inscription

Чон Хосок больше всего жалеет лишь о том, что появился на свет. Родиться ему стоило немалых усилий и мук, и он слишком сильно благодарен матери за то, что дала ему такую никчёмную и ненужную жизнь (которую он, между прочим, проживает зря); он просит лишь банального счастья и благословения от Бога. Вот только всё задаётся не по тому ритму, а судьба разворачивается в противоположную сторону и плетётся совсем неизвестной дорогой, то сворачивая не на том углу, то обрезая наперекосяк. Рано или поздно это должно было случиться. Руку хочется полностью отпилить, чтобы не видеть те заносчивые цифры на внутренней стороне предплечья, что напрямую ведут отсчёт его жизни. Чёрные угловатые знаки ровной линией располагаются на левой руке и каждый божий день напоминают о скорой гибели и потере чего-то важного (собственной души). Ему всего лишь двадцать один год, а умирать в столь юном возрасте хочется не каждому. Точнее, умирать вообще никому не хочется. Однако судьба поступает по-другому. Ему хочется громко кричать и протестовать, что это слишком подло - вот так просто взять и забрать всё, что получил и заработал. Ему обидно за себя и всех остальных живущих на планете - таких же недовольных и упирающихся за своё существование, бастующих против судьбы и самих себя. Они считают это подлым поступком и плевком в их сторону, но всё равно ничего не могут с этим поделать. Хосок размазывает чёрную акварельную краску на руке и мечтает поскорее умереть, чтобы наконец перестать каждый чёртов день видеть дотошно приевшиеся и размытые цифры на тонкой коже. У него "160319 19:03" выгравировано аккуратным шрифтом, и чёрная надпись в душу и в сердце противно въедается вместе с ядом. Он хочет скрыть всё это под толстым слоем тёмной густой краски, и, когда тонкая кисть в очередной раз проходится вдоль предплечья и размазывает тёмную жидкость, он чувствует лишь подступающую к горлу тошноту и резкий противный запах отравленного им воздуха. По ладони скатываются несколько капель и тут же падают с кончиков пальцев, окрашивая пол в бурые разводы и непонятного цвета пятна. Она, кажется, никогда не сотрётся и будет напоминать о себе оставшиеся несколько месяцев всю жизнь. — У нас осталось около тридцати восьми лет, чтобы с благополучием прожить эту жизнь. — Чимин закатывает край рукава белой рубашки и проводит пальцами по выстроенным в один ряд цифрам. — И столько же, чтобы провести оставшееся время друг с другом. Пак говорит, что у Юнги на руке такая же дата (точь-в-точь, только разница в одну минуту) - и это самое лучшее, что случалось в его жизни. На его коже красуется "540617 13:12", а Хосок искренно рад за него. Потому что умереть раньше времени ему судьба не позволит. Чужая улыбка вызывает лишь противные расползающиеся по коже мурашки, а глаза остаются такими же пустыми, как и раньше - лишь отражают саму реальность. — А кто первый? — Я. Это странно признавать. Но умирать уже как-то не хочется. Ким Тэхён появляется в его жизни слишком рано и слишком поздно, когда веры уже нет, а Бог покинул. Светловолосый мальчишка был словно солнцем в обычные пасмурные дни - в холодную погоду он всегда делился своим кофе, а ещё заматывал на чужой шее тёплый шерстяной шарф красного цвета (Хосок его не очень любил, потому что кололся). У Тэ улыбка квадратная и смех живой, подбадривающий и согревающий душу, особенно разъедающий лёд в чужом сердце. Чон жалеет, что такое произошло с ними, потому что не так все должно быть. Он не должен был встретить такого красивого и ярко светящегося Ким Тэхёна на пороге собственного дома, трущего холодные ладони и умоляющего впустить его погреться. Они вообще не должны были в этой жизни пересекаться. Хосок замарывает очередной некогда светлый лист и ругается про себя. — Хён, а покажи цифры на своей руке. Тэхён интересуется совершенно случайно, а потом закатывает рукав свитера и показывает свою надпись "660515 16:08", невесело усмехаясь и говоря, что Бог наградил его такой долгой жизнью. Он не грустит и даже не радуется, лишь молча смотрит в потолок и держит в руках хосоковы тонкие кисти, измазанные в тёмной краске. Хосок, кажется, умрёт быстрее на несколько десятков лет, и от этого ничуть не легче - надпись на руке жжёт кожу и больно выжигает аккуратные кровавые раны, в очередной раз напоминая о себе и о чужой участи. — Моя смерть придёт в старости. — Ким задерживает дыхание и задумчиво перебирает чужие тонкие пальцы в своей руке. — И даже думать не хочется о ней. Хосок чертит ровные чёрные полосы на своих кистях, как предсмертное клеймо, и просит младшего на мгновение подержать грязную коробку со старыми акварельными красками. Ким одной рукой держит, а второй сжимает пальцами кожу на чужой левой руке и аккуратными ровными движениями проводит по тонким венкам и чёрной впечатавшейся надписи. Там выгорает неожиданная дата, до которой, вроде как, две недели осталось (если не меньше), и которую ждать нужно как судного дня. Тэхён кивает молча и, кажется, вообще никак не реагирует - ему словно всё равно на чужую потерянную и тускнеющую душу, выгорающую по маленьким кусочкам. Словно всё равно на самого Хосока. Ким хочет спросить что-то, а потом осекается и молчит долго, будто бы по полочкам перебирая все мысли в своей голове; у него вариантов не так много, и, в принципе, их вообще нет. Закончились. Хосок не хочет смиряться с этим раздражающим и обидным фактом, но своё поражение в этой борьбе ему приходится принять, лишь на мгновение поддавшись противнику. Лишь на мгновение распотрошив старые не зажившие шрамы и заново отодрав сухие ранки на коже. Чон вздрагивает и моментами проваливается в пустоту, будто бы выпадая из реальности; пальцы на руках судорогой неестественно сводит и ломает, будто по каждой тонкой косточке, а ещё голова словно трещит и раскалывается на части (но из-за подобной ерунды он не собирается останавливаться). Хосок догорает быстрее пепла. — Я буду рядом. — Ким крепко хватает за руку и упрямо сжимает в своей ладони, стараясь успокоить себя и бешено бьющееся сердце в груди. — Обещаю. У Хосока внутренняя сторона предплечья по-прежнему в чёрный выкрашена, и чёткими цифрами надпись выделяется с именем Тэхёна чуть ниже, словно клеймо, оберегающее его всю жизнь и посмертно. Он оглаживает указательным пальцем выпуклые буквы и лишь сравнивает шрифт - ему всё равно, что получилось неровно, плевать, что размазано из-за тэхёновых не прекращающихся слёз и непреодолимых обещаний встретиться в следующей жизни. Старший лишь кивает отрешённо и тянется за последним поцелуем. Рано или поздно это должно было случиться. А отпускать жизнь, как и тёплую ладонь Тэхёна, совсем не хочется (как и отпускать самого Тэхёна). Но судьба тварь последняя, которая никого не жалеет. И Чон Хосок уже не думает ни о чём. Больше всего он жалеет о том, что вообще появился на свет.