Хороший день шерифа Креддока

Настроение у шерифа Джека Креддока с самого утра опустилось ниже уровня воды в колодце. Это было даже не утро. Это было нечто пакостное, гадкое и созданное специально для того, чтобы абсолютно испоганить и без того паршивое состояние чуткой души Лица Американского Закона. Сперва выяснилось, что его лошадь захромала. И все бы ничего, но Дьюк снова напился и погнал супругу к мельнице. Так бывало уже пару раз, если его не остановить вовремя — старушка будет орать из слухового окна, как пожарная сирена, или даже шлепнется в сено. Распугав половину горожан.  Пришлось заткнуть чувство гордости в сапог и ползти на поклон. К тому самому растреклятому красному мундиру. Мундир сосредоточенно наводил лоск, вылизывая волосок к волоску свою гнедую. И Джек как мог вежливо попросил уступить лошадь. Но нет, Беннет явно хотел довести его до предела, потому что повел басню о том, что ему де надо немного проехаться в сторону гор и проверить ранчо Кридов. Криды успели насрать всей округе, расплодив каких-то особенных свиней, которые скакали по самым немыслимым тропам, далеко за пределами границ участка, выжирая все, что не было закопано на глубину пиратских сокровищ. Свиней пытались отгонять, расстреливать, даже жрать. Но новый выводок сводил на нет все попытки, за ночь вытоптав пару полей и сожрав половину посевов. Причем сугубо ночью, когда свидетелей непотребства найти было сложно. Тянулась эта муть уже год, и трудно было поверить, что Беннет прямо сейчас воспылал праведным гневом. После скандала, дождавшись, пока Клайв вырулит наводить лоск на собственной шкуре, Кредок втихомолку вывел лошадь и… Кто же знал, что гнедая дура ненавидит затянутую нормально подпругу? Не висящую, как сопля, под пузом лошади, а нормально так, чтобы ух… Вылетев из седла на третьем прыжке и приземлившись в лужу около миссис Откинс, которая выползала от доктора, он попытался было приподнять шляпу и поздороваться, но тут на крыльцо вышла Мари… Джек проклял Беннета, его лошадь, старуху Откинс и поплелся приводить в порядок промокшие штаны, промокший плащ и сушить не менее промокшее ружье.  А Беннет ржал, наблюдая за происходящим, отлавливал гнедую тварь и распускал подпругу. Казззел.  Ругательств Джек знал много. И весь сой запас вылил на Беннета, когда дополз до конюшни. С лихвой. Беннет посмеялся, влез в сомнительно болтающееся седло и неспешно порысил в канадском направлении. Джек, пожелав ему быть съеденным всеми Кридовскими свиньями, выстирал в бочке и оставил сушиться плащ, умыл рожу и поплелся в офис. И ничего нового мир не придумал. В офисе сидела Мари. Которая заботливо предложила свою помощь. Актуальную. Потому что на заднице Джека красовалось пятно. Оставшееся от злополучного сучка, на который ему довелось шлепнуться в луже. При мысли, что придется оголить перед Мари поврежденную пятую точку, Джек пошел красной волной и стал сосредоточенно бубнить о том, что у него абсолютно все в порядке, что сучок не слишком-то и… И вообще. На Мари слова не действовали. Сгорая от стыда и матеря последними словами Беннета, он покорно приспустил штаны и терпел, пока из задницы выковыряли деревяшку и залили чем-то… Джек не понял, что это было, и заорал так, что город содрогнулся. Потом он заперся в конторе, достал бутылку виски и до ночи нализался в хлам. Луна сочувственно слушала его пьяный бред, качала головой и утешала своим отражением в ведре с водой. Джек достал монету, подкинул в руке, затем зашвырнул в ведро, попав ровно в середину белесого круга. — Чтоб тебя, Клайв Беннет, не видели больше мои глаза. Загаданное желание почему-то успокоило и расслабило. И Джек, вытянув ноги на столе и мерно покачиваясь в кресле, заснул под ласковый перебор игры света и тени, нарисованный на стене ночным ветром. Утро принесло головную боль, саднящую задницу и необходимость поговорить с Мари. Как-то расставить точки над всеми буквами. А потом пойти проведать лошадь. Даже если старушка Бьюк вчера прыгнула с мельницы в сено, у него есть железный аргумент, почему именно он не поехал урезонивать пьяного старичка. У него захромала лошадь. Соловый мерин чувствовал себя лучше. Игриво закидывал голову, покусывал плечо и просился в путь. Поговорив с конюхом, Джек все-таки решил дать ему еще денек отдыха. Береженого, как говорится. И вообще, видимо, мир решил отплатить за свои вчерашние ошибки. Омлет в таверне не пригорел, мясо вышло с кровью, смущенная Откинс притащила ему пирог собственного изготовления с зайчатиной. Если все получится с Мари, можно будет считать, что с Миром они квиты. И да, тут ему тоже выпал выигрышный билет. Очереди у Мари не было, и никто не мог не то что понаблюдать — даже догадаться, какая перевязка производилась на самом деле. Вдохновленный Джек, неуверенно потирая звезду, выдохнул и решился. — Мари… Я тут подумал… Сегодня такой замечательный какой-то день, что прямо омлет не пригорел и… Не хочешь пойти со мной на ужин? Цирюльник едва не порхал вокруг Кредока, видя его настроение, ровняя патлы и виски, выбривая клочками выскобленный подбородок и выщипывая густые носовые заросли. Последнее Джек не оценил, но, услышав о новых веяниях гигиены, смирился. Ну какое все это могло иметь значение, если Мари согласилась? Верно, никакого! Он самый счастливый мужчина в этом городе, а может — и во всем мире. Потом пришел черед нового жилета. Джек ни в какую не хотел влезать в новомодную тряпку из ярко-красной ткани, которую ему пытался впихнуть продавец в лавке, собачился и злился. В итоге остановились на светло-бежевом жилете из замши. В порыве он думал поменять еще и шляпу, но вовремя опомнился, что в таком виде Мари его точно не узнает. Любуясь на себя в зеркало, растроганный Креддок все больше удивлялся, как это Мари до сих пор не рассмотрела, что он на самом деле настолько хорош. И как вообще его можно было ставить в один ряд с наглым, самовлюбленным, изнеженным, туповатым, хамоватым, нагл… кстати, а где он? Почему-то в конюшне его гнедой скотины не было. Наверняка узнал о том, что у них с Мари будет романтический ужин, и удрал зализывать сердечную рану. Залихватски щелкнув каблуками, Джек кивнул своему отражение в зеркале и вывалился на улицу. Солнце приветливо блеснуло, пробежавшись по звезде и бросив россыпь зайчиков на окна. Сунув пальцы под ремень, Джек вразвалочку побрел по улице, свысока поглядывая на людей и витрины. В городе все спокойно, потому что шериф знает свое дело. И этот шериф — он сам. Джек Креддок. Который сегодня вечером ужинает с Мари Дюмон.  В конторе не было толпы заявителей, зато нарисовался Билли, который поймал скунса и пытался уговорить шерифа оставить его жить в участке. Джек терпеливо объяснял Билли, что скунсы — животные не домашние, дома от них все чихают, а в участке начнут чихать вдвое чаще. Из-за не в меру выдраенного стола Клайва Беннета. Красивого пустого стола.  Джек встал, сделал пару шагов вперед, рассматривая, как именно придвинут стул и как изменилось расположение бумаг со вчера. И тут скунс дернулся.  Джек резко подвинулся в сторону, зацепил ведро с водой и… Участок превратился в лужу. Сапоги Джека промокли. Поплыл по полу плакат о награде за поиску Вупстера, третий месяц рассылаемый окружным судьей. Билли улизнул в окно. А Джек Креддок в ужасе понял, что новый жилет теперь ему можно будет напяливать только ради того, чтобы выбивать признание из самых отъявленных злодеев. Ругаясь по чем свет стоит, он скинул чистые брюки, вытащил старую попону и стал елозить ею по полу, стараясь хоть немного убрать воду. Он увлекся. Настолько, что вывело из состояния трудового экстаза деликатное покашливание. Мистер и миссис Дьюк стояли в дверях, наблюдая за промокшим исподним Кредока, на четвереньках вытирающего пол. Не сообразив, что белье промокло с двух сторон, Джек торопливо поднялся. Видимо, картина впечатлила старушку настолько, что она икнула, издав едва слышный писк, а Дьюк, сплюнув на пол, презрительно хмыкнул. Под ногами у них валялась выпавшая из перевернутого ведра монетка.  Чеееерт… Никогда еще Джек не напяливал штаны так быстро, а миссис Дьюк не шла так покорно за своим супругом. Шлепнувшись в кресло, Джек попытался успокоиться. В конце концов, бывает. Потому позволил себе досохнуть, сожрал пирог, чтобы вечером не показаться гамадрилом, и даже вздремнул часок, убаюканный мечтами о вечере.  Разбудили его приятные ласкающие лучи закат… Ооооооо… Подскочив, словно ужаленный, Джек торопливо натянул старую жилетку (прокляв Билли и его скунса), поправил ремень и выбежал за двери. Первым звоночком стала лужа. Мимо него промчалась подвода старого Кида, которую понесли два мула. Вдоль той самой злополучной лужи. Может, в другой день он бы только чертыхнулся или посмеялся, но теперь потоки грязи на лице и плаще стали не то что неуместны — убийственны. Затем оказалось, что его сапоги не высохли, и правый стремительно натирал мозоль. Джек мужественно сжал челюсть и рванул наперекор терновнику к своей судьбе. Судьба ждала на крыльце в ослепительно белом платье, невероятно красивая, нежная и… Стараясь перенести вес на левую ногу, шериф неосторожно ступил на мокрую доску крыльца. И очень удивился, увидев свои ноги в сапогах, почему-то оказавшиеся выше головы. Затем голова близко познакомилась со ступеньками, а Джек мирно съехал сверху вниз. Ударившись о камень и выбив два зуба.  Лежа на земле и грустно рассматривая белоснежную красавицу, склонившуюся над ним, словно ангел, Джек понял, что он ужасно ошибался. Подлости вселенной нет равных. Нет, равные как раз есть! Наглый, самовлюбленный, гнусный, напомаженный… Голова немилосердно болела, Мари сочувственно вытирала его лицо влажной ветошью, а надежда, так лицемерно вдохновлявшая его с утра, стремительно удалялась в туман, легкомысленно помахав рукой. — Джек, ты в порядке? — Нет. Я не в порядке, — едва не взвыл шериф. — Я совсем не в порядке! Потому что я жил этот день мечтой! А эта проклятая монета… а точнее скунс Билли, ну то есть Билли со скунсом и подвода Крида… Мари, скажи, что ты останешься, — почти простонал он, вздыхая. — Я уже боюсь, что на меня упадет с потолка паук или звезда поте… чеееерт… — последняя капля ударила больнее всего, и Джек откинул голову назад, вспоминая, как полз вверх по ступенькам, придерживаясь одной рукой за перила, а другую закинув на плечо Мари. И как теперь пойти вниз, чтобы найти в кромешной темноте так неудачно упавшую звезду? — Спи, Джек, — сказала мечта, прикрывая его одеялом. — Тебе стоит отдохнуть сейчас, я вернусь утром. Не нужно двигаться, после такого удара тебя будет мутить, будет голова кружиться. Отдыхай.  И дверь закрылась. За белоснежным видением и за мечтой. И шериф Джек Креддок судорожно сглотнул, ужасно жалея себя. Потому что не может быть судьба такой бессердечной. И не может так жестоко поступить провидение, сунув его дважды в одну и ту же лужу. Потому решил не спать и страдать всю ночь, чтобы утром Мари увидела его измотанным, вымученным бессонницей и поняла, как негуманно поступила, бросив наедине с болью и грустью. Проснулся он только утром. Как и ожидалось, место удара ныло немилосердно, во рту собралась кровь, а настроение… Помещение изрядно плавало со стороны в сторону, но тошноты не было. Джек кое-как встал, застегнул ремень и поплелся к двери. На пороге лежала найденная кем-то звездочка. Вздохнув и подцепив на место символ законной власти, он поднял глаза к нахально смеющемуся солнышку и едва не заорал, сжав кулаки. — Вот скажи, что я не так сделал-то? Нельзя же быть таким… Тьфу. Высказав отношение к наглому мирозданию, присаживаясь время от времени где на ступеньку, где на коновязь, он поплелся в конюшню.  — Шериф, — поприветствовал его старый Брук, присматривающий за лошадьми. — Вы не знаете, когда вернется капрал? Грозился быть к вечеру, а пошли третьи сутки. — Вернется? А он не возвращался? — Нет, сэр. Обычно… Тьфу ты.  Отчего-то вспомнилась ночь саможаления, ведерко с водой и брошенная монетка. И загаданное желание. Ну ё-моё, ну не должен он пасти капрала канадской конной полиции. Вооруженного, на хорошей лошади, поехавшего по знакомой дороге, одного. — Брук, а расскажи-ка мне, что у капрала было с собой? — Джек закурил под недовольным взглядом конюха. — Ну… ничего особенного. Фляга была, а вот сумка седельная худая. Если какую-то еду и брал, то мало. И куртку не брал — в мундире. Джек выругался, когда огонь коснулся пальцев. Вот сколько раз говорил, что канадцы — идиоты. Красный мундир — красная тряпка, а с расстояния — почти идеальная мишень. Черт-черт-черт. — Брук, сухарей дашь? — Дам, шериф, и ветчины, — мигом засуетился Брук, сообразивший, что к чему. — Вы только это… Если что…  — Да, Брук, давай, давай, а то… Брук приволок сумку с сухарями и солониной, присовокупил бутылку виски из личных запасов, и Джек взгромоздился на солового, отдохнувшего и полностью готового к работе.  И старался не смотреть в глаза Мари, которая вышла на крыльцо, кутаясь в шаль. Потому что ей было тревожно, и не меньше, чем самому Джеку. — Найду — убью скотину. Стяну мундир, намотаю на палку и суну в костер, а самого столкну в лужу, — бормотал он, подгоняя коня и перебирая перечень пыток, которые в итоге должны были бы научить нерадивого Беннета не таскаться самому по бандитским тропам, вырядившись, словно африканский попугай.  Первой по плану была ферма Кридов. Видимо, старик тогда увидел, кого заляпала повозка, потому что встретил шерифа не выстрелами из винтовки, а тарелкой тушеной свинины и виноватой улыбкой на лице. От еды Джек отказываться не стал — неизвестно, когда еще выпадет шанс перекусить, а улыбку остудил напоминанием о том, что пару дней назад сюда заворачивал представитель власти, который вдруг настолько проникся хрюшками, что забыл вернуться в родной Бодетаун, свалив город на утомленные многолетним трудом плечи Джека Креддока. Крид попытался изображать бурную деятельность — бегал из стороны в сторону, окликал жену и дочерей, ругался на кофе, требовал сварить покрепче. В итоге, убедившись, что Джек не туман и не растворится в солнечных лучах, бухнул на стол две кружки кофе, тарелку пшеничного хлеба и перевел дух. — Было такое дело. Заезжал капрал. Только ж… напугал он нас шибко! Вы прикиньте, сидим мы дома, ничего не делаем, сыночки хрюшек выпасают, доченьки по дому шуршат, а тут, откуда ни возьмись, на коне, разгоняя животинку, скачет этот… в красном. Я так испугался, что схватил винтовку и ну палить! Пока разобрался, что это капрал — от него и след простыл. Сыночки говорили, там неприятность случилась. Седло перевернулось, а он за стремя зацепился, да так и погнал! Креддок мысленно сосчитал количество пуль. Должно хватить на все стадо Крид. Свинское. Но заставил себя мужественно проглотить кофе, а не вылить на голову гостеприимному хозяину. — А далеко лошадка понесла-то? — Да нет, вон за тем холмом. Давайте-ка я вам покажу. Или сыночки мои. Они мальчики глазастые, все секут, ничего не упустят! Ага, кроме двух сотен свинтусов, разгуливающих по соседским ранчо. Но это, конечно, не в счет. На холме сохранились только самые четкие следы. Остальные успели стереть дождь и ветер. Травинки распрямились, выбоины смылись. Но в целом картина нарисовалась мрачная. Гнедая не испугалась выстрелов, ее ранили. Сделала свечу, седло кувыркнулось — потому что дальше след уже дополнялся глубокой полосой. Вот тут Беннет упал, а тут пытался освободиться, а тут лошадь уже понеслась во весь опор. Джек сплюнул для приличия пару ругательств и тронул коня. Какое-то время следы были видны. Ровно до каменистого участка. Первое кровавое пятно заставило его поморщиться. Он остановил лошадь, спешился и закурил, усевшись на камень, снял шляпу. Солнце мерзко прошлось по его лицу жгучими лучами, больно резанув по глазам. Рядом заквакала какая-то птица, Джек швырнул в нее «Стетсоном». Не помогло. Пришлось поднимать задницу и… на земле валялась гильза. Еще одна, и еще. Опа. Он поднялся повыше и оглянулся. Отличный обзор, как на ладони… Особенно — того места, откуда понесла лошадь Клайва. Выходит, вышколенная гнедая сорвалась, когда в нее попала пуля, выпущенная сзади. И это был бы не Крид. Несмотря на беспробудную тупость, он не стал бы наводить шерифа на след своего преступления, показав, откуда стрелял. Земля вытоптана, причем так, что даже после дождя трава до конца не поднялась. Значит, лежали и ждали в засаде, а потом… Странно. Ждали Беннета? Или он их спугнул? Или приняли за кого-то другого? Сколько? Судя по всему, четверо и одна вьючная лошадь. Причем двое на одном коне, а было бы проще переседлать вьючного. Что за дела? Один лежал за земле, один почти рядом, двое укрылись с лошадьми за камнями. Так, значит, его увидели и выстрелили. Но почему он поехал в их сторону? Это же глупость несусветная! Хотя, быть может, увидел двоих и попытался взять? Не может быть. Клайв опытен и аккуратен, глупого риска не допускал никогда. Значит, по какой-то причине он был готов пойти на риск. Но один? Сигарета погасла. А в голову прокралась неожиданная мысль. А почему он, собственно, думает, что ранена лошадь? А не Беннет? Лошадь как раз продолжила двигаться с прежней скоростью, не сужая ширины шага и не теряя темпов. И снова затошнило. Все-таки хорошо он вчера приложился головой, до сих пор отдается. Выдохнув, Джек заставил себя подняться на ноги. Так… определенно, капрал был жив — пытался выстрелить в атаковавшего и даже сумел направить в его сторону лошадь, вися на боку. В своем гребаном перевернувшемся седле. Черт возьми, Джек уже готов был сам купить ему нормальную лошадь, которая не будет устраивать родео при малейшей попытке затянуть подпругу, так, чтобы можно было сесть верхом. Придурок. Полный придурок.  А вот здесь лошадь начала спотыкаться. Пошла медленнее, а вот тут… На земле отпечатался глубокий след. Тут упал всадник. Все бы ничего. Но на камешка, в меленьких выемках, остались буроватые разводы. Высохли, но все равно смылись дождем. А здесь… Джек угрюмо уставился на вжатую в землю копытом нашивку. С рукава Клайва. И пятна. Бурые пятна, изуродовавшие желтый шелк. Даже при всей бурной фантазии Джека, факт был слишком очевиден. И вариантов больше не было. Он вытащил флягу и сделал большой глоток. Или два.  Клайв Беннет, черти тебя раздери. Какое ты вообще имел право подыхать без моего согласия? Я, понимаешь, я должен был присутствовать при твоем умирании? Тупая, наглая, самовлюбленная… Джек стоял на коленях, отслеживая след. Кровавые пятна, почти размытые дождем, были видны плохо. Но зато нашлась пуговица. Форменная пуговица. До заката Джек еще так и сяк лазил по камням, и лишь к заходу солнца зажег костер, расседлал лошадь и стал устраиваться на ночлег. В котелке закипел кофе, с которым хорошо пошли сухари. Лежа на земле и закинув вверх голову, он рассматривал огоньки звезд, затем перевел взгляд на белесый диск луны. — Слушай… — неуклюже попытался он начать разговор. — Люди иногда пьют. И когда они бывают пьяны, они несут чушь. Полную. Бред. Но это же ничего не значит, верно? Не то, чтобы они прямо загадывали желание или… В общем, я хотел сказать, что сболтнул глупость и… и монетка вылетела. Ты же не будешь исполнять, да? И сказки все это, правда? Какое тебе дело до моих пьяных слов? Ты просто светишь и… Ну, в общем, я сказал. Ты просто пойми правильно. Клайв — последняя скотина, и мне совсем не интересно лицезреть его морду в офисе. Но… Пусть, так и быть, сидит. Человек ко всему привыкает. Даже к очень плохому.  В тишине раздался волчий вой, всхрапнула насторожившаяся лошадь. Пришлось поярче разжечь огонь и подвинуть ближе к себе ружье.  Волки выли еще несколько раз, и только далеко за полночь Джек заснул, неспокойно и тяжело, то и дело просыпаясь и глядя на луну. Вдруг все-таки она его послушает?  На рассвете его разбудило рычание и чавканье. Рассвет едва пробивался, донимал холод, и настроение было откровенно паршивое. Во-первых, всю ночь донимал волки, то переругиваясь, то воя, не давая толком заснуть. Во-вторых, хорошее освещение нарисовало ту самую мрачную картину, которую он так упорно гнал от себя накануне. Темные пятна тянулись дальше по скалам, до обрыва. Джек собрался с духом и перегнулся через узкую каменную гряду. Внизу, среди камней, с рычанием дрались за добычу несколько волков. Джек вскинул винтовку и выстрелил. Этого хватило, чтобы хищники бросились врассыпную. Поднялась в небо стая падальщиков. На камнях алели кровавые пятна. Несколько костей и обрывки мундира. Красного мундира. Подогнулись ноги. Стало тяжело дышать. Джек медленно осел на землю, спиной к камням, обняв винтовку. Бред. Ошибка какая-то. Вновь поднялся, стараясь отключить панику. Картинка не менялась. На камнях покоилось то, что осталось от человека. Но страшнее всего, что на мундире сохранился рукав. Без нашивки. Джек много с ним собачился. Столько, что и упомнить не мог. По каждой мелочи, по сто раз на дню. Но почему-то никогда не думал, что будет собирать в мешковину то, что осталось. И зачем? Он мог оставить здесь, и приезжать… Не мог. Ему нужно было забрать домой. Чтобы он всегда был рядом. Каждое утро, как всегда. Чтобы мог зайти и… Табак закончился. Закончился виски. Но алкоголь ни в какую не давал забыться. Джек не думал, что можно работать так медленно. Словно… Черт… Он часто садился. Молчал и тяжело дышал, вставал, снова брался за дело. Только к полудню удалось собраться и сесть в седло.  — Скотина ты, Клайв. Был и остался. Понимаешь? Ты такая скотина, что я не могу тебе передать. Ты просто… Я сейчас приеду, а потом мы пойдем что-то думать. Я и Мари. Я теперь даже не знаю, как быть. А знаешь, я с ней едва не поужинал, и не поужинал, кстати, за-за тебя. А Билли притащил скунса, и он меня окатил вонью… Жилетку пришлось вывесить проветриваться, поможет ли. Как ты думаешь? Да что же ты все молчишь, а? Клайв? Ну я не могу так с тобой разговаривать, ты молчишь и… Клайв… Просто что-то скажи, а? Наори на меня. Хочешь? Я не обижусь. Обещаю. Клайв? Джек бубнит себе под нос, а лошадь сама выбирает путь, с удивлением пробуя брошенный повод. Ближе к дому переходит на рысь. Джеку все равно. Он сидит, ссутулившись в седле, прижав к себе мешок, и несет ерунду, без которой не будет сил даже на такие простые действия.  — Клайв, мать его… А как быть с участком? Ты как себе представляешь? Все Штатам? Да ты же никогда не позволишь… И что мне теперь — самому в офисе? Клайв? Конь узнает дорогу, и дальше не ждет команд всадника, не смотря на усталость, спешит к дому.  Вдали виднеется поворот, за которым будет город. Джек останавливает лошадь. Потому что до него начинает медленно доходить, что ответа от Клайва ждать уже не стоит. Но он упорно продолжает спрашивать, даже когда сам почти лежит на шее лошади, не замечая удивленных взглядов горожан. Лошадь останавливается около конюшни, и Джек с удивлением видит, как ее забирает Брук. И что-то говорит. Джек не слышит. Почти сползает с седла, с трудом удерживаясь на ногах. Надо завести и расседлать, но нет ни сил, ни желания. И он садится на землю прямо у задних ног солового, прижав к себе окровавленный мешок. На город опускаются сумерки, и на небе появляется белесый бесстрастный диск, равнодушно улыбаясь половинчатым уродливым боком. Словно половина монеты. Чееееерт. И он сидит, глядя на проклятую луну, не реагируя ни на голоса, ни на взгляды. Ни на что. И не знает, как ей сказать, что ее исполнение желания — полнейшая ошибка, и она должна этой же ночью все вернуть на свои места. — Джек… — знакомый голос выбивает из колеи. Кредок едва не подскакивает, прижимает к себе свою ношу и торопливо шепчет. — Вот… Я знал, что ты не обманешь меня. А теперь все выкладывай… Нет, просто говори. Просто что-то говори… — Джек, где ты был? Я волновался. И Мари. Брук сказал, что ты… Креддок повернул голову. За ним, присев на корточки и положив руки ему на плечи, сидел похудевший, посеревший Клайв Беннет. Джек замер, осторожно открыл мешок, посмотрел, потрогал клочок мундира, вновь уставился на Клайва, потыкал пальцем. Клайв не исчез. Немного поморщился, когда палец коснулся широкой повязки на ребрах, но не исчез. И синяков на лице у него вроде раньше не было.  Сидел у него за спиной, обхватив за плечи и… — Аааааааа! — мешок полетел капралу в голову, и он едва уклонился, непонимающе глядя на шерифа.  — Джек, ты что, я же только… — Ууууубью! — сорвавшись с места, Джек схватил винтовку и клацнул затвором. — Эй-эй! — поднял руки Клайв, отступая на шаг. — Ты что? Это я, Джек! Я ехал к Кридам, а на меня напали ребята Вупстера… Я знал, сколько времени за ними безуспешно гоняется и наша полиция, и ваши из департамента. Мне повезло, что перевернулось седло, и я упал. Они думали, что погиб, наверное… Мне удалось уложить двоих. А пока перезаряжались, я перебрался за камни. Они искали меня по следам крови, и мне удалось толкнуть Вупстера вниз, только он сильно вцепился в меня, сорвал мундир. Сидел до ночи почти… А потом… Эй, Джек, да ну что с тобой? — Скотина. Тупая самовлюбленная эгоистичная скотина, понимаешь? Ты самый худший капрал, которого я видел в жизни… — дуло тыкалось в наглую рожу, а Джек сорвался уже не на крик — на почти истерический визг.  — Но я единственный капрал, которого ты… — Все равно тупой! — Да согласен я! Только объясни, что случилось? — Тебя не было трое суток! — Ну да… Один из банды оказался живым, я был вынужден конвоировать его, он важный свидетель и… Джек, меня не было всего три дня и…  Взгляд Клайва упал на брошенный мешок. На Джека. Снова на мешок. — О нет… Ты пошел по следу, увидел труп и мундир и… Джек… Прости. Я даже не подумал, что такое возможно и… Прости.  Креддок встал, отряхнулся и пошарил в карманах, вытаскивая монетку. С разгону вогнал в колоду с водой, подняв голову и глядя на луну, припечатал каждое слово. — Я не хочу ни видеть, ни слышать, ни знать этого придурка. Но так, чтобы я сам решал, в какой момент не хочу видеть, слышать и знать. Но в остальное время чтобы он и задницу свою не мог оторвать со стула. Потому что тогда я за себя не ручаюсь.  Сплюнув на землю, он встал и побрел к офису. И ему было плевать, что Луна растерянно смотрит на его подношение, пытаясь расшифровать загадочное желание. Потому что сзади раздались торопливые шаги. И ускорять собственный шаг он не собирался.