Invidia
Ты никогда не был кем-то особенным – обычный мусор среди такого же мусора, как и все люди, все мы. Ты так же дышал, втягивая носом грязный воздух, так же шёл по исчерченным разметкой дорогам, загребая ногами, так же...не так же. Танцевал. Ох, как ты танцевал. Твоё тело сливалось с музыкой, растекалось в нотах, начиная стан своим скрипичным ключом и ставя свои дроби в тактах. Четыре четвёртых. Басовый ключ изгибом твоего тела. Диез – прыгаешь выше, бемоль – прижимаешь руки к груди, сгибаясь пополам словно от удара. Я видел каждое движение, каждый лишний вздох, каждую репетицию смотрел из раздевалки за твоей музыкой. Твоим телом. Тобой. Мне не раз хотелось переломать тебе кости. Подкрасться сзади, пока ты снова вьёшься лентой под заученную табулатуру, и парой движений сломать такую хрупкую опору. Сломать тебя, с диким удовольствием ловя твои крики своими губами. Разве может обычный мусор, ничтожество, созданное убогим миром, заставлять упиваться других собственным превосходством? Самый настоящий дьявол. Я должен был задушить тебя в одну из твоих репетиций, накинуть атласную ленту, которой ты часто завязываешь себе глаза, на твою шею, и медленно стягивать сильнее, оставляя уродливый след на мраморной коже и последний вдох на собственной щеке. Но я смотрел. Смотрел и плевался рвотными позывами, потому что в этом прогнившем мире не должно быть ничего светлого, ведь мы все выштампованы под копирку. Ты светишь для всех, Пак Чимин, но, представляя то, как извивалось бы твоё тело от жажды вдохнуть последний кислород, я всё ещё уверен в том, что, как и в нотах, любой фонарь перегорает, завершая репризу.Superbia
Из нас двоих именно ты самый настоящий Божий изменщик, не правда ли? Ходишь с расправленными плечами и строгой осанкой даже в самых замызганных переулочках, гордо задрав подбородок. Другие люди – не твой уровень. Окружение ведь не стоит и секунды твоего драгоценного времени, а всё почему? Потому что Пак Чимин всегда на ступеньку выше. Правда, ты не смотришь на лестницу, поднимаясь по ней спиной и надменно окидывая взглядом всю гниль, целующую твои следы. А я ведь за твоей спиной, совсем рядом, держу остриё наточенного ножа меж твоих сведённых лопаток. У меня есть преимущество, ведь я видел тебя слабым. Каждый раз, когда в танцевальном классе ты падаешь на холодный пол, подгибая колени ко лбу и сдавленно рыдая, я готовлюсь к своему удару. Чего мне стоит воткнуть нож тебе в спину? Но ты просто лежишь, содрогаясь, пока не щелкает замок двери. Секунда – плечи разведены, осанка точно по канонам, а взгляд не выражает ничего, кроме презрения и собственной усталости. Послушный мальчик и образец примерного поведения? Вздор. Ты ненавидишь людей, но вот люди тебя обожают. Никто не знает, что их пресловутая звёздочка предпочитает грубый секс и чужие страдания взамен регулярным молитвам и посещениям приютов. Тебе ведь нравится смотреть, когда сброд кланяется тебе в ноги, подставляя спины для покорения ещё одной ступени. Ты варишься в этом котле с самого рождения, потому что люди априори не стоят внимания, но я обжегся кипятком совсем недавно и, какой парадокс, по твоей вине. Тебе бы определенно стоило поразмыслить над своим поведением, прежде чем бросаться словами, Пак Чимин, ведь у нас грехи одни на двоих, не так ли?Acedia
Безвольной игрушкой лежишь на всё том же холодном полу танцевального класса. С каждым разом я удивляюсь, куда же всё-таки иногда исчезает тот эгоистичный блондин, вырисовывающий пируэты в пропитанном потом воздухе. Видимо, сегодня тебе чужды не только люди, но и эмоции. Полное безразличие на лице и бешено пульсирующие зрачки – синдром новоприобретённой болезни, на которую, собственно говоря, всё равно плевать, ведь заставить обратиться тебя к врачу кажется нереальным. Ты устало трёшь глаза, впиваясь взглядом в огромное зеркало. Надменность? Нет. Отвращение? Определённо. Тебя рвёт прямо на этот же пол, пока глаза не отрываясь пялятся на самого себя. Внимательно рассматриваешь черты лица, в очередной раз накручивая в голове миллионы мыслей о собственной никчемности и ненужности. Хреново ощущать себя марионеткой на верёвочках у опытного кукловода? Вокруг тебя всё время вьётся толпа народу, готовая вылизывать пятки, боготворя, но разве здесь, в обычном танцевальном классе, где проходит две третьих твоей жизни, есть кто-то, кроме меня? Ты думаешь, что снова один, и, казалось бы, можно сбросить осточертевшую маску, да только на смену идёт другая – для самого себя. Тебе ничего не стоит плюнуть в лицо надоевшему прихвостню из шайки или разрыдаться перед преподавателем за хорошую оценку, но твоя ложь безжалостно сжирает твоё истинное «я», с каждым мгновением поглощая остатки настоящего. На самом деле уже давно нет никакого Пак Чимина, есть только выкинутая обёртка, очередная сломанная заигравшейся мразью-жизнью судьба. Ты мог бы подняться на ноги, плюнуть этой суке в лицо и доказать, что достоин большего, чем просто валяться в закрытой комнате, выворачивая желудок наизнанку от собственного отражения, но в глазах уже давно нет никакого рвения. Я говорил, что все фонари затухают?Ira
Во мне не так уж много терпения, чтобы так просто играть с ним, как с поблёскивающей безделушкой. Ты можешь радоваться, но ведь знаешь, к чему приведёт твоё непослушание. Вены вздуваются, когда взгляд падает на твою спину, которую так свободно гладит один из наших общих знакомых. Глупый заигравшийся ребёнок, мне ведь совершенно не претит выбить из тебя всю дурь розгами, измоченными в, какое богохульство, святой воде. Но ты ведь и сам всё знаешь, намеренно нарываясь на бушующую ярость. Ты любишь иногда отвлекаться от созерцания очередных лизоблюдов, читая любовные романы, в которых очередная простушка без вреда для себя приручает дикого Зверя, но ведь сам понимаешь, что наша история не из таких? Тебе нравится прогибать спину под жесткими ударами, а мне нравится отпускать тебе своих внутренних демонов, полосуя бледную кожу зажатым меж пальцами ремнём с железной пряжкой. У парня, чья рука так зря опускается ниже по твоей спине, кажется, несколько жизней. Мой Зверь просыпается, разминая когтистые лапы в сонном потягивании. Я вижу, как ты невзначай бросаешь взгляд через плечо, бесстыдно цепляясь развязным желанием за моё пока ещё спокойствие. Ты кладёшь свою ладонь на бедро собеседника, а Зверь разлепляет глаза, поблёскивая расширившимися зрачками – перед охотой всегда самый ярый аппетит. Сглатываешь, нервно сжимая пальцами чужие брюки, пока на лбу выступает капля пота, и совсем не успеваешь попрощаться со своим спутником, как в другую секунду оказываешься прижатым к стене закрытого на ремонт коридора совсем неподалёку от уже привычного танцевального класса. Наедине со Зверем в тебе, наконец, просыпается страх. Ты столько раз был на грани смерти, встречаясь лицом к лицу с моим внутренним чудовищем, но снова и снова продолжаешь благоговейно трепетать от бешеного взгляда в свою сторону. Самая настоящая ярость кипит, сжимаясь сильной ладонью вокруг твоего горла и припечатывая к побеленной стене. Ты давишься воздухом, пытаешь глотнуть хоть немного спасительного кислорода, но рука намертво прижата к твоему телу, сдавливая сильнее с каждой секундой, как и хотелось раньше, ещё до нашего знакомства. Глаза наливаются кровью, лицо совсем покраснело, а через пару секунд ты, вероятнее всего, отключишься, а ведь Зверь никогда не останавливается, не завершив своё дело до конца. Остатками своего сознания цепляешься за реальность, протягивая свои ладони к моему галстуку и что есть силы затягивая узел. Хватка сильнее – у обоих не хватает дыхания. Очередной толчок крови, отдающийся звоном в ушах – долгожданная доза нужного кислорода. Ты, Пак Чимин, не изменяешь себе, предпочитая играть с огнём облившись бензином.Luxuria
Вытягиваешься точно струна, хватаясь короткими пальцами за резную спинку кровати. Я – гитарист, с остервенением крутящий колки на своей гитаре, ты – мой инструмент, кричащий от звона в уже готовых беспощадно разорваться медных нитях. До белых фаланг сдавливаешь крепкое дерево, откидывая голову назад и смахивая светлую мешающуюся челку с опущенных век. Сколько бы ты ни кричал мне о том, что ненавидишь, сколько бы ни доводил меня до вздувшихся на лбу вен, мы оба знаем, что лучше, чем друг с другом, не будет ни с кем. Мы плюёмся между собой колкими фразами, в лицо говорим, что терпеть не можем эти недоотношения, но каждый из нас знает, что называемая приличным обществом «любовь» - не более, чем выдумка ребёнка, уповающего на светлое будущее. Я ненавижу тебя. Я обожаю изгибы твоей спины, когда мои ладони проходятся меж упругих ягодиц, спускаясь к напряженному члену. Ты не переносишь меня. Ты кричишь от удовольствия, сжимая мой член в себе и протягивая руку за мою шею для грязного поцелуя - чистая квинта на пятой ступени в мажоре. Моё имя твоим срывающимся на хрип голосом – запрещённый приём в нашей совместной музыке. На твоём животе и рёбрах вспухают рассечённые линии от кожаного ремня, а на заднице расползается красное пятно от звонкого шлепка ладони. Тебя ведь заводит эта боль, я знаю, так же, как мне срывают крышу твои блядские стоны. Изгибаешься в моих руках гитарной обечайкой, развязно покручивая бёдрами, когда ритм толчков снижается до невыносимо медленного. Знал бы ты, Пак Чимин, какой сукой выглядишь, когда вот так прижимаешься к моему телу, не смущаясь смачивая слюной собственные пальцы и, заводя руки за наши спины, постепенно погружаешь фаланги в неразработанный проход. Никакого «по-отдельности», мы соединены акколадой, сливаясь звуками в единую мелодию. Твои пальцы следуют ритму, вбиваясь в меня с точностью до миллиметра, пока я нещадно вылизываю твоё ухо, вгоняя член по самое основание. Мы снова и снова будем наслаждаться послеоргазменной истомой, продолжая ещё несколько часов после выцеловывать разморенные тела друг друга; снова будем вдвоём сдавленно выкрикивать имена, пачкая спермой помятое постельное бельё, но в конечном итоге наше «вместе» никогда не будет давать единицы, как и минус на плюс никогда не даст тебе положительных результатов.Gula
У нас ничего целого, только обыкновенные дроби: ты – меня, я – тебя. Прекрасен, все превозносят тебя в своих мыслях, облюбовывая взглядом при любом удобном случае, но я знаю, без чего ты действительно не сможешь жить. Твоя жажда всегда идёт впереди тебя, бросаясь на единственного человека, который не вызывает у тебя рвотных позывов, израненным зверем. Ты стонешь в такт собственной мелодии, выстраивая лонги и целые по разлинеенному листку. Секунда – зубы до боли впиваются мне меж плечом и шеей, прокусывая кожу и оставляя ещё одну кровоточащую рану на теле. Тебе нравится наблюдать, но больше всего ты любишь проводить языком по тёмным струйкам, глотая солёную кровь без капли отвращения. Намертво впиваешься губами куда дотянешься и с наслаждением втягиваешь щёки, закатывая глаза от очередного потока тёплой жидкости. Совсем как в одном из твоих осточертевших романов, где мертвецы не могут существовать без человеческой крови, усыхая, ты не можешь существовать без неё же и привкуса пропотевшей после оргазма кожи на языке. Вероятно, в каком-нибудь элитном борделе ты бы был самой искусной шлюхой, известной тем, что после неё не выходят живыми, в прочем, наш мир не беден на любителей своего рода извращений. Ты снова и снова припадаешь раскрасневшимися губами к подсыхающим ранкам, безжалостно сдирая зубами уже успевшую кое-где взяться корочкой кровь, и вновь нещадно пьёшь, вдавливая язык в кожу, словно хочешь открыть ещё большее кровотечение. Держу пари, что если бы ты мог, то спокойно бы отгрыз мне плечо, выдернув зубами кусок свежего мяса и глотая его с благоговейным наслаждением. Иногда мне кажется, что самый настоящий Зверь живёт именно в тебе, Чимини, умело маскируясь под домашнего котёнка, а на самом же деле ловко орудуя своим превосходством. И всё же сейчас ты снова лежишь на расправленной кровати, сжимая меж пальцами ножку стеклянного бокала и смешивая во рту языком дешевое вино с солёной кровью, довольно растягивая пухлые губы в улыбке. Возможно, я бы тоже не отказался от такого коктейля, если в следующий раз мы позволим себе Masseto.Avaritia
Я не специально размазал лицо того парня, что гладил твою спину, о кафель новенького коридора, просто, ты ведь знаешь, делиться своими любимыми игрушками не свойственно никому из нас двоих. Я всё чаще ловлю себя на мысли, что ты отбитый смертник, раз лезешь с хоть и фальшивыми, но объятиями, к своим жополизам из «высшего общества», прекрасно зная, что Зверь всегда начеку, но затем я вспоминаю о твоём внутреннем дрессированном Дьяволе, который продумывает свои шаги на сотню вперёд, и мне ничего не остаётся, как прожигать взглядом твои руки, сжимающие чужое предплечье, и думать, как же можно обхитрить тварь, что уж точно поумнее моей. Как же тебе всё-таки нравится играть в кошки-мышки, упиваясь заведомо известным выигрышем, но когда-нибудь все системы дают сбой, мой Мини. Пресловутые высотки с прочными стенами крошатся, как карточные домики; рождённые богатеями банкротятся на своей же глупости, а ты, твой Зверь - вы тоже когда-нибудь ошибётесь, просчитаетесь в своих лабиринтах продуманных ходов. Где-то в груди затягивается тугой узел, когда взгляд натыкается на чужие губы у твоего уха – непозволительно близко. Позволительно близко не было бы вообще нигде. Ты только усмехаешься, дразнишь, снова кидая мимолётные взмахи ресниц в мою сторону. Что ж, Пак Чимин, мне стоит принять твою игру – теперь ходят чёрные. Я цепляюсь взглядом за рядом сидящую одногруппницу и невзначай кладу руку на колено, слегка сжимая. Плевать, что я даже имени не помню, главное – её щёки неистово алеют от неожиданного поворота событий, а голос подрагивает от собственной сконфуженности. На самом деле, ладони пекут от противного соприкосновения с чужим телом, и мне на самом деле интересно, как ты терпишь это, так свободно прилипая к другим, но всё моё внимание направлено на заикающуюся глупышку, что отчаянно хлопает ресницами вместо вразумительных речей. Горло сдавливают рвотные позывы, но рука скользит выше, к краю клетчатой юбки, а затылком я в полной мере ощущаю давление злого взгляда. Вот оно. Вы со своим Чертом не продумали такое, верно? На лицо самопроизвольно наползает ухмылка, а девчонка ошарашенно поднимает глазёнки к подошедшей звезде. Ещё бы её внимание не переключилось, всё-таки сам Пак Чимин. Раздражает, на самом деле. Но ты привычно не удостаиваешь кроху и толикой королевского взгляда, поджимая в недовольстве губы. Резко разворачиваясь на каблуках, идёшь к знакомому коридору, и я уже знаю, что тебе в очередной раз не хочется разговаривать при посторонних. А ведь я бы мог показать тебе в спину интересный жест и продолжить сидеть с блевотной куклой, но любопытство раздирает – мой Зверь определённо из семейства кошачьих, раз любит играть с клубочками ниток. В коридоре всё ещё воняет краской, но это даже двойной кайф, когда ты подлетаешь ко мне и без предисловий кусаешь за шею чуть выше воротника, так, чтоб не скрыть одеждой. Жадный говнюк. Ко всему прочему, я не остаюсь в долгу, резко одёргивая тебя за волосы и давя на плечи, чтобы ты стал на колени. По крайней мере, я знаю, что так тебя точно никто не трогает, но от этого не легче. Никто не достоин слышать твоё дыхание, и уж тем более никто не имеет права так свободно касаться тебя, пусть и через одежду. Моё. Ты знаешь, что Мин Юнги далеко не ревнивый Отелло, сходящий с ума от собственной жадности, но я всё ещё хочу задушить тебя атласной лентой в твоём чертовом танцевальном классе, чтобы Пак Чимин никому не достался.