Одежды короля

      Когда в его леса приходит весна, король скидывает тяжелые зимние одежды и достает новые.       Он не противится преображению, оно — в его природе, и почти болезненно сладко касаться тонкой паутинной ткани, кутаться в неё, как в сырые туманы, поднимающиеся над полными воды низинами.       Весна требует легкомысленности, и он украшает нити паутины каплями росы и первого дождя, вплетает в них свежие зеленые ростки и крылья первых глупых бабочек, поверивших призрачному теплу. Ветки с нераспустившимися почками и подснежники украшают чело, становясь короной, такой же легко-дурашливой, как и всё остальное.       Паутинные наряды изменчивы, как изменчивы его земли весной. Ветви кустов оставляют в них прорехи, которые закрывают клочья шерсти, вылинявшей из лисьего хвоста. Роса высыхает, капли дождя осыпаются на землю, будто драгоценные камни, и король понимает: весна закончилась, пришла пора лета.       После безрассудности весны хочется надежности и основательности. После прозрачных, подернутых дымкой красок — ярких и сочных цветов.       И король собирает перья у птиц, сливая их в пестрое единство. Выкладывает узоры, нет-нет да разбавляя их широко раскрытыми венчиками цветов. Его веселит слюдяная хрупкость крыльев и жесткий блеск надкрыльев жуков. Он водружает на голову корону из них, и хитин переливается в солнечном свете зелеными и синими бликами.       Но потом становится всё больше тусклых коричневых надкрыльев. Они кажутся королю скорлупками желудей: так же подернуты легким белесым пушком. Он снимает летнюю корону и отдает её ветру, а следом летят перья. Теперь мысли короля заняты осенней листвой.       Он бродит по лесам, выбирая самые пестрые листья, вплетает их в венок, а подол мантии, шурша, стелется следом. На него падают желуди и каштаны, гроздья рябины и кислые дикие яблоки. Король раздраженно одергивает мантию, гладит рукой меховую опушку: осенью у зверей самая блестящая шерсть, и он забирает её, чтобы насладиться этими прикосновениями как можно дольше. До тех пор, пока под пальцами на кончиках шерстинок не скрипнет иней.       Мантия из листьев уже никуда не годится: бурая и жухлая, она разлетается под ударами стылого ветра, теряется в круговерти метелей. И тогда король идет за своим зимним нарядом. Он снимает с людей тонкие полосы кожи, сплетает их вместе, чтобы соткать себе накидку. Раз за разом трет ледяной крупой красное мясо, пока оно всё не сойдет алыми разводами, обнажая белизну костей. Из этих костей зимняя корона, такая же белая и безжизненная, как всё вокруг.       И тогда он достает ожерелье из нетающих льдинок. Они пусты и тусклы сами по себе, их нужно наполнить — и король идет к людским домам. Лед оживает, если вложить в него душу человека. Самые красивые души — детские, и король зовет людских детей, выменивая у них души на бестолковые безделушки. И ожерелье на груди наливается теплым светом, гаснущим лишь к весне.       А весной король скидывает тяжелые зимние одежды и достает новые.