Подурачимся?

Настенные часы отсчитывали время с раздражающе громким тиканьем. Прежде Иссин не замечал, насколько противные звуки они издают — будто затаившийся пустой зубами поскрипывает. Прежде любые звуки и запахи в этом доме вызывали только светлые ассоциации. Прошло три недели с тех пор, как Масаки перестала существовать, и столько дел навалилось со всех сторон, что только сейчас выдалась возможность хоть чуть-чуть перевести дыхание. Показания в полиции, организация похорон, пациенты в больнице, домашние хлопоты, свалившиеся как снег на голову — как только его ненаглядная успевала следить за тремя детьми, держать дом в идеальной чистоте, готовить да еще и в домовом совете по кварталу заправлять? За эти дни Иссин настолько погряз в делах, что эмоции будто отключились. Щелчок тумблером — и заслонка опущена. До поры до времени. Закрыл ли он дверь в клинику? Сегодня он впервые забылся настолько, что в супермаркете, потеряв список продуктов, набрал ее номер. Осознание пришло спустя два бесконечно долгих гудка. Включить свет в гостиной оказалось непосильной задачей. Да и зачем он нужен, если усталые веки так и слипаются. Полночь давно миновала. Сидя в любимом кресле Масаки и вслушиваясь в громкую тишину переставшего казаться уютным дома, Иссин понял, что время пришло. Заслонка поднялась вместе с щелчком зажигалки, выпустившим молчаливый огонек пламени, жадно впившийся в кончик сигареты. Боль. Глубокая затяжка обожгла отвыкшие за три года завязки легкие крепким табачным дымом. Если подольше задержать дыхание, стук собственного сердца становится отчетливее. Примешиваясь к душевной боли, напоминая о том, что он все еще жив и способен чувствовать. Вдох. Раз, два, три... Выдох. Раз, два, три... Вдох... Раз, два... — Это хорошо, — раздавшийся от приоткрытого окна голос заставил вздрогнуть, посыпая пеплом последние чистые брюки. Иссин заторможенно провел рукой по штанине, скорее размазывая грязь, чем стряхивая ее с безнадежно испорченной ткани, и поднял тяжелый взгляд на непрошенного гостя. — Что хорошо? — собственный голос отозвался скрипом старых качелей. Они с Масаки как-то наткнулись на подобные, гуляя по дворикам Каракуры. Она без тени смущения раскачивалась на них, во все горло распевая глупую попсовую песню и заразительно потешаясь над тем, как он смущенно оглядывается на недоумевающих прохожих. Иссин давным-давно не испытывал трудностей в общении, не жаловался на отсутствие чувства юмора, да и вообще за словом в карман не лез, но вот так по-детски искренне дурачиться его заново научила именно Масаки. Звонкий девичий смех с легкостью перекрывал противный скрежет заржавевших петель, переливаясь хрустальным колокольчиком... — Что ты, наконец, можешь плакать, — сочувственно прошелестело от подоконника. Иссин все так же отрешенно провел пальцами по лицу, с легким подобием удивления отметив мелкую дрожь в руках и мокрые дорожки на щеках. — Да. Хорошо. — Согласился он и зажег новую сигарету. Где-то наверху всколыхнулась беспокойством духовная сила Ичиго, инстинктивно почувствовавшего чужое присутствие. Немного запоздало, но, в целом, молодец. Впрочем, в следующий миг все вернулось в норму. Вдох. Раз, два, три... Выдох... — Вы что-то хотели, Йоруичи-сан? — поняв, что гостья не намерена уходить, нарушил затянувшуюся паузу Иссин. Мягкий перестук кошачьих лап, шелест всколыхнувшихся от сквозняка занавесок — черная кошка бесшумной тенью пересекла комнату, запрыгнула на кофейный столик и сверкнула желтыми глазами, пристально вглядываясь в изможденное осунувшееся лицо. Стоящая в рамке фотография с черной лентой осталась не тронутой. — Он хорошо заметает следы, — ровно произнесла Йоруичи, и на миг виновато прижала уши, выдавая свою взволнованность. Иссин молча стряхнул пепел в старое треснувшее блюдце и, прикрыв глаза, с глубоким вздохом откинулся на спинку кресла. Иными словами, этот пустой подонок дал стрекача, едва почуяв, что запахло жареным. Надо отдать должное его интуиции — суметь скрыться от бывшего капитана отдела тайных операций дано далеко не каждому. У этой твари определенно счастливая полоса в жизни. Или просто у них — черная. — Понятно, — выдохнул Иссин вместе с дымом. За окном прошуршали колеса машины какого-то припозднившегося трудоголика. Свет фар скользнул по комнате, заставив поморщиться от ослепившего даже через сомкнутые веки луча. — Если нужна помощь... — Я справлюсь, — перебил Иссин и глубоко затянулся, одним махом скурив треть сигареты. Тик-так, тик-так, тик-так, щ-щелк. Еще один час миновал. Слезы высохли. Близилось утро. Чертова кошка все никак не уходила. Медленно крутила головой, вслушиваясь в дом и его обитателей. — Ты же знаешь, что он не спит? Он чувствовал. Понял это минут двадцать назад, но не нашел сил, чтобы что-то предпринять. Ни душевных, ни физических. Не сейчас. — Так и будешь сидеть? — не унималась Йоруичи, подергивая кончиком хвоста. Вместо ответа Иссин выдохнул в нее струю дыма. Кошачья мордочка забавно сморщилась, топорща длинные усы. — У него чудовищный потенциал, ты сам об этом знаешь, — серьезность тона и содержания существенно сбилась смачным чихом. Чувствительный кошачий нос явно не одобрял увлечение табаком. — Его опасно оставлять без присмотра — Ему это не грозит, — глухо отозвался Иссин. Помолчав в раздумьях, Йоруичи ответила: — Ты знаешь, куда обратиться. И спустя секунду одной тенью прошлого в комнате стало меньше. Шорох занавесок вторил поскрипыванию часов, напоминая об окне, которое неплохо было бы прикрыть. Иссин все знал сам. Чувствовал стремительно растущую силу сына даже своим притупленным в разы восприятием. Чувствовал смятение девочек, слишком маленьких, чтобы осознать произошедшее в полной мере. И оцепенелое состояние Ичиго, изо всех сил старающегося не привлекать лишнего внимания и не причинять проблем. Иссин вовсе не собирался пускать все на самотек — Масаки бы ему голову оторвала, да и не честно это по отношению к детям. Подло. Они — самое яркое воспоминание, оставленное ему любимой женщиной, и предать их, значило, предать память о ней. Она мечтала увидеть, как их дети вырастут сильными, прекрасными, счастливыми людьми. Поэтому Иссин непременно со всем разберется, только... чуть-чуть... отдохнет... Проснулся он рывком от ощущения чего-то бесконечно важного, ускользающего сквозь пальцы. За окном розовел летний рассвет, погоду обещали ясную и теплую. Наверху по-прежнему было тихо и спокойно, если бы не одно «но». Реяцу Ичиго отдавалась во всем доме монотонным тихим отчаянием. Быстро и бесшумно поднявшись по лестнице, Иссин заглянул на мгновение к мирно спящим девочкам и замер на пороге комнаты Ичиго. Тот сидел на кровати, обхватив руками колени и глядя в окно безразличными, пустыми глазами без единого намека на слезы. До Иссина только сейчас дошло, что с самых похорон тот произнес всего несколько слов, односложно отвечая на вопросы. Да и в целом, если задуматься, Ичиго не проявлял ни малейшей инициативы — молча и быстро делал, что просили, почти не выходил из комнаты и даже при выборе утренней тарелки с рисом дожидался, пока свои порции возьмут все остальные и лишь потом забирал оставшуюся. Будто боялся, что стоит сделать неосторожный шаг, и снова случится что-то непоправимое. Иссин крепко зажмурился, окончательно просыпаясь, встряхнул головой и, глубоко вздохнув, тихо подкрался к сыну со спины. — И-чи-го! — отчеканил он, подхватив его подмышки. — Пришло время папочкиной волшебной карусели! — чувствуя себя последним идиотом, с преувеличенным энтузиазмом болтал Иссин, кружа совершенно опешившего Ичиго по комнате. — Ч... Что? Пап! — воскликнул тот. — Ты что творишь! Пусти! — Аттракцион длится пять минут, не переживайте — время оплачено! — продолжал гнуть свою линию Иссин, с некоторым трудом удерживая брыкающегося сына. «Здоровый пацан растет...» — довольно отметил про себя Иссин, решительно вынося его в коридор, и направился вниз по лестнице, фальшиво скандируя какой-то въедливый попсовый припев и слегка подбрасывая Ичиго в начале каждой строчки. Из соседней комнаты за спиной доносились удивленные голоса сонных Юзу и Карин, проснувшихся от шума. — У тебя маразм что ли начался, старик?! — цепляясь за стены, совсем уже в голос вопил Ичиго, безуспешно пытаясь лягнуть отца посильнее. — Поставь меня, говорю! — Доло-о-о-ой печа-а-а-аль, доло-о-о-о-ой тревогу! — влетев в гостиную, еще сильнее закружился Иссин, заставив Ичиго судорожно вцепиться в удерживающие его руки. Продефилировав мимо дивана, Иссин поудобнее перехватил свою вконец осоловевшую ношу, с размаху плюхнулся в кресло и взял со столика фотографию Масаки. — Мама расстроится, если мы не постараемся стать счастливыми, да, сынок? Ичиго окончательно притих, глядя на снимок широко распахнутыми глазами. Он молчал так долго, что Иссин всерьез испугался, что накосячил, сделав только хуже, но... Вывернувшись, Ичиго слез с колен Иссина, молча прошел на кухню, налил в кружку воды и, сделав пару шумных глотков, наконец повернулся лицом. — Может... Может, закажем на обед пиццу? — неуверенно предложил он, блуждая взглядом по комнате. — Мы давно уже так не делали, девочки ее любят. — Отличная идея! — хлопнул ладонями по коленям Иссин, чувствуя, как от отступающего напряжения закружилась голова. — А пока мы с тобой приготовим завтрак! Наблюдая за тем, как Ичиго медленно возвращается к жизни, самостоятельно принимая маленькие, но важные решения, Иссин надеялся, что когда-нибудь тот оправится достаточно, чтобы улыбнуться так же солнечно и заразительно, как прежде. Стоило Ичиго снова начать уходить в себя, как Иссин налетал на него, очередной глупой выходкой выдергивая в реальность, на радость ничего не понимающим веселящимся сестренкам. На следующий день Иссин выбрал самую любимую фотографию Масаки и заказал огромный постер с розовой надписью «Масаки навсегда», и, пока Ичиго был в школе, а девочки играли у себя в комнате, приклеил его на самое видное место. — Привет, милая... — ласково провел он рукой по бумаге. Масаки смотрела на него с плаката сияющими жизнью глазами. Ей нравилось, когда он так ее называл — она так очаровательно смущалась. Надо было делать это чаще. Надо было... Губы растянулись в печальной улыбке с привкусом горечи. — Похоже, теперь мне придется дурачиться за двоих. «Ради нашей мечты».