстрировал настоящие чудеса ловкости и подхватил эту злосчастную емкость буквально в паре сантиметров от ноги Дэна. Выдохнув с облегчением, он поставил флягу на другой стол, подальше от возможного падения или переворота, и только тогда осознал, в какой позе он находится. Руки его уютно пристроились по бокам от головы Дэна, все это ему относительно спокойно сидевшего на своем месте, коленями он едва ли не до боли сжимал ноги другого парня, а всем телом почти вплотную прижимался к груди бывшего лучшего друга. Стоит ли упоминать, что их лица разделяло всего какие-то несчастная пара сантиметров. Фил порывисто выдохнул и зажмурился, пытаясь успокоить отчаянно грохочущее сердце, а потом снова открыл глаза и быстро выпрямился, не переставая извиняться. Дэн все еще не издавал ни звука, даже когда Фил потянул его за руку, поднял с кресла и принялся охать и стряхивать с его одежды, кажется, ему только и видимые крошки и пылинки. Он все причитал и безостановочно извинялся, а потом вдруг остановился как вкопанный и уставился на Дэна так, как будто видел его впервые в жизни. — Прости, — прошептал он пересохшими губами. Дэн, кажется, и не дышал вовсе, только смотрел и смотрел на Фила, не произнося ни слова. — Все в порядке, — кроткая улыбка, в которой радости нет ни капли, — это просто чай. Фил мотнул головой, будто бы осознав что-то, что раньше было недоступным. Он подошел к Дэну очень близко, почти вплотную, протянул руку и легонько коснулся пальцами растрепанной и ужасно кудрявой челки парня, почти что незаметно улыбнулся, на этот раз по-другому как-то. — Ты же понимаешь, что я имею в виду не чай? Дэну было сложно дышать, а в голове без остановки взрывались галактики, появлялись сотни сверхновых. — Да. Понимаю. Говорить было почти невозможно, но Дэн чувствовал, что нужно продолжать говорить и не останавливаться, пока не будет высказано все. Другого шанса может больше не быть. — Прости меня, — говорит он, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы. — За все-все, что было, — и с каким-то невыразимым отчаянием добавляет, — пожалуйста. А потом они почти что одновременно тянутся друг к другу, обнимаясь, прикасаясь легко и нежно, не в силах выразить всю ту боль от расставания, всю ту радость от воссоединения с теперь уже действительно лучшим другом. Они стояли так очень долго, неуклюжие, смешные, но такие бесконечно счастливые, какими только возможно быть. Они улыбались и даже не замечали, как слезы капают из их глаз, оставляя разводы и потеки на щеках. Да в общем-то, и в принципе ничего не замечая вокруг, только друг друга, только их самих, Дэна и Фила. Только горящие глаза и открытое сердце, только надежду на что-то хорошее, что-то общее, личное только для них двоих. Только моменты, разделенные пополам, только то, что еще предстоит увидеть и познать. Вместе. Их пальцы были переплетены, а сердца теперь неразрывно связаны на долго-долго, даже немного больше, чем навсегда. — Я так боялся, что потерял тебя навсегда, — говорит Дэн, невесомо проводя пальцами по щеке Фила и улыбаясь. — А давай больше никогда-никогда не ссориться, а? Фил кивает и улыбается так ярко и нежно, что в глазах искринки появляются, совсем маленькие, но такие яркие, что, кажется, целый мир смогут осветить. А Дэн смотрит на них завороженно и никак не может оторваться — это выше его сил. — Все с нами будет хорошо, — говорит Фил, так убедительно и легко, что верить хочется, что просто не получается не верить. Так что Дэн кивает и улыбается, ярко и радостно, потому что он счастлив, действительно счастлив. Впервые за очень, слишком долгое время. Они говорят не один час, и даже не два и не три, а долгое время, которого, впрочем, все равно было недостаточно, чтобы вернуть все те моменты, когда они были по отдельности. Но первый шаг сделан — они говорили, они могли улыбаться друг другу и смотреть друг на друга, они были вместе, и это было самое главное. Под окнами замка лорда Дэниела собралась целая толпа, там были и слуги, и простые жители, и случайные прохожие. Все ждали, напряженно и упорно, ведь от решения, которое принималось прямо здесь и сейчас, зависела не одна жизнь. Старый замковый привратник Нил стоял поодаль от других, окруженный двумя спутниками в темных, надвинутых на глаза плащах с капюшонами. Он с интересом рассматривал собравшихся и тихонько улыбался в седые усы. — Как вы думаете, эта дурацкая война закончилась? — из-под плаща послышался чей-то тихий голос. Конечно же, это была Сюзи. Джейми, который тоже был здесь (пропустить такое событие — да за кого вы его принимаете!), глядел на происходящее с любопытством. — Конечно. Они нужны друг другу, потому что они не могут в одиночку. Если их разделить, то, думаю, мир разрушится — просто разобьется на мелкие осколки. Так что, да, войне конец. Они снова вместе. Теперь все будет хорошо, вот увидите.🎈
–… В общем-то, так все и вышло. Разве могло быть иначе? Последние слова произносятся почти что шепотом, настолько таинственным и настолько вдохновляющим, что ему обзавидуется даже лучший в мире рассказчик историй. Алиса давно уже спит, и, если честно, ее отец и не заметил, когда именно она заснула и что успела услышать, а что — нет. Будет обидно, если она все пропустила, все же это не простая сказка, а история ее, Алисиных, родителей, пускай и в немного видоизмененном варианте. Дэн (а это и правда именно он!) вздыхает с улыбкой, коротко улыбается и бережно поправляет одеяло на кровати, потом сладко зевает и бросает недовольный взгляд на часы. Реальная жизнь хоть и не сказка, но он бы предпочел, чтобы его муж возвращался домой все же немножечко раньше двенадцати. Да Фил и сам не любит надолго уезжать один, они вообще очень редко расставались, частенько подшучивая, что ни одна вселенная не выдержит, если их вдруг взять и разлучить, пусть и совсем ненадолго. На кухне темно и холодно, и Дэн вдруг чувствует себя очень-очень одиноким и потерянным, совсем крохотным в этом большущем мире. Он подходит к окну и невыразимо задумчиво рассматривает звезды, почему-то такие яркие и заметные в эту ночь. Он теряет счет времени, стоя там и вспоминая те бесконечные мгновения их с Филом истории, которые забыть невозможно. Может быть, она не настолько сказочная, как та, что Дэн поведал Алисе, но, по его скромному убеждению, лучше и придумать не получится. Если уж совсем начистоту, то чего-то другого никому из них не нужно. У них не было такой войны, как та, что развязали лорд Дэниел и лорд Филип из сказки, они не проводили битв и не выставляли армий друг против друга. Но был в их жизни период, о котором Дэн раньше предпочитал и не вспоминать. Тогда он был напуган и растерян, то и дело закрывался в себе и выпускал колючки, готовый ранить каждого, кто подойдет, принося боль при этом самому себе. И все же они с Филом справились со всем этим, став еще сильнее. Полюбив друг друга еще больше. Слышится какое-то шуршание у входной двери, и сердце Дэна начинает биться чаще, потому что, ох, эти шаги он всегда узнает из миллиардов других. Он открывает дверь даже быстрее, чем тот, кто за ней, нажимает на кнопку звонка. Рывком распахивает ее и замирает. На пороге стоит Фил, растрепанный, уставший, в съехавших на бок очках, но до невозможности родной. Он растерянно щурится, кажется, и не ожидавший, что его кто-то встретит, но потом взгляд его яснеет и смягчается, а улыбается он ярко-ярко, так, что чуть глаза не слепит. Дэн чувствует себя таким влюбленным, как и много-много лет назад, когда он решился написать совершенно неловкое письмо ПотрясающемуФилу, особо ни на что и не надеясь. Даже не ожидая, что из этого может получиться все то, что у них есть сейчас. Дэн вдруг чувствует себя тем самым лордом Дэниелом из сказки, которую он рассказывал Алисе, потому что он буквально не может сдержать счастливой улыбки от одного только вида своего мужа, у которого совсем такие же яркие и бесконечно нежные глаза-сердечки. И когда они тянутся обнять друг друга, их движения настолько слаженные и синхронные, что невольно закрадывается мысль о всей этой штуке с родственными душами и половинками целого. — Привет, — шепчет Фил, проводя носом по щеке Дэна. — Я так соскучился. — тихий прерывистый вздох, а за ним — счастливый смешок. Фил холодный и небритый, он пахнет ветром и почему-то ранним утром, хотя сейчас, вообще-то, почти что ночь. Дэн же теплый и уютный, вдыхает неповторимый аромат своего мужа и оставляет нежный и радостно-мягкий поцелуй на его щеке. Фил на это весело хихикает и притягивает того к себе, невесомо касаясь своими губами шеи, подбородка, щек, носа, век, а потом и чужих, немного влажных губ. Дэн то и дело забывает, как дышать, счастливо смеется и немного разочарованно выдыхает, когда Фил, легко улыбнувшись, все же отстраняется от его лица. На кухне тихонько шуршат собаки. Самые младшие — Кексик и Блинчик — соревнуются за какую-то игрушку, в упор не замечая, что в их корзинке таких игрушек хоть отбавляй. Юркая Слоечка безуспешно пыталась вытащить из-за шкафа забытый всеми кусочек колбаски. Более взрослая Вафелька (имена, конечно, придумывала Алиса) — вальяжно развалилась на своей теплой кровати, лениво наблюдая за возней мелких. За окном шумит ветер, но все равно тепло и уютно, и непонятно, из-за горячих это батарей, или… Дэну в голову лезут всякие романтичные мысли о том, что дом — это забытый кусок кекса в холодильнике, и россыпь подушек на диване (половина из которых творения Алисы — кособокие, с кое-где вылезшими нитками, но все равно мягкие и милые), и рисунки на стенах, которые они рисовали все вместе, втроем, все перемазанные в краске, но бесконечно счастливые. Но еще дом — это огромный Лондон, и сладко спящая Алиса, и куча их всем сердцем любимых местечек по всей стране, их такие разные собаки, и… Фил. Это всегда возвращается к Филу. Наверное, что-то светится такое во взгляде Дэна, потому что он слышит тихое и завороженное «я люблю тебя» и тут же замирает, смотрит на Фила такими большими глазами, как и когда услышал эти слова впервые. — Ты только понял? — улыбается он, мягко берет Фила за руку. Тот смеется, в глазах его скачут мелкие веселые чертики. — И буду любить еще больше, если ты сваришь мне кофе, потому что я ну просто ужас как устал, — и будто в подтверждение своих слов он широко зевает. — Оставляй свои чемоданы и иди в спальню, чудик. Принесу тебе поздний ужин в постель. Дэн целует его в нос и идет на кухню, но по пути вдруг останавливается и оборачивается к Филу, который устало бредет по коридору. — Хэй, Лестер! — поворот головы на звук. — Я люблю тебя. Фил смеется, кивает и отправляет парню неловкий воздушный поцелуй, и улыбка на лице Дэна сияет еще долго после того, как он наконец идет готовить кофе. Ему никогда не надоедает называть его Лестером, пусть даже он теперь они могут называть себя мужьями и вообще-то носят одну фамилию. Как готовить Филу кофе он знает наизусть, даже ночью вдруг проснувшись, все равно сможет повторить без запинки. Найти в шкафу упаковку с кофейными зернами, достать с полки кофемолку, вытряхнуть оттуда блестки и капельки засохшей краски (они с Алисой чудо-птиц на выходных делали), засыпать одну порцию кофе, нажать пару кнопок, успокоить Кексика и Блинчика (малышей пугает жужжание кофемашины), достать молоко и сахар, добавить все это в чашку с дымящимся напитком, хорошенько все перемешать, долго искать и все-таки найти в одном из многочисленных шкафов любимое печенье Фила, все же скормить каждой из собак по печенюшке (вы хоть раз вообще видели их мордочки?), вот кофе и готов. Дэн тихонько напевает какую-то из баллад Radiohead, пока готовится кофе, потом берет чашку, одним пальцем подхватывает печенье и спешит наверх, в спальню. По пути заглядывает в комнату к Алисе, с удовлетворением замечая, что девочка спокойно и сладко спит, тихонько улыбаясь во сне. Их с Филом комната чуть дальше по коридору, она довольно большая, просторная и очень-очень уютная. Дэну она нравится, правда, но без Фила тут настолько пусто, что весь дом кажется заброшенным. Так что парень просто до невозможности рад приезду своего мужа, да что там, он даже по ступенькам чуть ли не вприпрыжку поднимается и песенку насвистывает, тихую и мелодичную, в каждой ноте которой звучит счастье. В комнате тихо и ярко, как будто сам приезд Фила привнес еще больше солнца в их озаренную светом крепость, которую они выстроили и продолжают выстраивать вместе. — Я принес тебе кофе, — Дэн вдруг останавливается, прекращает напевать свою песенку и бесшумно смеется, ставит чашку на тумбочку. Фил спит, тихо вздыхает во сне, едва заметно улыбается каким-то своим снам и выглядит таким милым, родным и домашним, что у Дэна в глазах двоится от нежности, настолько, что дух захватывает и чувствуешь себя полным любви и жизни и эмоций и чувств. Он чувствует себя дома. Дэн вдруг думает о две-тысячи-девятом, когда он был запутавшимся подростком, у которого не было практически радостей в жизни, кроме разве что странного, но магнетично притягивающего ютьюбера, который был для него был чем-то запредельным. Фил был его мечтой. И сейчас эта мечта лежит на соседней подушке, укрывшись теплым одеялом и по-хозяйски закинув руку на самого Дэна. В комнатке дальше по коридору спит их маленькая дочка. И Дэн чувствует себя таким невероятно живым, что глаза огнем горят, а от солнца, столько лет назад поселившегося в его душе, вполне смог бы вырасти небольшой цветник. Дэн чувствует себя счастливым, по-настоящему любимым и ужасно влюбленным, и знает, что Фил чувствует себя точно так же.