Coffee-mates

В костре большого города никогда не существовало банальной простоты, ведь она выветривалась из людей с пеплом загруженности, какой втирался в их кости с тщательным промыванием мозгов во благо «будущего», которого у них не было. У Чонгука, возможно, тоже никогда не будет будущего, ведь угли его глаз ничем не отличны от глаз человека, которому он протягивает теплый кофе в картонном конусе. Однако когда он смотрит на кофейные зерна, которые валятся из носа аппарата, то замечает, что, несмотря на их определенную одинаковость, они все же существенно отличаются. Возможно, и Чонгук от того человека все же отличается. Может быть грустным профилем или ласковым голосом, может быть размером шагов или цветом рубашки? Чон на пробу оглядывает невероятно просторное помещение, в котором немного пусто, потому что для покупателей поздно. За окном смеркается, и пламя города поднимается к небу из-за тех новых лампочек, которые вкрутили в фонари неделю назад. За окном, наверное, холодно, может быть немного ветрено. Перед окном медленно, но верно становится уютнее. Чонгук глядит на ухоженного мальчика, спрятанного в шарфик по нос, и ему становится теплее. У него маленькие кулаки, сжимающиеся поверх линии бежевых карманов пальто. У него обузданные свободой ветра волосы. Не слишком яркие, но все же теплые угли темных глаз. Чонгук тогда еще и представить себе не мог, как того зовут, потому что не его это дело узнавать, как кличут первого попавшегося покупателя. Однако на его собственной безразмерной рубашке, неаккуратно заправленной в джинсы, где-то под ключицей неказистое: «Меня зовут Чон Чонгук» — представляло его любому заходящему. Однако в тот миг, когда он подошел к округлой столешнице, Чон почувствовал, что должен сменить фамилию или, может быть, место жительства. Парнишка стянул c носа теплый шарфик, и Чонгуку от чего-то стало еще теплее; быть может, шарф — просто тряпка, какая скрывала лицо не только от холодна, но и от постороннего взгляда. У него ровная, но немного красная кожа щек и не слишком острый, но все же под стать моде, подбородок. Рваная в клочья нижняя губа, и при том гладкая верхняя. У человека без бейджика забавно дергаются брови, когда он мгновенно пролетает взглядом вдоль всех названий кофе и чаев, благо, не слишком разглядывая крайне разглядывающего Чонгука. Маленькие пальцы ложатся на светлую столешницу, и от чего-то Чону хочется их коснуться. — Мне, пожалуйста, — та тишина, в которой Чонгук успевает понять, как же его голос совпадает с внешностью. Такой робкий, но не тихий. Такой взрослый, но при этом без пяти потерянный и детский. Романтичные сопли? О да, Чонгук чувствует, что они вот-вот польются у него из носа, если этот мистер «Никто» так и останется для него никем. У него предательски колет на затылке, и воет в сердце, поэтому, когда он подносит пальцы к кассе, то они мелко вздрагивают. — Может, какао? — Чонгук сам от себя этого не ожидал. Ни один кассир никогда не диктует, что покупать, но ведь Чонгук в этой истории особенный кассир и, может быть, «Никто» — особенный покупатель. Чонгуку улыбаются коротко, скромно, как улыбаются незнакомцу, который вдруг предлагает тебе какао. Но ему кажется, что «Никто» улыбается счастливо, будто бы именно какао ему и нужно. — С корицей и сливками, если можно, — «Никто» думает, что Чон Чонгук очень привлекательный парень, но не настолько, чтобы ради него откладывать чаевые. Чонгук отходит в сторону темных глаз огромных кофе-аппаратов и начинает творить какую-то кофе-магию, дергая ручки, слабо нажимая на кнопки, быстро перемешивая молоко и выкручивая воздушные завитки сливок поверх ароматных разводов напитка. Чимин все же думает, что оставит чаевые чуть позже. Чонгук думает, что ему не нужны чаевые, он просто надеется, что «Никому» понравится и он придет еще и, может быть, попросит какао со сливками, а может быть, захочет познакомиться? — Разве это правильно, что в кофейне делают какао, Чонгук? — этот вопрос был настолько в лоб, что Чонгук немного растерялся и затормозил с тем, чтобы воткнуть палочку в подушку мягких сливок. Если признаться, то он все делал максимально не спеша, чтобы «Никто» постоял за его спиной подольше и, может быть, чтобы оценил стиль мягкой рубашки. Если честно, то «Никому» кажется, что эта рубашка Чону не нужна. У него прекрасная спина, слабо выпирающая лопатками и держащаяся крепкой осанкой. У него руки, напрасно заключенные в рукава синей ткани. На нем из одежды всего рубашка да брюки, но, кажется, что в этом Чонгуку жарко. — Разве это правильно, что ты знаешь мое имя, а я твое нет? — наперекор самому себе он общается с «Никем» ужасно неофициально, за это его вполне могли бы уволить. Однако «Никому» очень нравится этот его вопрос, и он стягивает с какао немного сливок даже с большим обожанием, чем Чонгук смотрит на его руки. — Чимин, — пальцы его греются о стакан, а он сам не знает, что приложить к диалогу с человеком, которого знает ровно настолько, насколько дошкольник высшую математику. Чонгук показался Чимину чем-то высшим. Может быть из-за роста. — Тебе нравится какао, Чимин? — Чонгуку нравится это имя, он хочет выписать его еще раз на картонном стаканчике, а потом еще и еще, а однажды увидеть это имя над своем сердцем, на затылке, может быть в паспорте. Он никогда бы не подумал, что это навязчивое «я люблю тебя» приплетется к невысокому человеку его же пола. К человеку с невероятно прекрасным лицом, с ярчайшими глазами, с руками, которые такие же, как у всех, но уже не совсем. Он никогда бы не подумал, что не пожалеет об этом. — Мне нравится то, как ты его сделал, — улыбка тянется от левого до правого края губы, он смахивает с нижней пену сливок и проглатывает какао. В Корее модно Американо, может быть просто черный кофе, иногда Бабл Ти, но не какао. Это напиток детский. Там много молока. Может быть, взрослые люди такие серьезные именно потому что им не хватает молочной нежности? Может быть, им не хватает немного сливок или нотки корицы, может быть, немного шоколада и, в конце концов, тепла? Может быть, им не хватает немного Чонгука, который предложил бы им его? Этот парень будто бы приложил к жизни Чимина подорожник. — Я могу делать его каждый день для тебя. Знаешь, Мокко с ванилью или какао с зефиром, может быть, шоколадный шейк? — Чонгук замечтался, возможно, ему подумалось, что он говорит это про себя. Возможно, именно поэтому он уложил подбородок в свои руки так расслаблено и посмотрел на Чимина так непринужденно. Возможно, им обоим не хватало немного мечты. Чего-нибудь воздушного и сладкого. Возможно, Чимин надеялся, что снимет жар в горле, но, проглатывая какао максимально быстро, делал все только хуже. Чимину хотелось смеяться от такого слащавого пикапа и хотелось любить этот пикап за его слащавость. Чимину хотелось сказать о том, какой же мечтательный придурок тут работает и ему хотелось забрать этого придурка с собой. Он хотел вылить это какао ему в лицо, чтобы показать, что это не так просто дается, а еще хотел выпить немного Мокко с ним где-нибудь у перевернутой кровати. — Может быть ты пригласишь меня на свидание в таком случае? — и Чимин сказал это неспроста, он куснул пунцовую губу, когда настороженность заныла в его затылке. Ему подумалось, будто за этой располагающей улыбкой услышится четкое «нет» или, быть может, Чонгук очень безответственный кофе-мастер и сделает свой шедевр лично Чимину только однажды, скорее всего, на прощание. Все же тогда Чимину на туристическом не предлагали урока чудес. — Если ты согласишься, то я приглашу тебя на сотню свиданий, — Чонгуку вдруг стало легче, и мягкая теплота растекалась у него под ребрами, его сердце легко поднималось ближе к коже, и на ресницах почему-то налипла влюбленность. Такая невесомая, но ощутимо приятная, превращающая незнакомого человека в того, кого Чонгук знает, казалось, всю жизнь. Чону подумалось, что он вгляделся в Чимина настолько, что никогда не сможет забыть. Прошло гребаных десять минут. Ровно десять минут от момента, когда солнце мазнуло последним лучом по асфальту. Ровно десять минут от момента, когда последний посетитель вышел отсюда. Ровно десять минут от момента, когда сюда вошло его будущее. — Так ты будешь не против субботнего вечера вместе? Может быть, в кино? — Чонгуку показалось, что пора закрывать заведение, укладывать кофейные автоматы на боковую и задвигать стулья, отправляться в далекое плавание до дома. Он посмотрел на Чимина еще раз и плавно выпрямился. Нет, поправочка… Чонгук не переставал смотреть на Чимина вообще. — Ты целуешь людей только на первом свидании? — брови «Того самого» дернулись так же забавно, как когда он был «Никем». Пустой стаканчик полетел в вытянутую урну. Ладони Чимина прижались к нежно-бежевой столешнице. — Что? Его губы прижались к губам Чонгука и бережно перебрали по ним пару раз. Та секунда, какую Чимин целовал Чонгука, отдавалась в ушах второго звоном мелочи. Это сдача сыпалась в нескончаемый карман их будущего.