Любовные записки: Консервированная фасоль

Джон Ватсон покупает фасоль в Теско. Вернее, он просто берёт то одну, то другую банку, изучая составы и этикетки, теряясь всё больше и больше. Корзинка в другой руке врезается в его пальцы, заурядность и неправильность лежащих в ней обыденных вещей давит на него. Что-то не так с этим йогуртом, чёрт подери, и с этим кофе, и с упаковкой сахарных вафель, и даже со средством для мытья посуды. Все они либо слишком невзрачны и непривлекательны, либо этикетки их чересчур жизнерадостны и хвастливы. Он возвращает на место Heinz, снова берёт непатентованный товар. Стонет от отчаяния, переносит свой вес на другую ногу, пытаясь распределить нагрузку в соответствии с тяжестью продуктов, стараясь игнорировать капельки конденсата, которые начинают скользить по контейнеру с йогуртом. Он не должен это видеть. Не сейчас. Если он сделает это, если заметит на полу магазина образовавшуюся лужицу, то вернётся к молочным продуктам, к несчётному множеству брендов, вкусов и уровней пастеризации, и ему придётся начать с начала. Он вынужден будет разобрать грёбаную корзинку и проделать всё это заново, укладывая и сортируя, перебирая и отсеивая. Лучше бы он пошёл в другое место, которое находится в четырёх станциях метро отсюда. Магазинчик с импортными продуктами, с мягким освещением, заботливым персоналом и аккуратными, написанными от руки ценниками. Их тщательно отобранные сыры, экзотический кофе и нежнейшая свежая выпечка… Всё необходимое он мог бы найти именно там. И кто-то непременно взял бы его за руку и отвёл к нужным рядам, тихонько нашёптывая подсказки, помогая заполнить корзинку. И этот кто-то так же посоветовал бы ему самый лучший чай, самое лучшее всё. Господи, да, там ему обязательно помогли бы. Он наклоняется и опускает свою тяжёлую ношу на пол. Нет, это невыносимо. Недопустимо. Он не может просто взять и потратить половину зарплаты на парочку продуктов, не может без усмешки представить своё лицо в тот момент, когда ему придётся полностью опустошить свой кошелёк, чтобы наполнить пакет лишь наполовину. Не может вообразить, как вернётся домой с одним стеклянным горшочком французского йогурта, унцией вручную отобранного Эрл Грея в пакетике и квитанцией, сумма на которой составит три четверти от месячных растрат на еду. И он остаётся в Теско, пытаясь разобраться, какую же нахрен фасоль ему взять домой. И правильно. Ну, то есть, теперь ведь всё изменилось, разве нет? Он раскрыл карты, выставил себя идиотом на собственной же кухне, а сейчас стоит здесь, с головой, которая гудит прямо как эти флуоресцентные лампы на потолке. Лучше взять Heinz. Высший сорт в отличие от непатентованного товара, и ему остаётся только надеяться, что это не показушничество. Джон Ватсон помещает фасоль в свою корзинку, а затем вновь поднимает её с пола, удерживая на подрагивающем предплечье. Чьи-то ботинки громко скрипят на линолеуме прямо у него за спиной, и он вжимает голову в плечи. Если бы всё вокруг стихло хоть на одно мгновение, он смог бы сосредоточиться. И понял бы, что ещё ему нужно купить. Вафли, джем, средство для мытья посуды, кофе, йогурт, спагетти, чай, оливки. Вот и весь список. Джон должен помнить, ведь именно он составлял его этим утром в квартире, щурясь в попытке различить собственный почерк в тусклом январском свете, пробивающемся сквозь занавески. Но трудно быть полностью уверенным, ведь он оставил тот листочек дома, наполовину скомканным из-за паники и брошенным на кухонном столе. А теперь сложно вспомнить, потому что… Нет Это всё, он уверен. Больше им ничего не нужно. Он оборачивается, отнимая корзинку от бедра, оглядывая проходы между рядами в поисках выхода. Он уже был там, где чай, молочные продукты, мучные изделия, — основные продукты на утро и вечер. Больше ничего не остаётся, кроме как покинуть этот уголок упорядоченности и благоразумия, и вернуться в их крошечный мирок 221В, где всё вверх дном. Он ушёл, ни с чем не разобравшись, поэтому и ни капли не удивится, если по возвращении обои окажутся на полу, изодранными в клочья, а плетёные коврики и светильники каким-то образом поменяются местами. Многоплановый взрыв мозга. И всё это только потому… (нет). Только потому, что от него слишком приятно пахло. Джон Ватсон опускает корзинку на пол, потирая разнывшуюся ладонь другой рукой. Какое-то время он просто смотрит в пустоту. И вновь прокручивает эту мысль. От него пахло просто потрясающе. Вот и вся правда. Он наклонился над Шерлоком, чтобы выхватить листок и не дать своему сумасшедшему соседу набросать ещё больше глупостей в самом конце списка, а этот пафосный халат — новый, шёлковый, некогда аккуратно сложенный и упакованный, проделавший путь из самогó Марракеша, — совершенно не прикрывал его шею, и Джон почувствовал его запах. Он никак не мог этому воспрепятствовать. И теперь он знал. Специи и чай. Табак и чернила. А в основе всего этого — что-то нежное, мягкое, едва уловимое и приятное. Джон потирает щетину на подбородке, пока воспоминания об этом аромате окружают его, как ду́хи на спиритическом сеансе. От Шерлока Холмса пахло чем-то, что Джон хотел бы ощутить снова. И снова. И хуже всего — намного хуже — то, что он об этом сказал. Джон Ватсон открыл свой идиотский рот и, нарушив тишину, на удивление ясно, как день произнёс: — Господи, Шерлок, ты чудесно пахнешь. Шерлок повернул к нему голову. Словно в замедленной съёмке, Джон проследил за тем, как его чернильные кудри сначала захватили, а затем освободили воротник этого нелепого халата. Даже при слабом утреннем свете глаза Шерлока оставались самой светлой и яркой вещью в комнате. Джон выровнялся и попытался удержать равновесие, желая избежать слов и использовать их в качестве барьера одновременно. Отступая, он чувствовал, как машинально принялся качать головой, а затем его предательский рот открылся снова: — Интересно, каков же ты тогда на вкус. Джон крепко зажмуривается, стоя в проходе между рядами в Теско. Воспоминания об этих словах резко опаляют его щёки, картечью выжигая на них ярко-алый узор. Он чувствует, как румянец плавно перетекает и на шею, как крошечные шерстинки воротника его свитера начинают покалывать чувствительную кожу, а охвативший его жар доходит и до кончиков ушей. Он проводит ладонями по лицу, надеясь, что прохладные дрожащие пальцы хоть немного его остудят. В магазине очень спокойно, из динамиков доносится весёлая и прилипчивая музыка. В этот утренний час кроме него там почти никого нет, но он всё равно чувствует давящее присутствие других людей в соседних рядах, топчущихся возле стеллажей. Ещё немного, и металлический край корзинки вонзится в его бёдра; он уткнётся лбом в полку между банками с тушёнкой и консервированной фасолью, и так и останется там. Желательно навсегда. Умерщвляя плоть, он рано или поздно обратится в прах, и в какой-то момент сбитый с толку продавец супермаркета, проходя мимо, просто заберёт его корзинку с продуктами и методично разложит всё по своим местам. — Шерлок, — выдохнул он. — Мне так… Боже, мне так жаль, я… А Шерлок просто стоял и смотрел на него, недвижимый, как статуя. Выражение его лица оставалось совершенно спокойным, а взгляд — нечитаемым, пока он молча наблюдал за тем, как Джон, в панике спотыкаясь и звеня ключами, покидал квартиру. Последнее, что он увидел до того, как скрылся за дверью, был Шерлок, окутанный восемнадцатью миллионами метров марокканского дымчатого шёлка*, продолжающий смотреть на него своими поразительными, гетерохромными глазами. Оливки, кофе, джем, спагетти, средство для мытья посуды, вафли, чай, запотевший блядский йогурт. Он должен вернуться в квартиру, должен узнать, насколько сильно он всё испортил. Должен. Джон Ватсон берёт свою корзинку, сканирует взглядом её содержимое, надеясь, что хоть что-то из этого можно будет использовать в знак примирения. Чашка хорошего чая, свежий йогурт, мягкие вкусные вафли. Фальшивый, совершенно ничего не значащий уют, но, возможно, для начала этого будет достаточно… Симпатичная и привлекательная брюнетка, проходя мимо, слегка задевает его, заставляя корзинку удариться об его колени. Джон поднимает глаза и встречается с ней взглядом, когда она протягивает руку, извиняясь. Он чувствует лёгкое прикосновение к своему локтю; уголки его рта растягиваются в ослепительной улыбке, и тело её расслабляется. Она раскрывается навстречу его теплоте, вся обращается к нему, пока он смотрит сквозь и мимо, думая, чёрт возьми, не о ней. Чернила и табак, специи и чай, и что-то мягкое, нежное, едва уловимое и приятное. Он задаётся вопросом: что из себя на деле представляет такая смесь? Можно ли это синтезировать? На что похож вкус Шерлока Холмса? Покупая фасоль в Теско, Джон Ватсон внезапно осознаёт, что его желание зарыться носом в шею своего друга — не просто минутный порыв. Миловидная девушка поспешно уходит, когда он вдруг начинает смеяться, несмотря на своё совершенно безумное и безвыходное положение. Он понятия не имеет, что делать. Бессознательно, он уже сделал первый шаг. А потом попросту сбежал, не желая разбираться с последствиями. По сути, он, вероятнее всего, кошмарнейшим образом всё безвозвратно испортил. При этом он совершенно точно не хочет ничего менять. Скорее, хочет добиться большего. Джон достаёт из кармана куртки свой вибрирующий телефон, чувствуя, как сердце бьётся где-то на уровне горла. Он проводит подрагивающим пальцем по экрану, снимая блокировку, а затем медленно опускает корзинку с продуктами на пол. Возвращайся домой, если действительно хочешь это узнать. SH Примечания переводчика: * — я так понимаю, здесь имеется в виду общее количество затраченной на изготовление халата шёлковой нити. Из одного кокона шелкопряда можно получить до 1000 метров, а на крупные предметы одежды уходят тысячи таких вот коконов.