Беспокойство.

Когда он заходит, аккуратно прикрыв дверь, она даже не поворачивается. Нож со стуком ударяется о разделочную доску, замок со звоном щелкает, оповещая о возвращении, но потом воцаряется гробовая тишина. Сакамото сомневается всего долю секунды и одновременно целую вечность, заключенную в рамки тем самым волнением, какое он испытывал еще нашкодившим мальчишкой. Тацума виноват или нет? – Я дома, – наконец подает голос Сакамото, не забыв рассмеяться для собственных спокойствия и воодушевления. Он глупо моргает, все еще не сдвинувшись с места, и чего-то ждет. В тишине с грохотом раздается стук ножа о разделочную доску. Мужчина делает вдох, но воздух застревает в легких, поэтому Тацума кашляет, снова смеясь. Тишина давила на плечи, добавляя веса чувству вины, которое Сакамото сбросить с себя сейчас не в силах. – С возвращением, – отзывается Цукуе, замирая возле плиты. Она не знает, что конкретно хочет сказать вернувшемуся в столь поздний час мужу. Ночь за открытым окном свистит стрекотом цикад – единственный звук, который Сакамото может услышать после короткой фразы. Тацума стоит в пороге и не двигается с места, понятия не имея, как нужно сейчас себя вести. Попросить прощение – хорошая идея, но внутреннее сомнение вгрызлось в него, крепко сжав челюсти, поэтому простые слова застревают в глотке, а маленькая капелька пота срывается со лба и падает за воротник черной рубашки. Нож снова стучит по разделочной доске, отмеряя ритм их общего молчания. Сердце Цукуе бьется в груди с такой силой, что она начинает захлебываться воздухом. Девушка оглядывает пустую кухню, откладывает в сторону нож и выключает плиту. Сакамото к ней не выходит. Он стоит в коридоре и придумывает тысячу и один способ спастись вдвоем от угнетения его собственной ошибки. Цукуе не злится, не раздражается и даже не возмущается. Она просто молчит, стоя на кухне, и теребит край фартука. Она просто ждет, когда популярный у дам глуповатый торговец наконец-то пройдет по коридору и войдет в кухню. Может, спросить хоть что-то? Девушка медленно садится возле окна на стул и смотрит на свисающие ремешки настенных часов. Стрелки циферблата застыли еще месяц назад, но Цукуе знала, насколько сильно он задержался, забыв об обещании. Глухой отзвук шагов бьет по ушам, вторя выбивающему дробь сердцу. Сакамото сглатывает, едва слышно хрипит и снова смеется, разрушая тягучую тишину. – Я задержался, – он очаровательно улыбается, закрывая глаза, и Цукуе робко усмехается ему в ответ. Она не злилась, не раздражалась и даже не возмущалась. Но беспокоилась. Беспокоилась все то время, пока он гулял по улицам ночного Эдо и отшучивался с очередными бизнес-партнерами. Беспокоилась, пока нож стучал по разделочной доске, нарезая фрукты для пирога, рецепт которого она вычитала в прикупленной книге. Беспокоилась, пока стрекот цикад бил по ушам, отсчитывая минуты вместо застывших на циферблате стрелок часов. – Как все прошло? – ее голос не дрожит, но звучит глухо, а руки сминают ткань тонкого фартука, что уже практически соскользнул на пол. – Это была одна из самых успешных сделок, – воодушевленно поделился Тацума, засияв так, будто бы продал весь мир и получил столько денег, что хватит на несколько поколений вперед. Цукуе выдыхает, отпуская свое беспокойство, откладывает фарту на подоконник и медленно встает, чтобы уйти спать. Она устала за часы ожидания, колени немного подрагивали, а внутри все еще бушевал ураган из самых неприятных чувств. С ним все в порядке. Он вернулся, даже если и задержался почти на шесть часов. – Я приготовила ужин, – девушка взглядом указывает на несколько кастрюль на плите и два огромных блюда с нарезанными салатом и фруктами. Времени было много, а занять себя сугубо нечем. Цукуе проходит мимо Тацумы, выскальзывая из кухни и даже не касаясь мужа. Облегчение еще не устоялось в ее душе, заставив Сакамото ощутить подзатыльник отчаяния, выбивающий дух. Он тяжело вздыхает, прислушиваясь к собственному глупому смеху, что журчит, перемежаясь с тихой поступью шагов. Сейчас она уснет, забрав с собой тяжесть этого дня, а он проснется с грузом ответственности, которую не смог реализовать по собственной глупости. Тацума всего лишь задержался, и Цукуе не злилась, не раздражалась и не возмущалась. Но она должна была хотя бы пощечину ему дать. Он не сдержал обещание, он пришел пьяным и веселым, он буквально ввалился в квартиру, имитируя послушание, он сейчас виноват. Тело пробивает дрожь, девушка почти скрылась за раздвижными седзе в спальне. Сакамото поджимает тонкие губы, нервно дергает рукой, а потом срывается с места, хватая ускользающую от него Цукуе за ладонь, резко разворачивая и прижимая к себе. Носом он утыкается ей в шею, вдыхая сладкий цветочный аромат, а щекой трется о мягкое кимоно. Девушка замирает, вслушиваясь в сбившееся дыхание Сакамото. – Ты все, что у меня есть, – шепчет он, опаляя ее жаром собственного дыхания. Сердце Цукуе пропускает удар, губы медленно растягиваются в теплой улыбке, а руки уже тянутся, чтобы заключить самого лучшего мужчину в свои объятия. – Кроме Каентая и моих людей, конечно, – и Сакамото начинает смеяться, прижимая жену покрепче. Цукуе же замирает, потом очень многозначительно фыркает и со звонким шлепком отвешивает Тацуме пощечину. – Ай-яй, дорогая, за что?! – перемежая возмущения со смехом, вопит униженный и оскорбленный Сакамото вслед скрывшейся за закрывшимися с грохотом седзе. След на щеке запылал, а Тацума заныл, выбирая уже другую тактику поведения. Через полчаса несчастная Цукуе уже выслушивала концерт из немелодичных завываний мужа, который жалобно просил впустить его в спальню, немузыкально подыгрывая себе на какой-то пищащей дудочке. – Ну, свет моей жизни, прости меня, ты мне нужна, – выл мужчина, сидя у комнаты и раскачиваясь из стороны в сторону, заставляя девушку краснеть и прятаться в футон с головой. Дурак.