Sonne

Пиковый король всегда был наполнен тьмой.       Он отличался от всех остальных, и знал это прекрасно, предпочитая держаться особняком. На душе у него скреблись самые темные демоны, шептали на уши свои зловещие мысли, ехидно улыбаясь зловонными ртами. И не было ничего, что могло бы противостоять мгле, которую он нес с собой по жизни, с каждым шагом, с каждым вздохом.       Оставалось только запираться у себя, в темной высокой башне, уходящей под самые облака, налитые грязно-лиловым. Рвать и метать, упорно полосуя тренировочные манекены ключом, выпуская свою тьму и насыщая ею каждый сантиметр своего окружения. Рваными линиями рассекать воздух, шаг вперед, два назад — почти танец. Мрачные примитивные танцы, которые танцевать может разве что разбушевавшаяся нечисть.       Его чурался всякий, кто подошел слишком близко, кто заглянул в его красные глаза, горящие адским пламенем, но при этом чернее ночи. Люди были мелочны и ненадежны, они копошились под ногами, кривили лица и хмурили брови при одном его виде, и он сполна отвечал им взаимностью. Они были слишком мелочны, слишком глупы для него. Демоны шептали тревожное, змеями шипя о страшных грехах. О том, что надо сделать с ними всеми. А потом к нему подошел один паренек, протянув свою белую руку. Зонтик был высок, как раскидистый дуб, тонок, как прут и бледен, как смерть. Пиковый Король был кромешной кладбищенской тьмой, а вот Зонтик был холодным светом зимнего солнца.       Он сидел совсем рядом, под самым правым боком, сбивчиво дыша, отчего треугольные плечи ходили ходуном. Он был подобен тончайшим фарфоровым куклам, легок и эфемерен, а от белой кожи волнами шел самый настоящий свет. Холодный и колючий, он не грел и не покровительствовал всему живому, восходя среди белой пустоши Клонпространства, так похожую на заснеженные пустыни. Он манил и притягивал к себе, ледяными иглами охлаждая горящие в душе пожары. Свет лился бесконечным потоком, и демоны отступали, испуганно вереща и скаля черные клыки. — Здравствуй. А в ответ тишина.       Зонтик слегка помрачнел, и внутри ледяной души его что-то смутно закопошилось, но стоило Пиковому Королю наконец взять протянутую руку, душа спокойно улеглась и затянулась крепким льдом. Рука была такая же холодная и тонкая, сухая и очень приятная на ощупь, и Пиковый Король не без удовольствия сжал ее, аккуратно, чтоб не разбить тончайший фарфор в своих темных пальцах.       Зонтик учил Короля писать картины, приходя иногда в самое сердце его темного королевства, окутанного тяжелыми туманами. Писал вместе с ним, смотрел за тем, как пишет он сам, писал его. Картины приносили странное умиротворение, а акварель светлыми пятнами ложилась на белоснежную бумагу, и рисунки получались такими же светлыми и исполненными солнца, как и сам Зонт.       Это было бы похоже на дружбу, если не считать, какими исковерканными они оба являлись. В своих изломах они нашли друг друга, и каждая трещина и дыра одного изломанного сердца сполна заполнялась другим.       Зонт успокаивал злобный шепот в его голове, и вместо черного смеха в голове вставал приятный белый шум. Мягко касался сухих волос самыми кончиками фарфоровых пальцев, со странной нежностью оглаживал все острые углы и выступы, отшлифовывая его колючую натуру. Разница между ними была лишь в том, что иглы Пикового короля отравляли чернотой все вокруг, тогда как Зонтик об эти иглы кололся сам, и растаявший лед бежал из глаз, блестя на светящихся щеках.       В особенно зябкий вечер Зонт привычным жестом берет Короля за руку и выводит в центр темного зала. Пик никогда не умел хорошо танцевать — Зонт ведет его, а он пару раз оступается, неловко переставляя одеревеневшие ноги. А Зонт движется тихо и плавно, скользя по полу, словно вышедшее из потустороннего мира приведение. Это пустое дурачество с их стороны, и Король от каждого шага дышит все ровнее, темнота отступает все дальше. И Зонтик набирается смелости, смотрит Пику в глаза, долго и протяжно. В глазах целая книга, ее можно читать месяцами, но сейчас времени так мало, что Пик бездумно смотрит сквозь строчки, запинаясь все больше и больше, не замечая, как они оба останавливаются посреди залы.       Пиковый Король слегка грубо хватает Зонта за плечи, на что Зонт вздрагивает. Никто не издает ни звука, кажется, оба общаются посредством телепатии. Между глазами происходит диалог, не слышимый, но отчетливый до боли. В голове вдруг каша, но действовать легко и просто. Приятный холодный свет заполняет Пикового Короля с головой. Хрупкий фарфор в черных руках ломается очень легко.

***

      Об этом не говорил никто — по крайней мере, не при Пиковом Короле. Да ничего и не изменилось — взгляды у всех стали тусклее, лица грустнее, вот и все. Разве что Куромаку теперь стал поглядывать на Пика чаще. Куромаку был на Зонта похож своим тонким станом, был столь же холоден, как январские стужи, только вот не светился блеклым потусторонним мерцанием. Быть может, и был когда-то, как и Зонт, ярким солнцем, да только угас почему-то и обратился в серый прах.       Но Куромаку не говорил ничего, молча буря Пикового Короля тяжелым взглядом. Но этот взгляд был Королю совсем непонятен, света он в нем не видел, поэтому они оба расходились, поджав губы и скорбя об утерянном. Пиковый король всегда был наполнен тьмой. Только вот теперь над душой его, озаряя все серебряным мерцанием, сияло ярчайшее в жизни солнце.