* * *
Уилл Грэм уже будет готов проснуться, когда поймёт, что человек, сидящий напротив – герой его кошмаров. От этой мысли головная боль усиливается. Уилл снимает очки и рассеянно трёт переносицу, чтобы чем-то занять руки и не задерживаться взглядом на костюме-тройке, ставшим визитной карточкой его психотерапевта. Костюм доктора далеко не из дешевых, в отличие от одежды его пациента, не смыслящего в изысках. Но, тем не менее, изысканно мыслить Грэм умеет. Ведь как иначе он мог увидеть картину из своих снов в бесформенном пятне психологического теста? - Сны, в которых я пытаюсь убить вас… - медленно начинает он, не поднимая глаз. Стыдливо, с опаской, потому что лжёт. – Считаете это нормальным? Может, в том сне и на картинке сейчас Уилл увидел, как пытается убить своего доктора, но дальше попытки дело не зашло. Нож перехватили, а его самого впечатали в стол и стали издеваться, как над куском мяса. Профессионально, тонко, со вкусом. Всё в духе Лектера. Задворками разума Грэм понимает, насколько это прекрасно. И, чёрт возьми, низко. Его это не злит, а досаждает. Особенно с его слишком восприимчивой фантазией и психикой. - Твою бессонницу – да, сны, если они не вызывают отвращения, – более чем, но… Зачем тебе обманывать меня, Уилл? Посмотри внимательнее и скажи, что видишь. Не думая. Тест Роршаха – как банально… Грэм ожидал от своего доктора чего-то более вычурного. Но после нескольких сеансов такой терапии он возненавидел пятна. И вместе с тем стал зависим. Становится не по себе, и уже Уилл сам ощущает себя запятнанным. Там, в пятне, всё: и боль, и унижение, и оружие… Всё, что ему так не нравится. Кроме одного: там есть Ганнибал. Доктор, подобно хищнику, внимательно наблюдает и не видит никакого вмешательства со стороны Уилла. Если только чувство пристыженности: он так и не посмотрел на пятно. Следующее, что делает Лектер, это тасует изображения с пятнами. Его пальцы ловко перебрасывают их, а глаза снисходительно что-то выискивают в цвете. Одна из последних картинок, яркая, оказывается выбранной. Самодовольная улыбка становится выразительней и закрадывается в душу ощущением, что психотерапевт всё знает. Он медленно обходит вокруг кресла с Грэмом, прислоняется к спинке и, наклонившись, отмечает, что его волосы, отросшие за период нахождения в лечебнице, пахнут по-прежнему. - Посмотри, - просит Ганнибал и мягко кладёт свою ладонь на руку Уилла. – Это тебе больше нравится? - Это какой-то психологический приём? – отвечает тот, косясь на свои пальцы. - Нет, из личных побуждений. Разве так не спокойнее? Грэм не отвечает. Картинка, замершая перед глазами, слегка дрожит и приковывает внимание цветом. Если он и видел её раньше, то предельно игнорировал, не позволяя расцвести в мыслях. Теперь же он смотрит. Зрачки увеличиваются и, пока в их отражении распускается бутон, в горле становится сухо. Уилл приглядывается, всматривается, хочет увидеть. - Смотри, - Лектер отпускает его руку и берёт за лицо, сжимая так, точно желая проткнуть щёку насквозь большим пальцем. – Видишь? Цвета на карточке ударяют в голову, подобно алкоголю. Может показаться, что Уилл смотрит сквозь пятна с такой невозмутимостью, на которую только он и способен. Приходится даже вслушиваться в звуки горящего камина, чтобы различить его дыхание. Но в этой комнате горят не только угли. Пылает разум самого Грэма. И всё больше разгорается нетерпение его доктора, запутавшегося в желаниях, что привлекательней: ум своего пациента или сам он в своей подделанной сдержанности? Лектер не сводит глаз с профиля Грэма и проводит ладонью по его голове так же, как тот гладит собственных собак. Ганнибал уже знает ход его мыслей и одобряет их. Он вообще слишком хорошо знает самого Грэма, чтобы ошибиться. С деланной случайностью на пальцы накручиваются тёмные пряди волос. Доктор улыбается возможности проделывать такое как ни в чём не бывало, улыбается течению своих мыслей и Уилла… - Так что ты видишь?* * *
Может показаться, что Лектер увлёкся. Ножом для нарезки ростбифа, длинным и тонким, но не острой его стороной, он исполосовал грудную клетку и живот Грэма белыми линиями, которые спустя время воспалятся царапинами и заноют. Уилл не понимает, почему терпит эту своеобразную заботу. Он нависает над обеденным столом. Руки упрямо сжимают древесину, белея костяшками. Рубашка, на половину расстёгнутая, сползает с его плеча. Усталость. И вечная головная боль. Больше им ничего не владеет. Ганнибал не согласен, ведь сейчас им владеет убийца. Но Уилл – не жертва. Лектер берёт его за волосы, поднимает голову и рывком разворачивает к себе. С предельной лёгкостью, как чашку. Теперь не жертва, а свидетель. Свидетель, глаза которого отражают страх и… Что-то ещё, определённо. И Ганнибал почти уловил это. Он долго, слишком долго подбирался к Уиллу, выслеживал его, уподобившись льву. В итоге каждый из них теперь и чувствует, и мыслит по-иному. Ганнибал – развязно, с нехарактерным ему хаосом, Уилл Грэм – с вызовом, читая его мысли наперёд, но с опаской в них ошибиться. Лектер вдруг понимает насколько грубым вышел его последний жест. И мысленно спешит извиниться. В действительности: пальцы, всё ещё сжимающие копну кручёных прядей, ослабляют хватку, и он ведёт ими вниз, останавливаясь под рёбрами. Следом тянется свободной рукой к лицу, мягко проводит по скулам, касается губ… В этих его действиях нет логики, их невозможно было предугадать. Так думается Уиллу Грэму. Ни нежности, ни эмпатии он не испытывает… Сплошная ярость. Пощёчина выходит громкой. Болью она пронзает ладонь, а звуком отточенно режет воздух. Грэм привык к хорошим манерам своего доктора, а потому не терпит разности действий от сталкера и убийцы. - Так неприятно? – тот отворачивается и, точно бы стыдясь внезапной боли, прикрывает щёку рукой. Он вдруг становится недвижим, как перед прыжком. Мгновение тишины, проникающее запредельной тревогой под кожу, кромсает дрожью каждую мышцу. И подстерегает. Уилл вдруг осознаёт себя пойманным. В объятиях страха чуждого ареала, ни то что Ганнибал, который в следующую секунду бросается вперёд, подобно ястребу. Падая вниз от настигшего удара, Грэм задевает собой стол и опрокидывается на пол вместе с ним. Одновременно летят вниз чайный сервиз и ваза. И палитра звуков тут же расцветает в воздухе. Хрусталь и фарфор – вдребезги – и звон их осколков ярко затмевает белый шум разума. В глазах мутнеет от боли. Повсюду белоснежные обломки. Они напоминают Уиллу лепестки лотоса на тёмной поверхности озера. Иллюзия воды вокруг его успокаивает, напрочь вытесняет рези в теле. Становится прохладно. Боли он не ощущает, хотя осколки впиваются в ладони. Грэм пытается встать. Впрочем, сделать этого всё равно не получится. Ганнибал оказывается над ним и несильным толчком принуждает не предпринимать попыток к действиям. Приземляется на пол, располагается над Уиллом, сжимает коленями ему торс. Та пощёчина была заслуженной, но опрометчивой. И теперь Уилл, как бы он не выглядел, прощения не заслужит. Злость, раздражение и похоть – именно эти чувства сейчас в приоритете. Они держат на пределе не только Лектера. - Не делай такое лицо, Уилл, больно не только тебе, - спокойно произносит Лектер, приподнимая того за подбородок, чтобы заставить посмотреть в свои глаза. Не любитель контактов глазами, это известно. Тем более в данной ситуации. – Я думал, что знаю тебя. - Я хотел покончить… Со всем. - Куда бы ты пошёл потом? Теперь все знают, что ты псих… слишком гордый и подозрительный. С собой бы ты тоже покончил? - Кому следует покончить со своей гордостью, так это вам, доктор Лектер. В следующую секунду Грэм, окровавленной от порезов ладонью, смахивает с себя руку Ганнибала и быстро перехватывает его за шею. В этом его жесте не видно того прежнего, притягивающего своей закрытостью. Беззастенчивый и точный. Таким хочется завладеть окончательно. Ганнибал Лектер чувствует, как кровь, горячая и не своя, стекает по шее. Да разве этим можно испугать? Ведь даже не больно – ощущать, как неосведомленный в медицине эмпат старается сдавить тебе шею с надеждой пережать в нужном месте. Что гораздо важнее, так это кровь. Кровь Уилла Грэма на его коже. - Сонная артерия, верно? Расслабь немного руку, Уилл, и я покажу тебе, где её найти. Вкрадчивый голос, к которому привык и уже по рефлексу исполняешь, о чём он просит. Грэм понимает, что повёлся, как ребёнок, когда Ганнибал осторожно берёт его за запястье. Сначала он прикасается губами к внутренней стороне ладони, после – чувствуется, как его язык скользит между краями раны. Так дико. Им манипулируют. Но, стоит немного двинуть рукой, и можно пораниться. Сам Ганнибал не упустит возможности стать диким. Вкус крови Грэма во рту не удовлетворяет, как хотелось бы. Этого чертовски мало. Лектер в нетерпении закусывает нижнюю губу и видит под собой живое проявление страха. Уилл напуган. Он подтягивает ноги под себя, пятится, отползает. В раны на руках вторично попадают осколки. Напуган и загнан. А Ганнибалу нравится видеть его таким. И осознавать их противостояние нравится не меньше. Далеко же не спрятаться, так ведь? Да, потому что у комнаты есть углы. Подаваться назад – некуда… Тишину нарушают шорохи дыхания. Уилла – глубокого и испуганного, точно бы поступающего из исцарапанного живота, и Ганнибала – рваного и тяжелого, как при лихорадке. Или такого же, как у дикого животного, например. Становится сложнее себя сдерживать. Вдобавок, Лектер не спешит понять, чего же хочет: убить Грэма и наконец попробовать или взять и сломать его гордость. Возможно, ещё и позвоночник, чтобы не посмел сбежать. Но пока Ганнибал не торопится с решением, а лишь наблюдает. Весь Уилл Грэм, дрожащий и бледный, находится под наблюдением. Каждый вздох. Каждое движение. Каждое слово. Его губы шевелятся, но не говорят. Никаких слов не слышно. Лектеру только и остаётся, что читать его мысли, которые он знает наперёд. Только в чем смысл даже пытаться прочесть, если они выходят наружу в выражении лица Грэма? - Все когда-то начинали с дружбы, - Ганнибал протягивает руку и прикасается к нему. Горячая кожа дрожит под ладонью. Лоб в испарине, тёмные кудри точно приклеены к нему. Одним движением – вверх и назад – они оказываются убранными, и лицо Грэма белеет под тусклым светом комнаты. – Начинали, Уилл. И, если ей же ты хочешь всё закончить, то это произойдёт от меня. Понимаешь, почему? Грэм ощущает, как волосы сильнее натягиваются у корней. Он видит взгляд, способный ослепить своим безумием. Но это не конец, потому что пока Ганнибал способен управлять им, а не наоборот. Хотя если на то пойдёт, всё равно никуда не деться. Посмотреть на истинного Лектера – это заманчиво. Рискованно. Грэм решает проигнорировать вопрос от него и промолчать. Едва касаясь, Ганнибал очерчивает тыльной стороной ладони скулы Уилла. И вдруг становится очарован тем, как паника застилает ему взгляд. Свежим воспоминанием проступает на языке вкус его крови. Неприметно облизывается и ищет знакомую ладонь на ощупь рядом на полу, не сводя глаз с красивого лица напротив. Интересно, а сам Уилл осознает, насколько он привлекателен? Не жертва, а самая настоящая приманка. Капкан на потрошителя. Раз некуда отступать, то хуже и быть не может. Ганнибал ошибся: паника не стелет глаза, а концентрирует внимание. И Уилл в этом плане сторонний наблюдатель. Он чувствует, что скрывается за безумием Лектера – его мания к нему самому. Привлекателен, правда? Он знает. Выждать момент и наброситься. Такова тактика. В неясном свете ловит блик осколок фарфора. В мгновение Грэм разрезает им воздух, следом – кожу Ганнибала. Таков был его замысел: притвориться испуганным и отвлечь. И в результате: порез на щеке слабо кровоточит. Грэм провожает эту кровь маниакальным взглядом. Опьяняющее зрелище, оно поглощает. И возносит к небесам в удовольствии. Удар от Ганнибала, как плата, приходится в челюсть. Сработано будто по рефлексу, и у Уилла теперь разбита губа. В его голове звенит, одной сплошной разносится боль, но он не сожалеет. Совсем наоборот. - Так почему? – снова спрашивает Ганнибал и большим пальцем правой руки стирает кровь со своего лица. Грэм прячет глаза, косо улыбается, сплёвывает кровь. Теперь всё происходящее воспринимается с трудом. Он отмечает, как вжался в стену до такой степени, что заныли позвонки. А ещё, что чувствует себя хорошо и больше не боится. Так и хочется расплыться в счастливой улыбке, которую часто из него стараются выжать. - Мне озвучить, что самому признать страшно? Да вы же влюблены…Нет, ты любишь меня так, что убьёшь любого, кто попробует убить меня раньше, чем захочешь ты. Даже если это буду я сам. Пыль вдруг запахнет порохом. Этот запах – последнее, что чует зверь перед тем, как его пробивает пуля… Но выстрела не было. Здесь все безоружны. Комнатная пыль пахнет порохом, потому что так кажется Ганнибалу. Иногда правда, подобна той же пуле: если не убьёт сразу, то выбьет из себя частично. Если слова Грэма давят на мысли, то сам он, в свою очередь, не сводит глаз с кровоточащей раны Ганнибала. И следующее, что тот делает, так это вновь протирает её, после – с силой перехватывает лицо Уилла. Большой палец впечатывается в губы, скользит по ним, окрашивает в красный. Без сопротивления. - Хотел попробовать, да? – спрашивает Ганнибал, отчаянно пытаясь сохранить дистанцию. Алые губы растягиваются в улыбке. Уилл Грэм, весь израненный и без сил, выглядит чертовски продажно. Выглядит павшим, грязным. Таким соблазнительным. Так, как и видел его Лектер в своём воображении – без лишней гордости. В этом есть особый шарм. Он сам его создал, собственным замыслом. Ганнибал понимает, что Уилл не сильно возражал, когда минутой позже ощущает привкус собственной крови вперемешку с его. Грэм не возразит и этому. Лёжа на полу, чувствуя, как осколки разбитых чашек впиваются в спину, он только крепче сцепит пальцы на шее Лектера. Ганнибал целует его развязно, с натиском, затрагивая зубами и без того поврежденные губы. В голове тот же звон, но больше нет боли. Уилл осознаёт, что Ганнибал ест себе подобных. Осознает, что если так пойдёт и дальше, то живым ему отсюда не выбраться. И, пока рука находится на его шее, можно ощутить биение пульса и понять, когда безумие перейдёт границу. Только границы нет. Есть желание. Дикое и исступленное, как у животного. Грэму хочется, чтобы его сильнее прижали к полу и попробовали на вкус. Так пускай Ганнибал продолжит брать вверх над ним, пока не захочется большего.* * *
Ощущения, точно вырвали из сна. Уилла Грэма будит прохлада чужой ладони (или не чужой?) на своём горячем лбу. Потерянность во времени и отторжение действительности – это то, что он буквально чувствует кожей. Невыносимо хочется вернуться обратно. В сон, иллюзию, нереальность. Что это было, в его мыслях? Ганнибал всегда находил их такими яркими… - Тебе плохо, Уилл? У тебя жар. В самом деле, он чувствует, как растёт воспаление в его разуме. Грэм болен. Болен своим доктором. Вернее, это сама болезнь развилась из-за выбранного им лечения. Чёртов тест с пятнами. Уилл по-прежнему здесь, в кресле кабинета, где есть стена цвета крови. И сейчас он по максимуму вжимается в спинку, чтобы стать ближе к своему доктору. Тот рядом: стоит лишь обернуться. Только больше нет сил снова видеть его лицо и оставаться спокойным. Не в своём уме – теперь это о Грэме, чьи нервы комком свернулись в глотке. - Действительно, жар, - Ганнибал прижимает ладонь к щеке Уилла и, изящно наклонившись, касается губами его переносицы. - Ты беспокоишь меня, Уилл. Не расскажешь, что происходит в твоей голове? Лектер снова оказывается в кресле напротив, как и всегда. В помещении тихо, невзрачным фоном трещат дрова в камине. Но Грэму кажется, как воздух вот-вот прорежет криком его нервов. Ведь теперь всё воспринимается иначе. После увиденного. Перед тем, как заговорить, Ганнибал скрещивает ноги, одну поверх другой, и совмещает кончики пальцев. Его глаза говорят: «я знаю»; они не сходят с Грэма, следят за каждым движением. Если бы раньше Уилл не обратил на это внимания, то сейчас не знает, куда прятаться. Он по привычке снимает очки, так спокойней. И рукой зарывается в волосы, и закусывает губы… По привычке. Грэм не смотрит, но ощущает, как Ганнибал очарован всем этим. Им обоим это нравится – просто быть в присутствии друг друга. Ганнибал что-то неспешно рассказывает. Его речь полнится терминами психологии и туманится философскими изречениями. И Уиллом, в особенности. Тот видит, как выражения рта меняются, но не слышит слов. Они, одним потоком, безнадёжно тонут в пятне его разума, застывшего с ярким изображением последней картинки теста Роршаха. Уилл Грэм не хочет слов и пустых разговоров. Он хочет видеть. Хочет пятна. Не чёрные с красным, а взрывные, с точно бы разведённой на бумаге акварелью… И его мысли (такие яркие!) смогут написать с их помощью картины. Он сделает всё, чтобы их получить. Слишком любопытный. Чувствительный и доверчивый. Такой он по-настоящему. Так душно, так мрачно. Сложно быть, каким его привыкли видеть. Уилл изнывает от темноты вокруг и в своей голове. Возбуждение накатывает периодически, точно волнами. Его хочется придушить этим навязчивым галстуком с шеи Лектера. Его образ – пробел в разуме Грэма. И тишина в его словах и мыслях. Разговоры доктора докучают. Кажется, пятен больше не будет: он говорит, что эти картинки на него плохо влияют, становится только хуже… Но молчит о том, как ему нравится видеть Грэма таким. Отличным от прежнего. Ганнибал ведёт себя, как ни в чём не бывало. Точно перед ним не сцепление дрожащих нервов, а обыденность повседневного соблазна в исполнении Уилла Грэма. Дело в том, что Лектеру безумно нравится наблюдать, как Уилл сначала постепенно, а затем разом выходит за границы дозволенных мыслей. И вместе с тем постоянно роняет очки. А ещё невпопад улыбается, словно чему-то сокровенному, и ломает себе пальцы. Предсказуемо и очаровательно. Как и он сам. Чернильные пятна берут вверх над Грэмом, владеют его сознанием. Он не возражает. Не против и того, чтобы отдать течение собственных мыслей манипулятору. И здесь Ганнибал как нельзя кстати выступит в роли кукловода. Эти пятна – нити. Теперь разум Уилла проецирует то, что так хочется Лектеру. Вдобавок это не только лишает его гордости, но и меняет полностью. Сравнимо с обращением в иную религию, не так ли? На деле: не больше, чем простая психология. Тасовка карт с пятнами теста подобно ритуалу. Ганнибал улыбается, всякий раз проделывая это. А Уилл напрягается всем телом, точно легавая собака перед тем, как прозвучит команда. Он зависим от пятен. Если откровенно: от того, кто ему их показывает. Грэм наблюдает, как руки его доктора нарочно медлят и не переворачивают картинку. Он просто издевается. Так нахально. Ведь это забавляет: чувствовать и видеть, как раскрываются эмоции. Уилл Грэм понимает, что этот тест своеобразный предлог, чтобы стать ближе к Ганнибалу. И, пока не пошла картинка, он хочет рассказать, что у него на уме. Но боится себя, своих чувств. Ещё Лектера немного. Уилл здесь ради него одного. Как и сам доктор, уставший быть сдержанным. Он выбрасывает чёртовы листы с пятнами на ковер и направляется к Грэму. - Не хотите узнать, что в пятнах? - Предпочитаю не видеть и желать, а брать и делать, - отвечает Ганнибал. Он нависает над Уиллом, опираясь на ручки его кресла. – Тебя никто не спасёт, Уилл. От тебя самого. В горле пересыхает. Ударами пульса волнение бьёт в глотку. Грэм протягивает руку за тем, чтобы убрать волосы, упавшие на лоб Лектера, но вместо этого хватается за напрягающий узел его галстука и тянет на себя. Лицом к лицу со своим кошмаром. Больше не страшно. - А кто спасёт вас?* * *
Уилл Грэм стоит напротив дома из светлого кирпича. Сколько незнакомых ему людей бывало там внутри на роскошных приёмах. Все они не оставались надолго, бывали там лишь раз, а он – частый гость. Будет лучше, если он зайдёт ещё раз. Будет лучше, если он останется. В любом случае, лучше для них обоих, потому что Грэму становится всё сложнее разобраться в воспоминаниях о Ганнибале: то, что он видел в пятнах, и то, что происходило в действительности. Он хочет убить иллюзии или себя. Или того, кто всё это устроил. Или всё сразу. Со всем покончить, пока не стало хуже. Так будет лучше. Грэм стоит у аккуратно подстриженной живой изгороди. Он кладёт руки в карманы промокшего пальто и долго смотрит на тёмные окна. Ему нравится запах мокрого асфальта и шум дождя в листве. Он не будет спать этой ночью. То, что должно произойти, произойдёт, но пока он не отдаёт себе отчёт, как. Сложно даже представить. Ему не страшно. Вообще все чувства на нуле, но разум не покидает ощущение неизвестности. Пальцами правой руки Уилл нащупывает ключ в кармане и направляет его к замочной скважине. Его рука не дрожит, а значит, он контролирует своё тело. И негромкий щелчок замка не отрезвляет, как хотелось бы. Грэм переходит порог, закрывает за собой дверь и оказывается в кромешной темноте. Здесь витает аромат чего-то печёного. Прислушивается, идёт вперёд, почти не дышит. Пальцы смыкаются под одеждой на рукояти пистолета, и его вес вдруг начинает вызывать сомнения… Может, хотя бы один патрон. Если повезёт. Шагая, Уилл держит впереди руку с ненадёжным оружием. - Я думал, что знаю тебя, - на пальцы, обхватившие ствол, ложится чья-то теплая ладонь. - Вы уже это говорили. - Правда? Может, тогда нарисуешь для меня циферблат? Потому что я этого не помню, - Ганнибал легко опускает его руку, точно там вместо плечевого сустава располагается шарнир. Теперь дуло пистолета вплотную прижато к бедру. – Он заряжен, ведь так? Настолько близко, что кажется невозможным. Особенно, когда не видишь. Уилл бегает глазами в потёмках и ощущает, как нервы комом подкатывают к горлу. И удары под рёбрами перекрывают дыхание. Не от страха. Лектер в действительности сцепляет пальцы свободной руки на шее Грэма и телом подталкивает к стене. А его шёпот, следующий за этим, вместе с ознобом проходится по коже: - Чего ты боишься, Уилл? Когда я вредил тебе? - Всегда, - не сразу отвечает он. Больше не нужен ни Ганнибал, ни его лечение. И не нужен он сам, как лекарство. Это всё не больше, чем эффект плацебо: даёт надежду, но не спасает. Грэму больше не нужно, чтобы его спасали. Он хочет тонуть в темноте, захлёбываться кровью, умирая на руках своего доктора. У его смерти будут его глаза. Лучше, если в темноте: не так страшно, когда их не видишь. Уилл готов. И он уже чувствует, как оружие своим холодом трётся о его шею. Готов ощутить, как пуля вонзится в пульсирующую мышцу, а кровь, горячая и липкая, зальёт кожу и одежду… Грэм замирает на вздохе. Своим телом Лектер прижимает его стене, спускает курок. Раздаётся негромкий щелчок. И ничего больше. Лишь воздух слабо пахнет порохом. - Н-не заряжен… - на выдохе произносит Уилл. - А ты думал, будет иначе? Это невежливо, Уилл: приходить в гости с оружием. Тем более ко мне. Пока глотку саднит от бешеного сердцебиения, а глаза начинают понемногу различать силуэты, к Грэму приходит осознание. Он ощущает собственную наивность, крайнюю степень беспомощности. Ганнибал, как и всегда, выходит победителем. Теперь Уилл полностью в его власти. И сейчас ему хочется съесть его живьём. Ганнибал крепко прижимает его к стене. Теперь ни вырваться самому, ни остановить его. Можно делать всё, что захочешь. Впиваться горячим ртом в надтреснутые губы, сжимать, кусать их, оттягивать, а после – ощущать привкус меди… Затем задержаться в этом лихорадочном поцелуе настолько, насколько позволят. И вдруг растерять остатки самообладания, когда Уилл рискнет противиться. Лектер слышит сдавленные звуки, знает, что ему не нравится. Но иначе нельзя. Поладить можно только таким способом. К тому же, если Грэм напал первым. Уилл наконец сбивает с себя Ганнибала, когда тот пытается проникнуть языком ему в глотку. Он чувствует, как слизь из рта скользит по подбородку вперемешку с собственной кровью. Так грязно. Грэм вытирает лицо тыльной стороной ладони и спускается по стене, чтобы перекатиться на пол. Его спина влажная, рубашка прилипает к телу. Лектер не против избавиться от неё и посмотреть на шрам внизу живота. Эту отметину, которую оставил он. Слышно, как подошвы тяжёлых ботинок стучат по ковру. Грэм убегает в сторону кухни. Здесь, в коридоре, по-прежнему стоит его запах. Ганнибал упивается им, лёжа на полу. Запах мокрого сена, миндаля и опавших листьев. Он завис в его мыслях. Настоящее наваждение. Оно возбуждает и рождает нестерпимый азарт. Лектер рукой хватается за воздух в надежде подцепить Уилла за ворот, притянуть и укусить в шею. Зубами, до крови. Да, он может бежать, если хочет. Пока. До тех пор, пока его снова не поймают. Ведь Ганнибал так жаждет несдержанности. Он уверен, что они поладят ещё больше, когда он окажется внутри. Уилл Грэм влетает в кухню и прижимается спиной к двери. Он судорожно ощупывает стены в поисках выключателя. И прежде, чем свет зальёт собой пространство, Грэма настигает страх того, что он может здесь увидеть. Паника – излишняя вольность, когда счёт идёт на секунды. Уилл не должен бояться. Даже если Ганнибал ведёт себя, как животное. Но и волка можно приручить. Возможность есть. Правда в том, что это возможно лишь когда он сыт. В кухне ничего нет. Ничего такого, что могло бы повергнуть в шок. Настораживает одно: здесь не прибрано. После вечерней готовки всё осталось на столе. А Ганнибал, аккуратный до чёртиков, такого бы себе не позволил. Кажется, будто бы оставили специально. Кажется, будто бы спешили. Он знал, что Грэм заглянет. Хотел закончить приготовления к ужину вместе с ним. Хотел разыграть всё, как нечаянность, например. За этим он погасил везде свет и создал иллюзию того, точно домом не пользовались несколько часов. Ведь иначе Уилл не вошёл бы. Всё выглядит противоестественным. Разделочная доска с половинками граната и соком, вытекшим на древесину. Или поверхность тумбы, как бы ненароком присыпанная мукой. Или кусок масла, уже подтаявший настолько, что нож больше не пронзает его, а как бы гладит. Так неестественно для Ганнибала – вести себя, как дома. Он бы не стал противоречить заведенным порядкам. А ещё запах. Сливочный, с щепоткой имбиря. Пахнет рождественским печеньем. Слишком просто. А Ганнибал редко готовит десерты, хотя его мастерство тому не уступает. Это походит на картину преступления. Уилл скользит по стене, садится на пол и запрокидывает голову. Ладонями он закрывает глаза и уже видит, как могло бы быть. Жертвой станет он сам. И будет неприятно, будет стыдно, будет до одури отвратительно, когда Джеку обо всём станет известно… Если он выживет. В обратном случае – уже всё равно. Грэм понимает, что Ганнибал не будет убивать его. Слишком грязно. Будет лишь издеваться. Утонченно, с неприсущей ему нежностью, заботой, как будто играя. Уилл нужен ему живым. Вернее так: просто нужен. Так сильно, что в следующую секунду, когда дверь откроется с размаха, Ганнибал накинется. Почти неслышно, с дикой грацией. Он прижимается к Грэму со спины, и тот не сразу осознает себя пойманным. Он чувствует, как пальцы левой руки силком проталкиваются в рот, а правой – разворачивают лицо на себя. Лектер хочет видеть, как взбеленится ужасом этот всегда холодный взгляд. Ему нравится, что Уилл хватается за рукава его рубашки, тянет вниз, пытаясь вырваться. Всё без толку. И, когда он начинает кусаться, Ганнибал всё больше забавляется. Он зарывается рукой в темные кудри, ерошит их, расчёсывает и, поднимая, целует в висок… Он играет. Ведёт себя так, будто сжимает не бывшего пациента психиатрической лечебницы, а комнатного пса. Уилл не понимает, что происходит. И вдруг прекращает все попытки вырваться. Ощущает, как влажные пальцы Лектера покидают его рот, а сам он немного ослабляет хватку. Этого хватает, чтобы перевалиться на пол и откатиться подальше, к кухонной тумбе. Не хочется бежать и прятаться. Он встаёт на ноги и, опираясь ладонями о столешницу, наблюдает за Ганнибалом. Хватит притворяться. Доктор признал, что он болен. Все признали. Пора признаться и себе. Когда Ганнибал снова приблизится, в его руке будет зажат нож. Лезвие не острое, вдобавок вымазано в масле. Широкой стороной оно легко скользит вдоль шеи. Этим Уилла Грэма принуждают не дёргаться и смотреть вверх. - Пользуешься тем, что тебе можно приходить ко мне без приглашения, - говорит Ганнибал, чуть наклоняясь к нему. – Если человек часто приходит в одно место, то у него либо связаны с ним воспоминания, либо он что-то ждёт. А что испытываешь ты, Уилл? Это привязанность. - Скажете, что не ждали меня? Признайтесь, что скучали. Ганнибал слишком тактичен: признаваться не станет. Он подаётся вперёд, сводя расстояние, разделяющее их, к минимуму. И протягивает свободную руку, чтобы взять Грэма за лицо. Скучал. Уилл Грэм чертовски красив, чтобы не скучать по нему. А сегодня особенно. Даже сам не мыслит, насколько. Невозможно спокойно смотреть, взгляд всё время скользит вниз… От воспалённых кровоточащих губ к ложбинке между ключиц на бледной коже и ниже, проникая под материал одежды. Хочется всё. И протянутая от Ганнибала рука не возможность невзначай коснуться, а предлог изучить. Он ведёт ею вниз, спешно перебирает пальцами между петель на рубашке Грэма, как по клавесину, уже чувствуя подушечками горячую кожу. Пока не остановят, когда спустится к животу. - Грубо, да? С твоей стороны было не лучше: проникать ко мне в дом, ночью, да ещё и с оружием… Ты не в себе? - Да, и давно, но рисовать часы – это не лучший способ приблизиться к реальности, - отвечает он. – И к вам. Но пока не наклоняйтесь так близко, нам ещё есть, что обсудить. - Темп задаю я, Уилл… не пытайся испытывать. Или хочешь умереть от удушья? Хочет удушье, но не смертельного, ведь это такая пытка. Уилл чувствует, как от высокой температуры волосы липнут и вьются локонами у шеи. Ганнибал перехватывает двумя пальцами у него где-то под челюстью, сжимает, точно и вправду собираясь задушить. Затем набрасывается, как дикая кошка, начинает кусать шею, полосуя и оттягивая кожу зубами, следом – языком, ощущая солоноватый привкус… А Уилл только чувствует, как кровь приливает к ушам. А ещё с бешеной силой стучит в виски, заглушает все звуки. Даже собственного дыхания. Он выгибается, позвоночником касаясь столешницы, в то время как руки хаотично цепляются за волосы и ворот Лектера. Испытывать? Кто здесь испытывает, так это Ганнибал. То, что он делает, чем пахнет… Вот что грубо – быть таким вызывающим. Уилл плавится, горит под его руками и в его запахе. До этого он говорил, что был не в себе. Он ошибался. Страсть и невероятное желание – вот что им владеет. Он бы хотел бороться. Но уже не в силах сопротивляться. Пока Ганнибал пробует на вкус шею и тело Грэма, тот издевается над собой не меньше. Своими силами. Его губы надкушены в кровь. Теперь она замедленно скользит по подбородку, пока не оказывается на языке Лектера. Уиллу всё нравится, но хочется большего. Большего в разы. И, когда Ганнибал отстраняется, он движется ему навстречу и снова переплетает руки на его шее. - Кажется, ты что-то хотел обсудить… - шепчет он, прижимаясь к Грэму всем телом. Если и разговаривать, то только молча. Телом, например, не используя речь. К чёрту слова: он всё знает. И просит замолчать Ганнибала, прижавшись губами к его горячему рту. Поцелуй выходит по-настоящему диким, с запалом. Настолько пьянящим, что Ганнибалу хочется упиваться, захлёбываться им. Тонуть в новых ощущениях и пропивать в них себя без остатка. И желание большего от всего этого убивает. Медленно и нежно. Но никто из них не стремится заходить дальше. Лектер обеими руками прижимает Уилла к себе, трётся о его бедра в попытке стать как можно ближе… Тот всего лишь дышит ему в шею, а он уже сходит с ума от возбуждения. Грэм почти не осознает, что делает. Сначала робко, после - резко и в исступлении – всё чаще старается задеть пахом желанное тело. Дыхание переходит на дробь. Он подаётся вперёд короткими толчками, забывает про стыд и, чтобы не дать сорваться этим унизительным стонам, кусает Ганнибала где-то за ухом. - Что же ты делаешь, Уилл… - выдыхает он и берёт его за подбородок, потому что хочет увидеть это лицо. Без маски гордости. – Так не терпится? Ганнибалу приятно осознавать, что именно он сделал его таким. Его творение. То, о котором были все мысли. Настоящее наваждение. Грэм действительно ему нужен. Во всех домыслах. Обладать, подчинять, воспитывать, хотеть – всегда. Единственный, без которого он не может. Единственный, кого боится. Рубашка неслышно сползает по плечам. Уилл Грэм тяжело дышит, смотрит на Ганнибала. Тот утыкается носом в изгиб между его шеей и ключицей, водит ладонями вдоль предплечий, после – ниже, подушечками пальцев по рёбрам… Грэму кажется, что если Лектер хочет получить большее, то он должен умолять. Ведь он – тот, кого ждали здесь больше всего… Так пусть Ганнибал встанет перед ним на колени. Когда он поднимет голову и посмотрит снова, Уилл кое-что увидит. Нет, не кажется. Так же, как сейчас на него, Ганнибал смотрел бы на Бога. Но это невозможно. Потому что ни он, ни сам Уилл в Бога не верят. И уже спустя пару секунд взгляд изменится. Грэм снова становится наживкой. Его хотят. Хотят съесть живьём. Встать на колени? Никогда и не перед кем. И Уилл Грэм – не исключение. Он его хочет. Он ему нужен. Но вставать на колени не будет. Гордость Грэма переливается через край и без этого. Его нужно осадить. Не Ганнибала. Осадить, взять верх, подчинить себе. Своей религии. Ганнибал замирает во взгляде на Грэма. Смотрит долго, убирает со лба волосы и ловит каждый его вздох. Остановка перед стартом. Это отвлекает. Он отвлекает, прежде чем ринуться, схватить Грэма за запястья и вывернуть ему руки. И одним резким движением развернуть к себе спиной, после – заставить нагнуться, прижав ему голову к столешнице тумбы. Этого хватит. Уилл уже не в том состоянии, чтобы противостоять. Тем лучше. Лучше для них обоих.* * *
На фоне дыхания Уилла, глубокого и ровного, слышно лязганье пряжки. Ганнибал спешно расправляется с ремнем. Доносится тяжёлый шелест ткани – его брюки коснулись пола с характерным звуком. Обеими руками он перехватывает Грэма между бёдер, чуть разводит их в стороны. Пространство кухни стало настолько горячим, как если бы включили духовку. Уилл в нем сгорает. Он чувствует, как прохладный кусочек чего-то, оказавшись на внутренней поверхности его бёдер, тает за несколько мгновений. И что-то маслянистое не слишком приятно стекает по ногам. Ганнибал в очередной раз зачерпывает из маслёнки ножом, тупым с обеих сторон, и касается им тугого сцепления мышц. Размазывает вокруг, наблюдает, как плавится и стекает вдоль кожи. Пахнет топлёным маслом. Этот ингредиент приходится очень кстати и тогда, когда дело не касается готовки. Лучше и не найти. - Понимаешь, Уилл, недостаточно смазать только дно формы. Необходимо пройтись и по стенкам, иначе пригорит, - поясняет Лектер, в то время как его пальцы осторожно проникают. Слышно, как он ощутимо скользит ими там, внутри. Жар везде. Внутри и вокруг Уилла Грэма. От него вздуваются вены на висках, руках, шее. Вены поют синими змеями под его кожей. Влажной грудью он прижимается к поверхности тумбы и ощущает, как мука, смешиваясь с его собственным потом, тестом комкается на теле. Вряд ли это будет съедобно. Не для всех. Этой ночью шеф-повар готовит для себя. Свой личный шедевр. Свой личный десерт. И он подаётся горячим. В своём увлечении кулинарией Ганнибал зашёл слишком далеко. О том, что такое слишком далеко известно по его преступлениям. Уилла Грэма тревожит вот что: Ганнибал способен зайти слишком далеко и сегодня. Если только уже не зашёл. Его грубость и искусанные губы Грэма тому свидетельство. И неважно, хочет Уилл этого или нет, но ему понравится. Или он просто стерпит. Как и всегда. Снова. - Ты слишком волнуешься, - звучит шёпотом у самого уха. За этим следует ощущение, как он пристраивается сзади. И сильнее давит на затылок Грэма, лишая возможности вырваться, и чуть отводит его ногу в сторону… - Хочешь всё испортить этим? И Ганнибал резко входит. Не полностью, где-то в половину, одновременно с этим рывком притягивая Уилла за волосы. Теперь его глаза, как и тело, становятся горячими. И вместе с каплями масла по ногам течёт ещё и кровь. А слёзы, постыдные и непрошенные, влажными дорожками застилают лицо. От боли дрожат мышцы, поддаются дикой конвульсии, сворачиваются в узел… Невыносимо жжёт. И хочется кричать. Но ему не дают. Грэм замечает протянутую из-за его спины ладонь, сжимающую половину граната и, не думая, впивается в неё зубами. Резко, как в припадке. Настолько, что сок рассыпается по его лицу брызгами. - Ничего не напоминает? – спрашивает Ганнибал. Он слегка покачивает бёдрами, по-прежнему путаясь пальцами в кудрявых прядях. – Было бы приятней, окажись сок горячим: больше походило бы на кровь. Но ты не убийца, Уилл, не убийца… Иначе мы бы не ладили. Уилл опирается локтями о тумбу. Металл приятно, но слабо холодит кожу. Хотелось бы прижаться к столешнице и лицом, но хватка Лектера не позволяет. Кажется, он смог бы лбом расплавить сталь, если прислонится… А боль постепенно подчиняет. Её пульсация распространяется по телу вспышками. И это вызывает привыкание. Грэм ощущает, как каждый его нерв находится под напряжением. Натянут до предела. Потому что Ганнибал больше не терпит. С какой-то болезненной злостью он двигается жёсткими толчками, надавливая пальцами на бёдра Уилла так, что после останутся синяки. Ганнибалу Лектеру хочется вновь пропустить через себя то ощущение, точно вокруг плавится масло… Ему не хватает этой горячей нежности. И, словно бы, самого Уилла. Он не хочет открываться. Скорее, Лектер убьёт его, если не почувствует то же, что удавалось прежде… Это животное желание наравне с потребностью. Невозможно пренебречь. - В прошлый раз ты был слабее, Уилл, - дыхание с трудом собрано в звуки. – И не был таким чувствительным. В прошлый раз? Грэм ничего не помнит. И не хочет притворяться, будто бы помнит. Прошлого раза не было, как не было и самого Уилла на этой кухне и в таком состоянии. Были пятна, разные: красные с чёрным и такие, разноцветные, как если бы на палитру художника опрокинули банку с водой… И там, среди оттенков, Грэм кое-что видел. Слишком реальное и чувственное для того, чтобы быть лишь картинкой в его воображении. Внезапно в разум вонзаются осколки. Осколки его воспоминаний. Ещё в руки, плечи, лицо. В ту ночь осколки были везде. Они задевали собой плоть, резали, оставляли шрамы… Не только на теле. - Видишь? – Ганнибал совершает резкий толчок, нагибаясь… В этот раз слишком болезненный: во взгляде Уилла, воспаленном и влажном, всё взрывается искрами. К сознанию возвращают через пару секунд, когда рванув за волосы, его заставляют повернуть лицо. И он замечает бледный шрам, исполосовавший щёку. – Видишь? Видишь, как ты отомстил? Хорошо, Уилл, какой ты хитрый. А теперь посмотри на свои ладони… Давно у тебя эти шрамы? Или скажешь, только заметил? Уилл Грэм не хочет отпускать металлический край столешницы, не хочет разворачивать ладони… Он не хочет видеть. Только сейчас не это важно. Важно прочувствовать, как Лектер гладит его предплечья и скользит по дорожкам вздувшихся вен. Или, перевернув ему ладони, с трепетом прикасается большим пальцем к белесым отметинам… Грэм готов поклясться, что не видел их раньше (или не замечал, потому что не обращает внимания на руки). - Ты испытывал смесь агрессии и страха, я видел подобное лишь раз, - начинает объяснять Ганнибал и становится немыслимо нежным. Ритм его движений слабый и лёгкий, точно он беспокоится повредить структуру. – Тоже от тебя, Уилл. И тоже, когда ты пытался убить меня. Эти попытки приносят тебя удовольствие большее, чем сейчас, любовь моя? Что ты ещё попытаешься сделать мне? Кажется, тебя не остановить… Но мы ладим, когда я оказываюсь внутри. Ладони Грэма прижаты к столешнице. Держа его таким образом, Ганнибал способен соблюдать плавный ритм, но не дистанцию. На разный манер старается притронуться. Или губами, прикасаясь к затылку, или щекой, норовя смахнуть волосы с шеи. Или носом, зарываясь в них же и цепляясь за запах. И ещё медля, языком, улавливая солоноватый привкус кожи. Уилл Грэм нависает над тумбой, ощущая, как мышцы живота сокращаются. Он бы смог расплавить ими металл при возможности. Дыхания не хватает. Оно срывается с губ, сухих и кровоточащих, пробивая горячий воздух. Как и дыхание Ганнибала, какое он чувствует кожей. В этом немом разговоре становится понятно, что они заодно. По крайней мере, сейчас, когда безумие Лектера заодно с его. Когда он ощущает его дыхание у своей щеки, внутри всё безумствует от иллюзии бесконечности. Движения столь лёгкие, приятные, что хочется во всём признаться, плюнув на гордость. Пылает и тлеет. Одновременно. Уилл не понимает, почему он до сих пор не взорвался. А Ганнибал чувствует, как вокруг плавится масло, горячее и нежное. И это ощущение захлёстывает с головой. Сегодня он видел боль, видел удовольствие… И Уилла, настоящего и во всей красе, продолжает наблюдать до сих пор. Следит за тем, как тот изгибается в позвоночнике, подаваясь назад, как меняется рельеф мышц на спине в движении… И это сводит с ума. От этого он закипает. Как и от ощущения его бешеного пульса на своём запястье. Посещает совершенно абсурдная мысль, что от такого темпа способны лопнуть вены. Бред. Его Уилл Грэм и не такое выдержит. Даже если Ганнибал сейчас вскроет ему их, и кровь начнёт пульсировать, вытекая, станет только жарче. Даже если он зайдёт настолько далеко, насколько ему позволят. А он этого не хочет. Не хочет повышать температуру, потому что Уилл может сгореть. Пространство в комнате будет раскалено до предела, когда Уилл начнёт понимать, что он на грани. На грани сознания от удушья из-за недостатка кислорода. И всего вокруг. Особенно от своих чувств. Но, едва дыша, он не хочет, что Ганнибал останавливался. Тот, обхватив Грэма за бёдра, наращивает темп. Он использует его, ускоряясь и ускоряясь, без мыслей о запредельной температуре. Смотрит на его спину, на локоны, прильнувшие к коже, на выступившие капельки пота, и чувствует, как его уносит. И прежде, чем всё пойдёт кругом, он почти упадёт на Уилла, чтобы впиться зубами ему в шею. - Попытаешься убить меня ещё раз? - А разве не ты убиваешь меня прямо сейчас? – слабо спрашивает Грэм, чувствуя, как силы покидают его. И в глазах потемнеет раньше, чем он ощутит последующую за этим вопросом пощёчину.* * *
В комнате тихо. Уилл Грэм не станет переживать, когда очнётся. Бывало, он просыпался и видел, что стоит на крыше собственного дома или лес вокруг, а здесь всего лишь обстановка столовой его психотерапевта. Уилл находится за столом. Он чувствует, как спину обдаёт теплом горящего камина. И ощущение метаморфической аморфности накрывает и тело, и разум. Это не хорошо, не плохо… Просто звучит одним минорным аккордом в глухих мыслях. Грэм смотрит на свои ладони, переворачивает их и видит шрамы. Хотя бы что-то осталось, и это успокаивает. Нет, есть ещё кое-что, но этого не видно. Где-то под одеждой находятся отметины, буровато-красные, напоминающие сдавленной болью о реальности происходящего. Также они есть и в его голове. Уилл улыбается собственным мыслям. Пусть улыбка и выходит немного дикой, но он здесь один, поэтому нечего бояться. Тепло камина напоминает, какой невыносимый жар стоял в пространстве тогда. Сколько времени прошло с тех пор, как с ним жестоко обошлись той ночью? Сейчас на нём чистая рубашка – это извинение или парадный дресс-код к ужину? Тогда, когда его сознание отказывалось существовать без кислорода, этот ход не имел бы смысла… Тогда всё не имело смысла. Кроме Ганнибала. Он был тем самым кислородом, которым упивался Грэм, цепляясь за жизнь. И за смерть. Где-то на периферии двух этих понятий, квинтэссенцию которых заключает в себе Ганнибал. Сейчас хочется его найти. Уилл хочет подняться со стула, но вместо этого только поворачивает голову и замечает кое-что. Кое-кого, если быть окончательно верным. - Джек, что ты забыл здесь? – голос покажется ему каким-то чужим. Или просто испуганным. От Кроуфорда, находящегося во главе стола, не исходит ни звука. Вряд ли он сможет кричать или разговаривать. Больше нет. Грэм слышит, как звучание механизма тележки для раздачи блюд всё приближается. Он спешит обернуться на этот звук. И вспоминает, что Джек часто встречал улыбкой предвкушения шеф-повара и его главное блюдо. Теперь ирония заключается в обратном. - Пирог с почками и гранатовым соусом, - привычно оглашает Ганнибал и улыбается. – Джек ничего здесь не забыл, он приносит свои извинения. Мне тоже жаль. Тебя ведь больше всего тревожило, что он будет думать, если увидит? Больше никогда он не вспомнит о тебе. О нас. И, что важнее, не даст показаний. Уилл Грэм не уверен, хочет ли он пробовать пирог. Старое ощущение – его горло сжимается в соломинку – признак астмы. Болезнь, когда случаются неконтролируемые перерывы дыхания. Но что лучше: смерть от удушья или голода? Не хочется ни дышать, ни есть. Без первого он долго не выдержит, воздух всё-таки попадёт в лёгкие, но без второго… - Жаль, что пирог закрытый… Я бы хотел видеть начинку. - Обернись, - Ганнибал отводит взгляд к краю стола. – Она перед тобой.