Моменты

С момента начала отношений они не переставали делать большие и маленькие открытия друг о друге. Когда Орихиме в очередной раз нашла любовное послание в своем школьном шкафчике, Ичиго, незаметно подошедший сзади, забрал конверт, едва она начала его распечатывать, скользнул глазами по выглядывающим первым строчкам слащавого признания, молча порвал и выбросил в стоявшую неподалеку урну. В ответ на удивленно-растерянное «К-куросаки-кун...» засунул руки в карманы, нахохлился и бросил короткое, про исчерпывающее пояснение: «Моя». Орихиме поняла, что Ичиго собственник. И, судя по сладкому теплому чувству в груди, мурашкам по коже и поджавшимся пальцам на ногах, ее это полностью устраивало. Когда, спустя несколько недель после их первого настоящего свидания, Орихиме продолжала называть Ичиго по фамилии, тот решил, что пора принимать меры. — Мы с Куросаки-куном договорились, что завтра пойдем в кино... — смущенно розовея объясняла она Тацки во время обеда на крыше в кругу друзей в ответ на приглашение пойти куда-то в выходные. Ичиго, сидевший рядом, спокойно наклонился поближе к застывшей от неожиданности Орихиме и прошептал прямо на ухо: — Еще раз назовешь меня по фамилии, я тебя поцелую прямо здесь, при всех. — И.. Ичиго! — громко и отчетливо воскликнула она, подскочив на месте. Гладя, как он прячется за Чадом и со смехом уворачивается от подзатыльников Тацки, вставшей на защиту подруги, Орихиме поняла, что Ичиго не чурается мелкого шантажа. Но ради этой широкой улыбки она готова простить ему что угодно. Когда после очередного затяжного поцелуя Ичиго пошутил, что Орихиме называет его по фамилии в местах, чудесным образом для этого подходящих, до него не сразу дошло, что это не шутка. Глядя, как она со свойственной ей непосредственостью разглядывает пролетавших в небе птичек, напевая под нос очередную детскую песенку и старательно отводя искрящиеся хитринкой глаза, Ичиго понял, что Орихиме умеет тонко манипулировать. И что его это заводит. Когда Орихиме на день святого Валентина встретила его в одной только его рубашке, застегнутой на две несчастные пуговицы, зябко потирая друг о друга босыми изящными ножками, смущенно хлопая длинными ресницами и держа в зубах плитку его любимого шоколада, перевязанного ленточкой, Ичиго понял, что рядом с этой женщиной нужно напоминать себе дышать. И что вряд ли он сможет еще когда-нибудь есть шоколад спокойно. Как и надевать эту рубашку, не краснея. Когда объявившийся биологический отец Орихиме пытался угрозами вымогать у нее деньги и подкарауливал у дома каждую неделю, Ичиго едва не убил его, увидев, как тот зажал ее в углу, предлагая отдавать деньги натурой. Как бы то ни было, обещание Ичиго устроить экскурсию в ад, подкрепленное несколькими крепкими ударами, оказалось достаточно убедительным и возымело эффект — больше горе-папаша не появлялся, как не последовало и обещанного напоследок заявления в полицию. Ичиго понял, что из кожи вон вылезет, но не допустит, чтобы на лице Орихиме снова появилось это выражение бессильного отчаяния и одиночества. Орихиме поняла, что окончательно разорвала связь с кровной родней, обретя настоящую. Когда они сидели вдвоем на диване перед телевизором (Ичиго — попивая горячий чай и смотря передачу, Орихиме — увлеченно читая), ничто не предвещало беды. Ичиго никак не ожидал коварной леденящей душу атаки, продирающей морозом от макушки до самых пяток, и едва не подавился, когда Орихиме, задумавшись, засунула холодные ноги к нему под водолазку, прижавшись к теплому боку. Спустя минуту она с удивлением наблюдала, как он с невнятным ворчанием безапелляционно кладет ее ноги к себе на колени, поочередно натягивает теплые шерстяные носки, перекладывает обратно на диван и укутывает в плед. А чуть позже, подумав, отлучается еще на пару минут, вернувшись с кружкой горячего какао и красноречиво кладет на кофейный столик горчицу, которую она любит добавлять в кружку. Орихиме поняла, что Ичиго умеет быть внимательным к деталям. Ичиго понял, что Орихиме нужно купить больше теплых носков. Когда Ичиго подхватил какой-то вирус на работе и свалился с сильнейшей температурой, Орихиме не отходила от него ни на шаг, меняя компрессы на горячем лбу, отпаивая горячим бульоном (строго по рецепту, никаких экспериментов — Куросаки-сан лично настоял) и лекарствами. В какой-то момент в бреду Ичиго принял ее за маму, и таким уязвимым, несчастным и открытым Орихиме его не видела даже после самых тяжелых ранений в бою. Он извинялся. Много-много раз. Орихиме пыталась привести его в чувство, но вскоре осознала единственный способ помочь — поцеловала его в покрытый испариной лоб, вложив всю нежность и желание защитить, и, пригладив потемневшие от влаги рыжие волосы, сквозь сдерживаемые слезы выдохнула: «Прощаю». Спустя пару часов температура Ичиго стала стремительно снижаться. Орихиме поняла, что ради этого человека готова не только отдать свою жизнь, но и выжить любой ценой, лишь бы уберечь его от страданий. Когда они распаковали официальное письмо от Рукии и Ренджи, с удивлением обнаружив внутри приглашение на свадьбу, Орихиме выдохнула с облегчением и искренней радостью, только в тот момент осознав, насколько сильно ревновала подругу к Ичиго все эти годы. Когда Ичиго пригласил ее в дорогой ресторан, перед выходом подарив единственные цветы, на которые у нее аллергия, потом с трудом усадил ее в платье на велосипед позади себя, по пути повернул куда-то не туда, превратив короткую пятнадцатиминутную поездку в полуторачасовое блуждание по улочкам Каракуры с увлекательным преследованием дорожного патруля, во время которого Орихиме незаметно избавилась от букета, и когда, уже в самом ресторане, он несколько раз произносил ее имя с убийственным выражением, тут же хватаясь за стакан с водой или спрашивая какую-то нелепицу, Орихиме заподозрила неладное. Когда во время смены блюд он решительно засунул руку за пазуху и, изменившись в лице, принялся обыскивать карманы, подозрения превратились в крепчавшую уверенность. Когда, по возвращении домой, Ичиго долго и упорно копался в ящике со своими носками, что-то бормоча под нос, Орихиме, вдоволь налюбовавшись, с хихиканьем поставила перед ним найденную неделю назад коробочку с кольцом, поцеловала его в покрасневшую щеку и прощебетала «Я согласна». Ичиго вздохнул с облегчением и расплылся в смущенной счастливой улыбке. Они оба поняли, что романтика — это не его. Когда во время беременности Орихиме перешла на обычную пищу, полностью отказавшись от своих странных вкусовых предпочтений, Ичиго всерьез забеспокоился, все ли с ней в порядке. Настолько, что задергал отца со всеми его связями, таская жену по всевозможным обследованиям до тех пор, пока Иссин на пару с Рюкеном не усадили (заперли) его в кабинете и не провели серьезную воспитательную беседу, прописав успокоительные. На высказанные сомнения в необходимости таблеток для беременных, главврачи в один голос ответили, что седативные — для него. Оставшееся время беременности и роды прошли тихо и спокойно — Ичиго сидел рядом с Орихиме, держа ее за руку и слегка покачиваясь. В полном умиротворении. Когда по возвращении домой Ичиго застал Орихиме, играющую с их сыном, Казуи, сидя на диване, при виде него радостно воскликнул: — Смотри, я как папа! — и со всей сосредоточенностью четырехлетнего пацана старательно нахмурил бровки и поджал пухлые губы, Ичиго не смог сдержать смеха и понял, что с тех пор, как они с Орихиме поженились, живот у него сводит несравненно чаще, чем брови. А при виде грядущего ужина подумал, что не только от смеха... Когда Орихиме наблюдала за Ичиго, уснувшим в обнимку с сыном и книжкой со сказками, она тихо сходила за фотоаппаратом и, стараясь не нарушить идиллию, сделала один из самых теплых и трогательных снимков в своей жизни. Позже, заботливо вклеив фотографию в альбом и откинувшись в теплые объятия бесконечно любимого человека, она с волнительным предвкушением окинула взглядом стопку покоившихся на столе пустых книжек, которые еще предстояло заполнить множеством лучезарных моментов. Ичиго поцеловал центр своей вселенной в макушку и сомкнул руки плотнее, зарываясь носом в русые волосы и вдыхая родной запах. Орихиме поняла, что такое квинтэссенция счастья.