Вместо правой руки у него железный крюк, которым в данный момент он погоняет свою банду. Он обращается со своими людьми жестоко и бесчеловечно. И они его боятся и слушаются. Кожа капитана мертвенно-бледна, чёрные волосы, завитые в локоны, спадают на плечи, глаза его незабудкового цвета. Всё это вместе производит ужасающее впечатление. Да, надо ещё добавить, что он всегда потрясающе вежлив, даже со своей жертвой, которую он через мгновение отправит на тот свет. Во рту он держит особое приспособление своего собственного изобретения, с помощью которого он может курить одновременно две сигары. — Дж. Барри, «Питер Пэн и Венди».
Редко можно было увидеть звезды с Острова Потерянных. Каждый день, почти всегда небо было затянуто мрачными, серыми тучами, даже если не собиралось на дождь. И по ночам тучи не оставляли своего поста и висели темным куполом, а давно побитые фонари не могли, конечно, освещать беспросветное пространство. Только осколки стекла под ними хрустели. Поэтому тьма над Островом была кромешная, хоть глаз выколи — разницы не увидишь. Сегодня ночью что-то случилось, какая-то неведомая сила, видимо, заставила тучи испугаться и улететь, раствориться. Это была редкая удача. Да, возможно, какой-нибудь другой злодей бы плевался и проклинал красивые созвездия, ведь красота — это что-то неправильное в его обыкновенном смысле, неправильное для зла. Красота есть только во зле, в его темной силе. Но на счёт звёзд Гарри Крюк не согласен. В конце-концов он — пират, а звезды, как известно, служат навигатором. Хотя когда последний раз он спускался на воду? Возможно, это было очень давно, а возможно, никогда. Гарри поднял свои глаза на ночное небо, усеянное звёздами. Вон та самая звезда справа. «Вторая звезда направо и до самого утра». Как он хорошо знал этот адрес, и как ненавидел его. Питер Пэн, проклятый мальчишка, тысяча чертей! Одно воспоминание о нем начинало терзать сердце, точно рыбьим крюком. Отец, Джеймс, часто рассказывал о нем, да и Гарри видел его, один раз, в детстве. Убегающую хулиганистую тень он запомнил. Дребезг клинков он запомнил. И проклятья, которые Джеймс выкрикивал каждый раз, когда просто слышал слово «ручка» или имя «Питер», Гарри тоже помнит. На вопрос, какой он, отец ему как-то ответил: «Веселый, бесхитростный и бессердечный». Бессердечный… Джеймс посещал один и тот же бар, только Гарри старался с ним не пересекаться. Уж слишком он был похож и одновременно противоположен своему бедному отцу, даже страшно становилось. От чего-то щемило сердце, когда Джеймс стонал имя Питера, когда был пьян. И как-то сильно трогало это несчастное описание из трёх слов — «весёлый, бесхитростный, бессердечный». И когда Джеймс взял и пропал, просто исчез. Гарри искал его, но быстро сдался. Только крюк остался от папаши. И даже сестры Гарри не пытались его найти. А что-то подсказывало Гарри, что в этом виноват был Питер Пэн. Иногда Гарри задумывался, как те самые добрячки-слабаки могут быть бессердечными. И тут же видел ответ. Король Адам был бесхитростен и наивен, думая, что развешенные по всему Острову пропагандистские плакаты «будь хорошим!» как-то исправят всех собранных из ада. И был бессердечен, поселив их всех на этой помойке, где даже ром нормальный найти нельзя. «Бессердечный». Какое привлекательное, режущие горло слово! Потому что у Гарри Крюка есть сердце. Иначе как объяснить его отчаянную влюбленность в капитана Уму, из-за которой он перестал бороться за звание капитана? Как объяснить тот поцелуй с Гилом? Нет, вы не подумайте, в тот день Гарри настолько было плохо, даже ром не помогал, а Гил так бесил, что этот «поцелуй» был издевательством, замаскированным криком отчаяния. И все прекрасно это знали и понимали. Это был ужасный, мерзкий поцелуй, после которого за рожей Гила было наблюдать сплошное удовольствие. Только Гил вместо того, чтобы вызвать его на дуэль, хлопнул Гарри по плечу! А все потому, что Гил слишком глуп, чтоб быть по-настоящему злым. И он прекрасно понял Гарри, хотя сам разозлился. В этот раз он сдержался. Хотя от издёвок потом неделю нельзя было избавиться. У Гарри Крюка есть сердце, иначе он бы не смотрел бы так на Уму. Его радовало, что она не отталкивает его, позволяет. Радовало, хотя здесь, на Острове, только злорадство считалось искренней радостью. Хотя Ума никогда не говорит прямо, что чувствует к нему она. И даже не намекает. Но позволяет хотя бы прикасаться, и Гарри предпочитал просто быть рядом с ней. У Гарри Крюка есть сердце, в отличии от Питера Пэна. Иначе как объяснить эти странные чувства, когда он думал о Питере? Он не мог их объяснить. Для Пэна все — игра, Гарри это понял из рассказов отца. И если кто-нибудь умрет, он не воспримет это серьёзно. И будет издеваться слишком жестоко, шутя, не понимая. У Гарри есть сердце, хотя он пыжится, выкрикивает пафосные речи о черноте своей души, хотя он любит держать жертв на крючке, хотя ему весело думать о том, как бы выпотрошить все внутренности из глупого королька. Есть сердце, иначе эти чувства, которые он не мог объяснить, которые терзали сердце настолько, что Питера хотелось убить, уничтожить, чтобы так не страдать, откуда они? То была не ненависть, и не странное восхищение, что-то, что нельзя описать. Это как бы целовать страстно своего умирающего от твоей же руки врага, на губах чувствуя чужую кровь. Сегодня звезды наконец освещали клочок земли, пропитанной чужой желчью. Вторая звезда направо, и до самого утра. Жалко нельзя взять Веселый Роджер и полететь туда. Чтобы отомстить. И сегодня почему-то было тихо. Ни души, все попрятались от света, все спали. Даже ночных сторожей было не найти. И Гарри вдруг вспомнил о своём секрете. Когда-то он стащил у кого-то, кого — Гарри не помнил, радиоприёмник. Старенький, собранный любителем. И была там одна песня. Светлая, красивая, ужасная тем, что была такой. И Гарри слушал её. Слушал, но никому не говорил. Такие песни делали людей мягче. И поэтому, потом Гарри разбил тот радиоприёмник и выкинул обломки в канаву. С ненавистью растаптывал осколки. Песню пытался возненавидеть. Получилось? Нет, что вы. У Гарри есть сердце. И сейчас, тишину пронзил тихий напев, напугавший стервятника — «I walk across an empty land…». Всё равно, его никто не слышит, а напеватьДвенадцать человек на сундук мертвеца — Йо-хо-хо, и бутылка рома! Пей, и Дьявол тебя доведёт до конца — Йо-хо-хо, и бутылка рома!
И ударять кулаками по столу, круша деревянные кружки и заставляя подпевать других, чтобы от «Йо-хо-хо» стены дрожали, а кто молчал — на том безжалостно оставлять царапины от крюка на шее, — это можно хоть каждый день. А напевать запретную песню, неизвестно кого, но точно не принца — такой шанс выпадает раз в пять лет. То, что она не принца, это Гарри понял потому, что принцы не любили грустить и задумывать о том, что нельзя вернуть. А песня была именно об этом. Вторая звезда направо и до самого утра — интересно, а слышат ли Феи эту песенку?***
Внезапно холодный воздух заставил Питера поежиться. Динь-Динь куда-то запропастилась уже давно и мальчишка внезапно понял, что на самом деле он действительно нуждается в ней. Он уже летел достаточно долго, гораздо дольше утра, — уже была вторая ночь. Не получалось у него долететь до Нетландии. А всё из-за того, что Питер уже явно устал и скучное море надоело. И некому было посыпать его волшебной пыльцой, чтобы сил прибавилось. Зачем он решил вообще полететь в Лондон без Динь? Она указывала ему самый короткий путь. В глазах уже двоилось от усталости и Питер вместо двух, видел четыре звезды. Сто процентов — нужно было совершить аварийную посадку на каком-нибудь острове. Вот если бы была поблизости Скала Черепа, тогда бы это означало, что Нетландия совсем рядом — до каких-то первых лучей солнца. Но скалы не было, а спать хотелось. Питер вновь поёжился и попробовал согреть себя руками, чтобы теплее стало. Он вдруг почувствовал странное желание оказаться в тёплом и мягком месте, чтобы кто-то накрыл его одеялом или завернул его в него, как в кокон, спел красивую песенку и поцеловал в щеку, пожелав спокойной ночи. От этого желания захотелось захныкать. Это было простое желание ребёнка, чтобы его уложила спать мама. Но мамы у Питера не было, и он не понимал, что именно её и не хватает, чтобы это желание исполнилось. Питер тихонько заплакал. Слезами не поможешь, но Питер и этого не знал. Но он быстро успокоился, когда вдруг увидел темное пятнышко на светлой глади моря. Это и был он — остров, который Питер так искал! Кто знает, может там вдруг можно исполнить это желание? Поэтому Питер, не думая, устремился прямо туда. Едва его ноги коснулись земли, Питер почувствовал неимоверную радость. Такую, что он издал изо всех сил индейский клич, возвещавший о победе. То, что Питер нигде не победил, он знал, но ему было все равно. Если что-то звучит громко и весело, то вовсе без разницы, что это означает. Когда он убедился, что кричал достаточно громко, Питер решил оглянуться — осмотреть местность. На домах написаны какие-то надписи. Но не веселые, не яркие, не красивые. Земля покрыта осколками и мусором, а ещё воздух пахнет гнилью. На деревья были навешаны какие-то негорящие лампочки, повсюду были натянуты веревки, а на них болтались мокрые тряпки. Место было скучным и пугающим. Как взрослые. Питер твёрдо решил, что сначала отоспится, а потом улетит отсюда. Но удивительно — его пронзило любопытство. И настолько сильное любопытство, что сон совсем прошёл. Питер почувствовал себя удивительно бодрым и ему захотелось поиграть. Он решил полететь над городом. Но едва он поднялся на ним, он понял, что тут очень легко заблудиться — дома мешали друг другу, были построены где и как попало, и самое главное — они были некрасивыми и будто готовыми в любую минуту обвалиться. Но всё же, Питер полетел над ним. Он заглядывал в окна, в поисках детей. Но стекла оказались настолько грязными, что в них ничегошеньки не было видно. Тогда Питер решил поискать на улицах. На улице спать всегда весело, может, здешние дети тоже такое любят. И Питер полетел. Парил он низко над землёй и старался смотреть как можно внимательней. Тень-забияка, видимо, решила прогуляться опять и задёргалась. Но улететь она не могла — слишком крепко она была к пяткам пришита. Поэтому Питер только захихикал, наблюдая за её жалкими попытками. Тень обиделась и скрестила руки на груди. Внезапно, он услышал тихое пение. Питер остановился и прислушался. Слова разобрать он не мог, но мелодия была приятной. Она лилась очень тихо и осторожно. Питер улыбнулся и полетел на звук. — Эй, хочешь поиграть? — спросил он у темной фигуры, прислонившейся к обломку стены того, что раньше было домом. Фигура вздрогнула. Питер неудачно приземлился и едва не упал. Но все же удержался на ногах, вовремя схватившись за стену. Пальцы больно ударились. — Ай, — громко сказал Питер. — Выходи, давай поиграем! Он достал из кармана свою панфлейту и заиграл какую-то веселую мелодию, приплясывая. — Питер Пэн? — спросил его голос фигуры. — Да, это я! — Питер отсторонил панфлейту от губ. — Почему ты не танцуешь? Неизвестный человек медленно вышел из тени. Питер отлично видел в темноте, если ему этого хотелось, а сегодня вообще было светло — горели луна и звезды. И, увидев, кто это, Питер испугался и выронил флейту. Перед ним стоит пират, это Питер сразу понял по треуголке и жалком подобии красного кафтана. Пират улыбался, и улыбался он зловеще, страшно. Вместо ладони у него был протез с крюком, очень знакомый (на самом деле, пират просто держал этот крюк, с ладонью у него было все в порядке). Кожа была мертвенно-бледной, а глаза — незабудкового цвета. Такой цвет даже в темноте не перепутаешь. Питер точно знал этот цвет глаз. Красивый цвет, но он пугал его. Хотя Питер раньше никогда не боялся. И что удивительно — пират молодой, даже не так, он почти ребёнок. Это когда дети вроде бы ещё любят играть и могут верить в Питеров Пэнов, но уже достаточно благоразумны, чтобы понять, падают акции или нет. Чёрные, густые волосы пирата выглядывают из-под треуголки. Всё это вместе, вся эта зловещая красота пугает даже ребёнка. — Что, испугался, мой малыш? Растерял своё бесстрашие? — спросил пират, так же страшно скалясь. Его голос сладкий, такой ужасно-сладкий, как мёд в молоке. — Капитан Крюк? — Питер узнал его и тут же расслабился. Страх ушёл также внезапно, как и появился. Питер вздохнул с облегчением. — Почти угадал, малыш. Добро пожаловать! — пират раскинул руки. — На Остров Потерянных! — Потерянных мальчишек? — Питер поднял флейту с земли. Пират пристально наблюдал за ним. И засмеялся. Смеётся он громко, раскатисто, звонко. Как Питер Пэн, только мрачнее. — Нет, не пропащих мальчишек. Ты, я вижу, заблудился, бедненький? Ох, иди сюда, давай я тебя пожалею. — Меня не надо жалеть, — весело ответил Пэн. — Я Гарри, к твоим услугам, — пират снял шляпу и поклонился. Питер сунул флейту в карман, и, прижав руку к груди, ответил ему вежливым поклоном. Гарри, уже выпрямившись, удивлённо поднял брови. — Я Гарри Крюк, — повторил он. «Крюк!». Питера точно молнией ударило. Он тут же выхватил из ножен свой кинжал, украшенный резью в виде цветов и выставил его впереди себя. — О, — Гарри приблизился к нему и мягко опустил свободной рукой его руку, сжимающую оружие. Питер чувствовал, что в его движениях нет опасности. Гарри приблизился к нему настолько близко, что Питер едва не уткнулся носом ему в грудь. Мальчик даже услышал биение его сердца. — Не стоит пока обнажать оружие, Питер, — голос Гарри был таким же сладким и неприятно тёплым. — Я лично ещё не готов. Но, не могу не похвалить — ты всегда в прекрасной форме. Думаю, тебя сложно застать врасплох. Питер почувствовал, как Гарри нежно треплет его по щеке. — Я ведь не могу просто так оставить то, что ты убил моего отца, — продолжил пират. — Он был несправедлив, — ответил Питер достаточно громко. — Я хотел, чтобы наши силы были равны, а он укусил меня за руку. Я не знал, что делать, и толкнул его. Он сам умер. — Сам… Сам! — пират снова засмеялся, на этот раз тихо и хрипло, будто каркает ворона. — Тогда я приглашаю тебя на дуэль! — объявил Питер и гордо поднял голову. — На дуэль? Ведь это я должен тебя приглашать. — Я знаю, просто решил это сделать первым, — миролюбиво объяснил Питер. Гарри кивнул. — Завтра, сразу после захода солнца, — он отошёл и посмотрел на Питера внимательно. — И приди во время. Пунктуальность — мое второе имя. Ненавижу опаздывать, — на его руке маятником закачались маленькие карманные часы. — Ровно тогда, когда обе стрелки часов будут показывать восемь. Возле Безобразной скалы. Найдёшь её в конце Острова, — он махнул рукой в сторону моря. — Договорились, — бойко ответил Питер. — Я приду. Гарри усмехнулся своей особой, мрачной улыбкой и растворился в темноте. Питер остался один. Вроде бы, здесь русалки и леший не водятся. Опасаться нечего.***
— Чего ты такой довольный? — мрачно спросила Ума, наблюдая слишком счастливое лицо для Острова Потерянных. — Да разве это должно волновать мою королеву? — ответил Гарри, — Сегодня свершится месть. — Кому? — Ума подняла на него глаза, запихивая рот картошкой. — Узнаешь, когда я принесу трофей. Что тебе принести? Его кинжал? Или, может, голову в подарок? Ума хмыкнула. — Что хочешь. Мне плевать на самом деле, — она грубо отодвинула от себя поднос. Гарри взял меч и изо всех сил ударил им по деревянному столбу. Ума вздрогнула и недовольно смерила его взглядом. Гарри — один из лучших фехтовальщиков на Острове. И кто, знает, может быть, он бы прикончил Джея, если бы тот не отобрал у него крюк. Гарри посмотрел на свой крюк и осторожно провёл по нему пальцами. Заточенный, острый. Он почувствовал неприятный ком в горле, который мешал спокойно вздохнуть. Гарри признал, что надеялся, что Джеймс Крюк жив, просто улетел, просто оставил его. Но это было ещё хуже. Этот мальчишка… И всё же, Гарри не мог назвать это ненавистью. В данный момент он чувствовал непонятную тяжесть в своём чёрством сердце. Он схватил саблю и начал всё крушить. Ума вздрогнула, но не вскочила со стула. Гарри переворачивал столы, рубил ножки стульев, швырял тарелки. Они с грохотом падали на деревянный пол, распугивая посетителей. — Ах ты… Весёлый! Он случайно резанул себя по пальцам, разрезая жестяную тарелку. Скрежет стоял ужасный. Но на боль он не обратил ни малейшего внимания. — Бесхитростный! Гоблин едва увернулся от летящего в него стула. — Бессердечный! Это слово Гарри закричал во все горло, чтобы его услышали все. Ума смотрела на него, не веря своим глазам, а Гил замер, не зная, что и предпринять. — Ох, «вера, надежда, волшебная пыльца»! Долетаешься у меня! Последний твой был полет! — он воткнул саблю по самую рукоять в пол. Коричневая прозрачная жидкость, пахнущая морем, тоненькой струйкой потекла по полу, окрашивая его в ещё более темный цвет. Гарри захохотал. Он смеялся искренне, заразительно и устрашающе, его смех эхом прокатился по острову, и тысячи воронов тучей взмыли в небеса. Небо было снова серым, вновь нависли над Островом тяжелые, мрачные, как сердце Гарри, тучи. И вороны, громко крича, кружили над морем.***
Вы знаете, где цветут незабудки? Они цветут там, где человеку опасно ходить, где любой шаг может стать последним. Это красивые, нежные цветы, но растут они на болотах. В гнилых местах, где роем жужжат мошки, где голубые огоньки зовут своей прелестностью. Только нельзя верить незабудкам, нельзя верить огонькам. Потому что они заведут в трясину, ты даже крикнуть не успеешь. Твоё отчаяние и мольбу они не услышат, грязная вода сомкнётся над головой, а незабудки засмеются. Они — последнее, что ты запомнишь. Поэтому они не забываются. Обе стрелки сомкнулись на цифре «8». Гарри стоял на краю, и точил крюк об свой меч. Звук был режущим слух, ужасным, он вызывал вкус железа на кончике языка. По телу бегали мурашки, и кожа подрагивала. И Гарри так любил этот звук, он был пронзительнее любой мелодии на серебряных струнах, страшнее, чем пиратские песни. Питер прилетел с минутным опозданием. Но Гарри не заметил этого опоздания. Увидев врага, его лицо исказила усмешка. — Ох, как я ждал тебя, мой дорогой Питер, — в своей ласковой манере поприветствовал его Гарри. — Я готов, — Питер выхватил кинжал. — Тогда за дело! — вскрикнул он осклабившись и радостно, точно ему котёнка подарили. Гарри прекрасно помнил ту самую пиратскую песню, который отец часто затягивал, чтобы его напугать. Это воспоминание уже не отдалилось болью — он вспомнил его с отвращением, как ни странно, смешанным с удовольствием. Ведь он часто слышал песню в своих кошмарах, когда сердце бешено выстукивало его ритм.Ха-ха! Хо-хо! Вот так всегда — На доску ты ступил, Доска дрожит, и ты дрожишь, А там и след простыл!
Чтобы напугать Питера или сбить его с толку, он принялся приплясывать, прямо на краю скалы, представляя перед собой доску, чей конец указывает в море. Он корчил страшные рожи, и Питер действительно смотрел на него с недоумением.Хо-хо! Есть кошечка у нас О девяти хвостах, Что так вам шкуру отдерёт…
Но что было в песенке дальше, Гарри не помнил, потому что именно на этом месте он всегда просыпался с криком. Безобразную Скалу огласил звон оружия. Дрался Питер удивительно проворно и со стороны невозможно было сказать, кто более великолепен в этом танце смерти. Питер атаковал необычайно ловко, быстро парировал удары, только звон стоял. Даже поверить было трудно, что это лишь кинжал против сабли! Дважды кинжал Питера едва не вонзился в грудь Гарри. К счастью для пирата, рука была недостаточно длинной. Но злодейское сердце Гарри и так было разорвано на куски, что он даже не испугался. Взгляд его красивых глаз был сосредоточен, он фехтовал также красиво, как и танцевал. Он был быстрее ветра и проворнее пантеры. Но не подумайте, Питер не уступал ему ни на мгновение! Поэтому сабля лишь разрывала воздух в клочья, настолько ловко Питер умудрялся увернуться. Но вдруг Гарри оказался прямо над ним. Он замахнулся саблей, чтобы раз и навсегда прикончить мальчишку, заставляющего его так страдать от одного взгляда в глаза. Но вдруг он почувствовал сильную боль в боку. Гарри увидел собственную кровь. Он вновь замахнулся саблей, но Питер успел заблокировать удар окровавленным ножичком. Оба тяжело дышали. Два врага смотрели друг на друга, и Гарри чувствовал неприятную дрожь, а на лице Питера сияла загадочная улыбка. — Так, Пэн, — произнёс наконец Крюк. — Значит, исчезновение отца и проблеск в моей мрачной душе — твоих рук дело. — Да, Гарри Крюк, — ответил Питер сурово, кивнув. — Это всё моих рук дело! — Дерзкий и гордый мальчишка, — сказал Крюк, — готовься к смерти! — Злобный и мрачный человек, — ответил Питер, — я нападаю! Судьба — смешная штука. Иногда ей шутки ради вздумается взять и построить диалоги одинаково, два человека могут сказать те же слова, что и другие люди, далеких тридцать лет назад. — Что? Что ты такой слабый? Питер едва увернулся от сабли, но на этот раз ему пришлось взлететь. Теперь он нападал на противника сверху. Но их силы оставались равны — Крюк слишком проворен, да и повыше Питера. И вновь это непонятное чувство, как будто ты смотришь на незабудки, любишь их и тонешь в трясине. Как отправленный цветок, очень вкусное ядовитое яблоко. — Кто ты такой, Пэн? Кто ты такой? — проговорил Гарри хрипло. Бок болел и кровоточил, Гарри чувствовал, что теряет силы. — Я юность! Я радость! — отвечал беспечно Питер. — Я птенец, разбивший свою скорлупу! — Ты бессердечный! — засмеялся Гарри. Питер пожал плечами — он плохо знал, что это такое. — А помнишь ли ты, — продолжил Гарри, защищаясь от ударов, — что я может быть не умею летать? Это нечестно, друг мой! — Думай о хорошем, и тогда взлетишь! Ты ведь не взрослый! — весело ответил Питер, пытаясь проткнуть ему горло. — Мне рано повзрослеть пришлось, — ответил, улыбаясь, Гарри. — А где же твоя Динь? Как же волшебная пыльца? — Как видишь, — ответил Пэн и сделал сальто в воздухе, — мне это не нужно. Но вдруг он опустился ниже. — А как же твоя мама? Скажи мне, где она? — Она от меня отказалась, — голос Питера дрогнул и ему пришлось шарахнуться, чтобы сабля на разрубила его надвое. И вдруг, он понял, что не может взлететь выше. Гарри довольно крутил шпагу в руках. — А говорил, что ты всегда в прекрасной форме! — он замахнулся на него крюком, но Питер вдруг выронил кинжал и схватился за него. Он так резко его дернул, что пальцы Гарри, сжимающие крюк, разжались. Гарри почувствовал резкий упадок сил. Питер бросил крюк прямо со скалы в глубокое море. Только блеснул на солнце. Пользуясь ошеломлённостью Гарри, он схватил свой ножичек и стрелой полетел к пирату, готовясь нанести последний удар. — Это было моего отца! — крикнул Гарри и в его голосе скользнуло отчаяние, и он отразил удар ножичка. Но без крюка он чувствовал себя неполноценным. — А помнишь ли ты Венди? — прохрипел он. Руки его дрожали, не пуская кинжал Питера к горлу. — Или ты её забыл? — Венди? — растерянно переспросил Питер и опустился на землю. Взлететь он больше не мог. Но все равно принял боевую готовность. — Да, Венди, — подтвердил Гарри, быстрым шагом приближаясь к нему. — Она предала меня, — на глазах у Питера заблестели слезы. — Она выросла. Она забрала мальчишек, она… Оставила меня одного. И он заплакал, как любой маленький мальчик заплакал бы, вспомнив сильную обиду. Гарри в два прыжка оказался возле Питера и выбил кинжал у него из рук. Питер испуганно попятился и упал на спину. Он продолжал отползать, но понял, что находится на краю. Питер зажмурился, ожидая кончины. Но смертоносного удара не последовало. — Я знал, что у тебя есть слабости. Голос Гарри прозвучал удивительно тихо и низко. В нем чувствовалась горечь, а не та тошнотворная сладость. — Вот ты и показал мне плохую форму, Питер. Он засмеялся, но его смех не был искренним. — Спаси-и-бо, — нараспев протянул он, выпучив глаза, как безумный, и отвесил поклон. Питер сумел лишь кивнуть. Гарри подошёл к краю скалы. Болезненное осознание терзало его душу. Он не смог убить Питера. Не смог, он показал слабость, он показал, что у него есть сердце. Гарри сделал шаг вперёд и полетел вниз. Ветер засвистел в ушах, Гарри почувствовал удивительное ощущение свободы. А над Островом уже спустилась ночь. Внезапно, кто-то схватил его подмышки, так резко, что зубы щелкнули. Гарри открыл глаза. Под ногами волны ударялись об скалы, он висел, между водой и небом. Питер, напрягаясь и постанывая от напряжения, полетел вверх. Гарри мешком висел, безвольно, даже не пытаясь как-то облегчить ношу. Питер оттащил Гарри подальше от края скалы и только тогда отпустил его, положил на землю. Гарри почувствовал траву под пальцами и твёрдый камень под головой. Он обернулся и увидел стоявшего Питера, который отводил взгляд. Гарри вновь засмеялся, но уже своим привычным, издевательским смехом. — Ты вырос, Питер Пэн. — Нет! — крикнул мальчишка и обратил на него свой испуганный взгляд. — Ты вырос, дорогуша. У тебя появилось сердце. Питер испуганно заморгал. Слезы вновь полились у него из глаз. — Нет… Нет… Я не хочу… Я не хочу взрослеть, это ужасно! Гарри кивнул. Мальчик плакал. А ночное небо снова было скрыто тучами. — Иди сюда, — Гарри сел и подал ему знак рукой. Питер кивнул и опустился рядом, продолжая плакать. — Ну-ну-ну, — ласково проговорил Гарри. — Ты просто устал. Он обнял его и прижал к груди. Он гладил его, успокаивая. Он не знал, каково это — когда тебя успокаивают. Гарри Крюк не ведал ласки, но знал, как это делается. Просто знал, и всё. Он тихонько пел. Ту самую песенку, которую он ненавидел, из-за которой раздробил приёмник.Ох, простота, куда же ты делась?
Я вырос и мне нужно кому-то довериться,
Так впустишь ли меня?
Я устал, и мне нужно начинать сначала.
Вскоре, Питер уснул. Только Венди когда-то давно пела ему колыбельные, и сейчас, впервые за много лет вечного мальчика, он услышал, как приятный, успокаивающий голос поёт ему. Стояла тишина. Питер сопел у него на коленях. Длинные ресницы дрожали, но Гарри знал — он спит крепким, детским сном. Незаметно, он вытащил из его кармана панфлейту и посмотрел на неё. Было темно, хоть глаз выколи, поэтому Гарри ничего не увидел. Он аккуратно убрал голову Питера с колен и положил на траву. Мальчик тихо застонал и свернулся клубочком, обняв колени. Гарри снял свой потрёпанный кафтан и укрыл его. Панфлейту он забрал, как трофей, и на следующий день отдал Уме. Та удивилась, но на её расспросы, как Гарри встретился с Питером, пират предпочитал молчать. А на вопрос, откуда эта ужасная рана, куда делся кафтан и Крюк, Гарри резко обернулся и впился ей в губы. Гил, пивший содовую, смешанную с ледяной, чуть-чуть солоноватой водой, поперхнулся и разбрызгал все на сидевшего напротив него своего отца. Гарри развернулся, и молча отправился прочь из закусочной. Ума шокировано прикоснулась к своим губам. — Куда! — он почувствовал, как сильная рука схватила его за шиворот. — А рану перевязывать кто тебе будет? Где-то там, за облаками, мерцала вторая звезда. Взрослые не могут летать. Только дети, ведь они веселы, бесхитростны и бессердечны.