Ученик с солнцем в глазах

— Учитель! Занзас резко приоткрыл глаз и оглядел кабинет — один из учеников поднял руку и ожидал ответа. Брюнет мрачно глянул в голубые глаза, но реакции не последовало — большинство ребят, учащихся у этого пугающего человека, уже привыкли к нему и его убийственному взгляду необычных алых глаз. Скайрини вздохнул. Вот, откуда следовало когда-то набирать варийцев. — Да, Люцио? — спросил он, пытаясь выпрямить затекшую спину. Ноги со стола, конечно, убрать и не подумал. Зачем искать легкие пути? Кто он такой в конце концов — бывший босс независимого отряда убийц или жалкий червяк? — Здесь пример не сходится, — заметил шатенистый паренек, опустив задумчивый взгляд в тетрадь, словно пытался в третий раз найти ошибку в вычислениях, но не находил. Половина класса дружно кивнула, часть из них даже подняла глаза на преподавателя. — Это в трехсотом-то? — зевнул Занзас, вспоминая вчерашние разборки с новой темой. Идиоты — те, кто составлял учебник по алгебре и допустил опечатки. Его вообще сильно бесили ошибки в каких-либо текстах научно-популярной тематики — Тсунаеши, наоборот, готова была выть, видя идиотские ошибки в книгах. — Да, — несколько озадаченный взгляд; очки мальчишки, оказывается, сейчас затерялись в пушистой шевелюре. Каштанововолосый смотрит, слегка нахмурив брови — Скайрини уже привык, и помнит, что ребенок всегда о чем-то думает. «Забавный этот Люци, — однажды отметил про себя мужчина, хмыкая, — вот такого я бы хотел иметь при себе». — Вместо плюса посередине пишите минус. Дальше в теме ошибок быть не должно, продолжайте работу, — сообщил ученикам итальянец, после чего закрыл глаза и снова окунулся в жаркий сон. Просто жаркий — не теплый, не морозный, а жаркий — у брюнета всегда, когда он спал, было такое ощущение, что все его тело истекает потом, но по возвращению в реальность все было уже хорошо, и приятно становилось от резкой смены температур. — Зан, ты знал, что Люцио Люцци из твоего класса — сирота, и он недавно переехал из приюта в квартиру? — Вечером, когда Занзас, нацепив на нос очки, приканчивал новую тему, в гостиную вошла Тсунаеши, разматывая красный шарф. Брюнет поднял взгляд на девушку, поднимая очки на лоб и промаргиваясь, несколько хмуря брови. Савада — теперь уже Савада-Скайрини — лишь тепло улыбнулась — было забавно наблюдать, как босс Варии пытался сохранить свое зрение на достаточном уровне и при этом привыкнуть к такой штуке, как очки. Тсуна и сама не очень любила сие приспособление, однако приходилось иногда им все же пользоваться. — Догадывался, — коротко ответил супруг, садясь ровно, как бы призывая этим действием Тсунаеши сесть рядом с ним. Шатенка улыбнулась, глядя на мужа — с тех пор, как они ушли из мафии, ей при каждом взгляде на Занзаса хотелось улыбаться. И лишь изредка — грустно, печально. Он улыбался редко, привычно чаще хмуря брови на загорелом лице, смеялся громко, почти грохотал, а говорил все так же резко и лаконично, твердым голосом, в который грех не влюбиться. Тсуна любила в муже все и знала, что в ней раньше бывшего Варийского босса раздражало много чего. А сейчас она не знает — не интересовалась. Повесив пальто на вешалку во все той же гостиной, девушка неспешно прошла до дивана, садясь рядом со Скайрини и заглядывая в учебник. — О, отрицательные степени, как мило. Ты даже их просматриваешь? — Она расплылась в ласковой, мягкой, словно пластилин или воск, улыбке, зная внимательность мужчины не хуже многих. Вариец до мозга костей — до сих пор — вздохнул, кивая и потирая переносицу. — Ученики о тебе высокого мнения, так любят уроки математики. От мала до велика. Старшеклассники и вовсе оставляют, можно сказать, самые восторженные отзывы — мои ребята просто обожают твои методы. Саймон мечтает научиться так же быстро просыпаться, — легонько ткнула острым локотком супруга в бок, будя несколько уставшего за день Скайрини. — Он научится, — фыркнул мужчина, поднимая взгляд из никуда, — я уверен. Саймон был брюнет, довольно оптимистичный и амбициозный парень, непомерно громкий и пылкий, душа компании. И не скажешь ведь, что в семье проблемы — вон, даже в общежитии при школе живет. Собственно, почему он вечно и выглядит весельчаком — оставив отчий дом, мальчишка освободился от оков и надзора чрезмерно строгих — или заботливых, как бишь там у этих консерваторов-недоучек в семейных делах — родителей, он почувствовал свои крылья — так говорила Тсунаеши, и Занзас согласно хмыкал — и нашел и смысл жизни, и источники хорошего настроения. Соседи по комнате, друзья самых разных возрастов и расцветок, ситуации, что почти обозревались в школьной газете. Ох, говорить об их учениках можно было вечно, но обо всем по порядку. — Но вернемся к теме Люцио, — неожиданно посерьезнела Савада, привлекая острое внимание мужа. — Истра говорил, что сегодня не видел, чтобы Люци обедал. Говорит, спросил, почему не ест — видно же, что голодный. А тот ответил, мол, не хочется. Потом за этим же Истрой бегали эти твои новенькие-близнецы, таблетки от желудочной боли спрашивали. А у Люци ведь чувствительный желудок, я помню, ты рассказывал. Я за него беспокоюсь. — Мне завтра поговорить с ним? — поинтересовался Занзас, полностью доверяя интуиции жены. Еще бы, гиперинтуиция крайне редко дает сбои вне зависимости от того, в мафии ты или нет. Ну, это, собственно, было понятно. — Пожалуйста, — сказала Тсунаеши и, когда Скайрини ответил легким кивком, расслабилась, прижимаясь к брюнету и грея об него свою промерзлую тушку. Занзас подгреб шатенку к себе, продолжая чиркать что-то в учебнике средних классов. Это уже стало его фишкой — говорить, что надо сделать, и ученики выполняли, ведь знали — у них должно получиться. На самом деле мужчина говорил заранее, в каких номерах присутствуют опечатки и как нужно правильно изменить изначальное задание, но его ученики — его класс — были на особом счету — там все ошибки авторов искали самостоятельно. Это как класс Тсунаеши, ее «литературные гении», с которыми она часто после уроков зависала, разговаривая на остраненные темы, а в последние минуты преподаваемых ею предметов расспрашивала о новом опыте юных редакторов — бет, так она их обозвала, когда рассказывала Занзасу — или о новых, понравившихся книгах, фильмах, сериалах остальных. Таким образом супруга избавляла их обоих от надобности самостоятельно думать, что бы включить перед сном. Сейчас, к примеру, они смотрят «Готэм». Занятный сериал, Скайрини одобряет. На следующий день Занзас, как и обещал, подозвал после урока Люцци, и они оба еще с минуту ждали, когда кабинет окончательно опустошится, давая простор речи. Мужчина разлегся на стуле, кладя голову на плечо в несколько вольном положении, одну ногу закидывая на другую. — Итак. Если ты думал, что буря пройдет стороной, то ты сильно просчитался, мальчик мой. Что там у тебя вчера с обедом было, а? Вернее, с его отсутствием. А еще вернее, после. Люцци сжался. Голубые глаза потемнели, мальчик слегка зажмурил их, опуская взгляд на свои ноги. Прижал левую руку правой к телу, выглядя виноватым щеночком. Скайрини прожигал ученика испепеляющим взглядом необычайно живых красных глаз. — Люцци, — проскрежетал он, отчего у Люцио по спине и плечам пробежал табун мурашек. Парень вздохнул. Приподнял голову, все равно не глядя на классного руководителя, лишь захватывая край учительского стола. — Вчера я не принес в школу обед, — тяжело ответствовал ученик, напряженно, не желая жаловаться. Занзас фыркнул — и Люци поднял лицо, помня, что такая реакция — не элемент состояния гнева Скайрини. — Да это я и без тебя понял, спасибо за уточнение, — сыронизировал мужчина, глядя в сами голубые глаза, не отпуская, не позволяя более опустить взгляд. — Ты мне лучше вот что скажи — тебе недостаточно пособия, чтобы закупать необходимое количество еды, м? — Не то чтобы… — начал было молоть чушь, напуская в рассказ воды, мальчик, как завидел в алом напротив всплески ярости, резко затыкаясь и начиная говорить по делу. — Я не захотел жить в тех трущобах, что предлагал приют, и выбрал квартиру ближе к школе, приемлемее, но дороже. Большую часть аренды, конечно, оплачивает приют, но средств и на оставшуюся часть уходит немало, приходится экономить. — Ты не мог сразу сказать? — вместо ожидаемых нотаций ответствовал Занзас. А Люцио только выдохнул с облегчением, понимая, что, все-таки, их сенсей — на японский манер — максимально отличается от других преподавателей. — А зачем? Вы бы попросили Тсунаеши-сан готовить мне обеды в школу? — поинтересовался с мягким смешком парень, глядя на Скайрини солнцем вместо глаз. Занзас хмыкнул по-доброму. Все же, он очень любил этого парня. — А если бы и попросил? Она была бы только рада, да и денег у нас достаточно — преподавание в вашей частной школе есть дело прибыльное, благодаря хорошему финансированию государством. Ну, так мне попросить? — вкрадчиво спросил мужчина. Люцци фыркнул — по-мальчишески, просто так, слегка глухо и незначительно. — Ничего не скроешь от учителей, подмявших своими методами преподавания под себя всех своих подопечных, да? — Пф, — закатил глаза Занзас, — мы и не такое когда-то проворачивали. Люцио оставалось только расплыться в улыбке. Он не понимал, почему при любом упоминании о прошлом этих двоих губы не смели оставаться в нейтральном положении, морщинка на лбу всегда разглаживалась, а глаза наполнялись светом — даже он сам это чувствовал. Мальчик уже устал недоумевать, и теперь лишь перед сном мечтательно размышлял об этом маленьком феномене, что говорится, ловя флэшбеки, вспоминая себя еще первоклассником, маленьким, и уже с тенью высокого, загорелого Скайрини по левую руку — ту, которой пишет. Странно, ведь Занзас преподает только от средней школы, и в младшей он его, вроде бы, не видел. Но не странно другое. Люцио Люцци был ужасно, неизмеримо, восхитительно похож на обоих своих родных родителей, кровных, биологических. Впрочем, других у него и не было. Но он и о настоящих не знал ни-че-го. Как не знал никто. Хотя были догадки…