Догони меня

      Свет слепил глаза, напряжение грозной тучей нависло над залом. Абсолютно каждый затаил дыхание, боясь пошевелиться. Даже люди, что стояли за кулисами, понимая, чем всё закончится, нервно сжимали кулаки. Пока они были на сцене, никто не оставался равнодушным, никто не отводил взгляда. — Ты можешь убить меня, но надежда будет жить. Потому что тьма, — актёр скривился, выражая всю гамму эмоций, падая на колени, сжимая кровавый след на белой рубашке. Хриплый, надрывной голос доносился до каждого уголка театра. В карих глазах читалась решимость. И каждый, кто видел его — замирал, в груди что-то ёкало и хотелось забежать на сцену, схватить невероятного мальчика и убежать. Спасти. Но тело, пригвожденное к креслу, не слушалось. Все забыли, что это — лишь игра. На секунду показалось, что карие глаза остекленели, и мальчишеское тело безвольной куклой упало на пол. Чёрный маг подошёл ближе и, вскинув голову наверх, сказал тихо, но в гробовой тишине и этого оказалось достаточно. Голос вкрадчивый, пропитан такой болью и горечью, что всех в зале охватило отчаяние, словно внутри что-то надломилось. — Потому что тьма не может существовать без света, — по щеке мага скатилась слеза. А мальчик, казалось, бледнел на глазах.

***

      Когда опустился занавес, пару секунд люди в немом шоке смотрели на сцену, но напряжение и тишина взорвались фейерверком, стоило одному человеку начать аплодировать. Зал сходил с ума — люди свистели и кричали, вкладывая все силы в удары о ладони. Не было никого, кто сейчас спокойно восседал на кресле. И даже через пару часов, когда зрители и некоторый персонал театра разошлись, атмосфера невероятного успеха витала в воздухе. — Гон! — к парнишке подбежал его друг. Светлые глаза блестели восхищением и чувства переполняли мальчика. — Гон, ты был невероятен!       Гон смущённо почесал макушку, тихонько радуясь, что кому-то его игра понравилась. Крепкие объятия оказались на удивление приятными. — Киллуа, ты постарался не меньше. Всё же заключительная сцена — твоих рук дело, — парни счастливо переглянулись, задорно смеясь. Остальные уже привыкли к тому шуму, что создавали эти двое, и сейчас занимались своими делами, не обращая на них внимание. Но им никто не запрещал бурно обсуждать между собой творившееся в зале пару часов назад волшебство. Иначе не назовёшь. — Я слишком хорошо тебя знаю, вот и подобрал образ. Признаться, Иллуми меня чуть не прибил — пришлось переписывать героя, да и сам сценарий. Но я не был бы Киллуа, если бы своими идеями не достал в конец братца, — мстительно закончил Киллуа. Глаза горели огнём удовлетворения, и Гон искренне любил это выражение лица. Когда сцены, написанные Киллуа, вставляли в сценарий, а затем и отлично отыгрывались — тот был поистине счастлив. Счастлив так, как никогда. — Правда братец всё-таки исполнил своё желание. Бесит, гадёныш, — о странном желании главного сценариста знали все, кому не лень. Иллуми жаждал убить Гона, по крайней мере в спектакле — уж точно. Но Киллуа каждый раз с пеной у рта запрещал ему это, и никто не понимал, какой же рычаг давления использовал Золдик-младший, ибо шантажировать кого-то из семьи Золдик, а в особенности Иллуми — дело гиблое. Как в этот раз они смогли договориться — оставалось загадкой.       Гон весело улыбнулся и хитро прищурился, замечая чуть поникший настрой друга. Завладев вниманием Киллуа, Гон, поигрывая бровями, медленно достал из сумки огромную шоколадку. Глаза Киллуа загорелись и быстрым движением шоколад оказался в руках Киллуа. Гон присел на стулья вместе с Золдиком, вспоминая как они смогли оказаться здесь, в кружке, вместе.       Сцена всегда манила Гона. Он любил играть и, сказать честно, у него это неплохо выходило. Гон жил театром. У Киллуа была невероятная фантазия, он любил смотреть на игру актёров и всегда, абсолютно всегда анализировал сюжет и отношения героев. Набор в актёрскую группу Киллуа с треском провалил — ну, не его это, что поделать. Разделяться с другом не было совершенно никакого желания и тогда в светлую, рассудительную голову Золдика пришла блестящая мысль.       И сейчас человек, что сидел перед Гоном, являлся ассистентом сценариста, а его цель была ни больше ни меньше — стать главной фигурой театрального мира, великим сценаристом. И сейчас он делал лишь первый шаг — шёл к роли главного сценариста их небольшого, но очень интересного театра. Киллуа тоже жил театром, но немного по-другому. Гон жил сценой, а Киллуа — тем, что там творилось. Гон жил образами, ролями, возможностью донести людям нового героя, Киллуа же жил возможностью создать того, в кого перевоплотится актёр, возможностью управлять магией и хаосом, творившемся на сцене. Управлять судьбами. — Киллуа, сегодня на сцене, — начал Гон. Его взгляд с редкой ноткой грусти Золдик-младший знал очень, очень хорошо. — Я всё ещё был далёк от него.       И Киллуа не мог это не признать. Внутри мысль о том, что Гон пока не догнал своего соперника, о том, что этот самый соперник слишком далёк, неприятно сверлила сознание. Сладость сглаживала любые неприятные мысли, и Киллуа вздохнул. — Ты был далёк. Но, — Киллуа бросил бумажку прямо в урну, а взгляд приобрел привычную серьёзность, — только попробуй сдаться! На куски порежу! Я тут, вообще-то, из-за тебя, дурака, торчу! — каждое высказывание, что Киллуа по праву считал поддержкой, сопровождалось подзатыльником. И зная, что рука друга отнюдь не лёгкая, Гон правда-правда старался уклониться. И смог. Один раз из трёх, но смог! — Сдаться? Пф, держи карман шире! — потирая ушибленный затылок, громко высказался Гон. И упорство отражалось в его глазах. Киллуа усмехнулся, ехидно заглядывая в глаза друга. — Да ну? — и подзатыльник прилетел уже Киллуа. Посмеявшись, Золдик-младший поднял с пола сумку и, попрощавшись, побрёл к их с Гоном дому. Причитая и волнуясь, Мито-сан, тётя Гона, всё же отправила мальчика жить в другой, большой и неизведанный город, с условием, что Киллуа будет рядом. Впрочем, в их мире четырнадцатилетние отдельно живущие подростки никогда не были редкостью.       Гон наслаждался тишиной, что стояла в гримёрке. За окном темно, а свет излучала лишь небольшая, тусклая лампочка. Никакого стиля, разбросанные вещи, комната была уютной, по-своему тёплой. И думал Гон лишь о том, кого всем сердцем хотел превзойти. Рыжие, почти красные волосы в его образе — не самая удивительная вещь, учитывая и грим, качественно наложенный, кстати, и вызывающе-яркую, необычную одежду. Будто каждый раз из костюмерной выходил, ей-богу. Его игра завораживала, особенно, когда он играл какого-нибудь злодея. Тогда он по-настоящему раскрывался. Хищный, хитрый и коварный, он мгновенно исчезал и немыслимым образом оказывался рядом. Каждая роль — прожитая жизнь, он вживался настолько, что представить его во время спектакля другим — дикость.       Гон не такой.       И от этого щемило в груди, от этого разгорался огонь соперничества. Фрикс положил голову на стол, смотря на себя в зеркало. И, вспоминая выступления его соперника, осознавал, как же он далёк от него. Но он догонит. Ведь он — рядом, стоит на сцене и играет, он жив. И пока есть шанс победить его, Гон не отступится. Не в этой жизни. Глаза потихоньку закрывались, сегодняшняя игра невероятно вымотала его. А он наверняка не устал. — Хисока… — тихий, сонный шёпот в никуда. — Ты звал меня, Гончик-кун? — издевательски протянул человек. Сонливость улетучилась вмиг, тело стало каменным, неподъёмным. Аура вокруг Хисоки была слишком жуткой, словно он жаждал крови, хотел замучить свою жертву. Медленно, не спеша довести до безумия, надламывая внутренний стержень.       Гон был слаб.       И от этого гнев накатил огромной волной, желание превзойти обострилось в тысячу раз. В глазах кипела искренняя, бурлящая и обжигающая ярость. — Хисока, — яростно прошипел Гон. Этот человек не давал ему покоя — издевался, запугивал, всегда, каждую секунду чего-то ждал. Будто Гон обязан сделать что-то, что за пределами человеческого понимания. И Хисока ни разу не пожалел о том, за кем решил охотиться. Ведь Гон и правда делал невозможное, пусть и, скорее всего, неосознанно. Резко дёрнувшись назад, Гон почувствовал резкую, неприятную боль в затылке. Длинные, торчащие во все стороны волосы подвели хозяина.       А стульчик-то без спинки, а это было ой как невыгодно Фриксу. «Как?» — не впервой проносится в голове, ведь секунду назад Хисока стоял, подпирая противоположную стенку. Не ослабляя хватки, Хисока острым ногтём провёл по шее. Медленно, тягуче, неприятно. Поднимаясь к щеке. Кровь закипала то ли от гнева, то ли от… Отчего же, собственно, ещё? Гон всё спихнул именно на гнев, на неистовый адреналин.       Жёлтые глаза полыхали интересом, азартом, а своего змеиного взгляда Хисока не спускал с Гона. Медленно проведя ногтём, изредка чуть касаясь кожи, Хисока наклонился, обжигая ухо мальчика своим дыханием. — Не смотри так на меня, Гончик-кун, — издёвка. Ненавистная, приевшаяся настолько, что эту фразу можно было посчитать за традицию. Традицию, которой лучше бы не было. — Сегодня Гончик-кун так прекрасно пал к моим ногам, жаль лишь что кровь была фальшивкой, — Гон перевёл взгляд на Хисоку, насколько мог, ведь тело не хотело шевелиться. И тогда сердце Гона пропустило удар…       Змеиный взгляд с лёгким безумием сверлил мальчишку насквозь, ухмылка на лице придавала Хисоке ещё более жуткие, хитрые черты. В глазах полыхало что-то, что Гон никак не мог описать. Шумно выдохнув, Гон с удивлением отметил, что забыл, как дышать. Янтарные глаза блестели интересом, азартом, но тот отблеск, что выражал взгляд соперника, Гону не описать. Никак. Абсолютно.       Резкий рывок не помог. Волосы лишь сильнее сжали, и Фрикс поморщился от боли. А по оголённой коже спины прошлась холодная, грубоватая ладонь и Гон вздрогнул, выгнувшись дугой, пытаясь уйти прочь от прикосновения. Не стоит ему больше носить такие лёгкие вещи, ох, не стоит. Гон буквально чувствовал, как Хисока наблюдает за ним, за каждым, даже самым незначительным движением. Хисока чуял запах яблок, ненавязчиво окутывавший Гона, Хисока изучал, впитывал реакцию мальчонки. Хисока экспериментировал.       Холодная ладонь вновь провела плавную линию от спины к животу и Гон попытался дёрнуться, лишь усиливая боль в затылке. Хватка у Хисоки была стальная. Воздуха стало не хватать и странные чувства наполнили Фрикса. Хотелось бежать, отделаться от этого психа, победить и заткнуть его за пояс. Глаза Гона вновь наполнились желанием побеждать.       Хисока приподнялся, усаживаясь на бёдрах мальчишки, лишь бы поближе увидеть лицо Гона, увидеть его глаза. Доводить до точки кипения, проводить грубыми пальцами по коже, заставляя жертву окунаться в наверняка новые чувства, заставляя кипеть кровь, ненавидеть себя и его — это то, чего так жаждал Хисока. Гон уже давно понял, что бежать, даже шелохнуться — дело гиблое. И непривычно хриплый, полный гнева и отчаяния голос раздался в тишине. — Хисока, — дыхание сбилось, но Гон, всё ещё пытаясь убежать от прикосновений, продолжил, — прекрати.       Облизнувшись, актёр вновь наклонился к Гону, чувствуя не только бешеную радость и кипящий внутри азарт, издевательским тоном протянув лишь несколько слов. — Я ведь не железный, Гончик-кун, — Хисока медленно, тягуче убрал руку от тела Гона и мальчонка слегка расслабился, радуясь завершению пытки. «Ох, наивный Гончик-кун, не надейся, что это всё» — злорадно подумал Хисока и оскалился, поднося ладонь к щеке мальца. И в этот миг всё внутри Гона вновь остановилось.       Гон даже не понял, когда липкая жидкость стала стекать по лицу, когда к воздуху успел присоединиться лёгкий аромат железа. И зрелище слизывающего кровь с пальца Хисоки было настолько же завораживающим, насколько пугающим. Гон, пожалуй, впервые за всё время их знакомства впал в ступор. А когда влажный язык прошёлся по щеке, то мальчик не слышал больше ничего, кроме своего болезненно-громкого бьющегося сердца.       Хисока ликовал. Пусть плод не созрел и срывать его рано, но ведь играть с ним никто не запрещал! И сейчас настолько эмоциональный, теряющийся в чувствах, не знающий за что ухватиться, полностью поглощённый смущением и смятением, на грани отчаяния и с дикой яростью в глазах Гон разжигал внутри что-то больше, гораздо больше, нежели обычный интерес. И застыв, мальчик наверняка сам не понял, как провоцировал его, своего соперника. Но слишком рано. «Рано… Рано… Рано…»       Хисока отстранился, всё ещё держа волосы Гона в своей руке. Медленные, плавные движения притягивали взгляд, но Гон лишь сильнее отклонил голову назад, закрывая глаза. Он не будет смотреть на него. Он не попадётся вновь.       Хисока встал и приблизился максимально близко к мальчику, шепча в самые губы, всё с той же неизменной издёвкой. — Однажды мы сразимся на сцене. Однажды я сломаю тебя. Именно я и никто другой, — Хисока хищно оскалился, и Гон буквально почувствовал этот оскал, всё также не открывая глаз. А голос Хисоки становился всё более тихим, вкрадчивым. Подчиняющим, — поэтому береги себя для меня, яблочко.       Лёгкая, ноющая боль в затылке, лёгкость, что ощущал Гон — он понял, что этот псих ушёл, но открывать глаза не спешил. Отдышка была бешеной, словно пол мили без остановки пробежал и красные, нет, багровые пятна покрыли лицо и шею Гона. Оперевшись локтями о стол, мальчик уронил голову на ладони. И, смотря прямо на отражение в зеркале, спросил у самого себя. — И что это было?       А в гримёрной стало лишь холодней.