Мёртвые парни не говорят «нет»

Музыка в спортивном зале их школы играет так громко, что Ричи чувствует, как вибрирует его грудная клетка. Вернее, вибрирует всё вокруг: стены, пол, потолок, импровизированная сцена и ученики с преподавателями — от незаметных глазу колебаний воздуха всё будто бы мерцает. Ричи любит, когда всё так: шумно, бешено и клишировано (организаторы вечеринки в честь Хэллоуина поправят: «традиционно»). Полумрак и маски хотя бы скрывают лица одноклассников, которые давно надоели друг другу. В любви Ричи к подобным мероприятиям нет ничего особенного. Какой-нибудь писатель-эстет мог бы сказать, что Тозиер пытается спрятать в шуме вечеринок своё громкое сердцебиение, но сам Ричи с удовольствием послал бы мыслителя такими словами, что мамаша Эдди, наверное, упала бы в обморок. (Как и сам Эдди) (Но это другая история) Романтические книжки, которыми зачитываются девчонки (Бев — не девчонка!) — не про него. Он (не)герой совсем другого ранга: вместо подвигов у него на счету разве что стопка предупреждений (каждое — «последнее»), подписанных твердой рукой директора школы. Сегодня, стараясь не нарушать своих же традиций, Ричи пришел на праздник, только чтобы веселиться и подливать в пунш алкоголь: невинное занятие каждого мелкого школьного хулигана. И не то чтобы он хулиган — так, заноза в учительских задницах. Могло быть и хуже. Могло быть и лучше. Ричи мог бы стать и полным мудаком, и пай-мальчиком, если бы постарался, вот только зачем ему это?.. Намного лучше болтаться где-то посередине и быть никем — меньше чужого внимания, меньше проблем. Ответственности — тоже меньше. В свои семнадцать лет Ричи до смешного грустно осознавать, что в нем уже слишком много невысказанных обид на родителей, чтобы быть примерным учеником и сыном, но ещё слишком мало амбиций, чтобы затевать глобальный бунт. Он жалкий. А разве нет? Быть обычным — не круто и не модно, про таких ребят не говорят по телевизору, на таких не западают девчонки. (Пункт «однажды я спустился в канализацию и победил там ебучий вселенский ужас, притворяющийся умственно отсталым клоуном» вряд ли впишешь в мотивационное письмо для поступления в универ) (К сожалению) (Не это ли все имеют в виду, когда говорят, что система образования катится к чертям?..) Ричи — не полоса в газете, не скандальный школьный слух, не блокбастер из кинотеатра. Скорее уж, тупой подростковый сериал с элементами дешёвого хоррора, чем «умная книга не для всех». От словосочетания «глубокий смысл» Ричи вообще тошнит: он знает парочку других глубоких вещей, которые приносят куда больше удовольствия. Эдди, конечно, говорит, что Ричи ребёнок. Ричи, конечно, шлёт Эдди нахуй. (Хоть он и согласен с ним) (Эдди об этом знать необязательно) Громкую музыку, доносящуюся из спортивного зала, слышно в любом помещении школы — слова сливаются вместе, мелодия упрощается, остается только упругий метроном басовой партии. Стоя перед заляпанным зеркалом в мужском туалете, Ричи ещё раз бегло осматривает себя, убеждаясь, что идея его костюма по-прежнему до нелепости хороша: немного лени и больной фантазии способны сделать приличного зомби из кого угодно. Алгоритм прост: 1) пачкаешь всю одежду 2) правдоподобно рвёшь её в безопасных местах 3) пачкаешь себя 4) тренируешься говорить слово «мозги» загробным голосом и страшно закатывать глаза Тозиер поправляет съезжающие по носу очки и на несколько секунд задумывается, насколько нелепо быть зомби в очках. Решив, что не нелепее, чем всё его существование, Ричи пожимает плечами и выходит в коридор. Свет выключен, фонарные отсветы воровато скользят по шкафчикам с вещами и стеклу на доске почета. Обычно двери классов запирают на время праздников, но уборщик всегда готов по-братски одолжить ключи за двадцатку — из кабинета географии доносятся стоны вперемешку с хихиканьем. Проходя мимо, Ричи презрительно фыркает — так, словно бы он выше всего этого. Получается не слишком убедительно. (Даже по его собственным меркам) В спортивном зале он сразу ныряет в толпу, в чужое фриковатое веселье. Со всех сторон на него глазеют уродливые тыквы, унылые старшеклассники пытаются делать вид, что действительно умеют танцевать. Выстроившиеся вдоль стены учителя навевают смутные ассоциации с тюремными надсмотрщиками, хотя даже в тюрьме больше поводов для веселья, если подумать. Ричи находит Билла и Бев («Бонни и Клайд? Лучше бы Твидлди и Твидлдум») и врезается в них намеренно, запрокинув голову, вытянув руки, приоткрыв рот и скосив глаза. В его воображении именно так выглядят зомби и сегодня с ним никто не смеет спорить. В конце концов, на его футболке написано «Мёртвые парни не говорят “нет”», и Ричи гордится этой надписью. Бев хихикает и щёлкает его по носу, Тозиер клацает зубами прямо около её пальца. — У пунша сегодня странный привкус, да, Ричи? — Действительно, — Тозиер ухмыляется. — Понятия не имею, кто в этом виноват. — Я же говорила! — Бев поворачивается к Биллу. — Ты должен мне доллар. Билл в ответ хмурится, смотря куда-то за спину Ричи, и медленно говорит: — Не смей смотреть назад. С таким же успехом он мог бы сказать: «Не думай о сексе». Или: «Ради исключения сделай домашку сам». Или: «Помолчи хоть секунду». Конечно же, Ричи не слушается. Да ладно, когда он вообще хоть кого-то слушал — мальчик с вечно поднятыми вверх средними пальцами и очень грязным ртом. «Авторитет» — ругательное слово. Слушаться — это не про него. Ричи оглядывается. И мгновенно об этом жалеет. Красный нос, размытый грим, словно отваливающаяся от лица кожа, широкая улыбка и не просто грязная — замызганная, противная, потерявшая свой изначально яркий вид одежда. Ричи шумно сглатывает — клоуны не входили в его сегодняшние планы. К старшекласснику в гриме подходят друзья, они трогают ткань чужого костюма, рассматривают детали, смеются, и клоун растягивает губы в широкой ответной улыбке. Это навевает воспоминания. В голове будто прорывает плотину, и некогда пережитый ужас вновь застилает сознание, наполняет легкие, холодит грудь за рёбрами. Словосочетание «паническая атака» не имеет никакого значения — какая, к черту, разница, как называть состояние, от которого хочется вывернуться наизнанку и приложиться виском об угол стола?.. Ричи тошнит. Он застывает, не в силах отвести взгляд, и только когда Билл осторожно касается его руки, понимает, что на пару секунд забыл, как дышать. Сердце стучит сильно и быстро, окружающий мир кажется будто бы ненастоящим, кожу изнутри колет тысячами игл. Словно через вату Ричи слышит обеспокоенные интонации Бев и, поворачиваясь к ней, бормочет что-то невнятное про духоту в зале. Глаза у него открыты, но он не видит почти ничего вокруг себя, ноги двигаются сами, через мышечную память тела. Ричи срочно нужно выбраться на улицу — подальше от человека в костюме, подальше от спортивного зала и толпы. Любой ценой. Напоследок каким-то краем сознания он замечает, что Билл останавливает Бев, когда та порывается выбежать из зала следом. Ричи поблагодарит его позже.

*

Привалиться к прохладной стене подсобки, сжать кулаки, вспомнить, что у тебя есть части тела — руки, ноги, пальцы, голова — и что они на месте, они могут функционировать. Провести ладонями по холодному асфальту, немного царапая кожу. Глубоко вдохнуть. Медленно выдохнуть. Ричи может с этим справиться. Ричи может справиться со своей фобией ёбаных клоунов, потому что он больше не ребенок, он уже давно должен был к этому привыкнуть. В голове назойливо звучит голос Эдди: «К такому не привыкают, придурок!» Ричи подтягивает колени к груди и утыкается лбом в сложенные руки. Слова Эдди эхом отдаются в повисшей тишине. Ричи ведь придумал их себе, правда? Или… нет? На всякий случай, проверяя своё представление о реальности, он сдавленно сипит: — Иди нахуй, Каспбрак. И тут же слышит в ответ возмущенное: — Сам иди, придурок, я тут помочь пытаюсь! В следующее мгновение Тозиер получает пинок по ноге и шипит, вскидывая голову, обиженно потирает пострадавшую голень. Полумрак подворотни между зданием школы и подсобными помещениями освещается только маленькой лампочкой, висящей на голом проводе, но этого вполне хватает, чтобы рассмотреть главное. Эдди действительно здесь, собранный и немного раздраженный, как и обычно. Он стоит рядом, требовательно сложив руки на груди — в такие моменты Каспбрак похож на свою мать больше, чем ему хочется признавать. На нём красуется костюм ёбаного доктора, и Ричи просто не может в это поверить. Доктор. Даже никаких кровавых следов. Даже без шприца в руках. Просто доктор. Невообразимо. — Ебать меня в рот, — еле слышно выдыхает Ричи, — никто на свете, кроме тебя, не думает, что врач — это страшно, Каспбрак. Эдди медленно вскидывает бровь вверх, затем говорит: — Ебаться в рот — негигиенично, к слову. — Пристрелите меня, — стонет Ричи. — Ты серьёзно хочешь поговорить об этом сейчас? — О процессе орального секса? — Господи… Ричи снимает очки, легкомысленно оставляя их прямо на асфальте рядом с собой, и с силой трёт лицо грязными ладонями — образу зомби не помешает чуть больше правдоподобности. На обратной стороне век появляются красные вспышки, и это немного отвлекает, дышать становится легче. Хорошо бы ещё и сердце перестало так громко стучать. Хорошо бы на самом деле стать зомби — у мертвецов ведь нет глупых фобий. Они не страдают из-за дурацких воспоминаний, их мало заботит собственное прошлое, они не могут смущаться и трястись от страха. С другой стороны, дрочить и есть фастфуд они тоже не могут — и это, пожалуй, серьёзный минус, на который невозможно закрыть глаза. Эдди не двигается с места, и Ричи, близоруко щурясь, снова вскидывает голову. — Чего тебе? Каспбрак делает шаг вперёд, очевидно, чтобы сесть рядом, но, брезгливо осмотрев грязный асфальт, решает всё-таки остаться на ногах. Со стороны они наверняка выглядят нелепо — полумёртвый грязнуля и идеально причесанный парень в накрахмаленном белом халате, — но Ричи привык к нелепости, он живёт с ней всю жизнь. Эдди, в свою очередь, привык к Ричи. Никто из них так и не привык к паническим атакам и кошмарам. — Ничего, — с деланным пренебрежением бормочет Эдди, а потом невольно выдает себя, тихо и словно бы нехотя спрашивая: — Полегче? Ричи кивает. Эдди смотрит на него ещё несколько секунд, прислоняется плечом к красному кирпичу подсобки и вдруг растягивает губы в улыбке. — Вырядился зомби, потому что не хватает своих мозгов? Решил поживиться хотя бы чужими? Ричи щурит глаза, принимая правила игры. Он не может отказаться от этого — это сильнее воли, сильнее здравого смысла, почти рефлекс. Провокациям невинного-ребёнка-Эдди невозможно противостоять. — Не переживай, твои жрать не буду. Они наверняка так пропитаны медикаментами, что на вкус как зубная паста. Эдди прикладывает ладонь к груди и вскидывает брови. — Думал о вкусе моих мозгов? Польщён. Ничего более возбуждающего в жизни не слышал. Ричи показывает ему средний палец — любимый аргумент в любом споре. Эдди снисходительно хмыкает, не меняясь в лице. За годы их дружбы он, наверное, видел вскинутый средний палец Ричи чаще, чем слышал от него что-то поддерживающее, искреннее и приятное. Друзья не ведут себя так, человеческие отношения так не работают. Там, где должны быть парные браслеты и слащавые поздравления с Днем рождения, у них есть только грязные шутки и не слишком-то оригинальные оскорбления. Порой Ричи искренне не понимает, почему Эдди всё ещё здесь, с ним. Порой он думает, что его средний палец магическим образом скрепляет их дружбу, будто земная ось. — Я не пойду обратно в зал, наверное, — после краткой паузы говорит он. — Пунш всё равно дерьмовый. Эдди задумчиво хмыкает. — Это предложение погулять? — уточняет он. — Нет. — А-а, — Каспбрак покачивает в воздухе указательным пальцем. — «Мёртвые парни не говорят “нет”». Ричи во второй раз за вечер страдальчески стонет. — Тогда, видимо, у меня нет выбора. Эдди довольно кивает, а потом протягивает Тозиеру руку. Ричи смотрит на идеально чистую ладонь, и, принимая помощь, уточняет: — Не боишься сдохнуть из-за грязи на дороге? — Ну, ты-то ещё живой, — он брезгливо вытирает руку о белый халат. — Чудо, блядь, света. Не забудь очки. Ричи подбирает их с земли. — Да, мам. Спасибо, мам. — Ну, и кто из нас зануда? — Ты. На улице тихо. В огромных окнах спортзала беснуется цветомузыка, но нелепые попсовые песни становятся почти неслышны, стоит лишь пересечь дорогу. Горящие точки фонарей похожи на нитку бус, протянутую вдоль домов. Ричи — самый обычный, он совсем не романтик, но в этот момент, шагая бок о бок с единственным мальчиком-врачом во всём городе, он чувствует себя и живым, и мёртвым одновременно, и это чувство кажется ему пьянящим, чарующим, самым сильным из всего, что он когда-либо испытывал. Сердце бьется ровно и тихо. Ричи больше не паникует. Он ни о чём не жалеет. Он смотрит себе под ноги (очки почти съезжают с носа) и неслышно бормочет: — Это всегда ты.

*

— У нас тут прям как в начале очень херового анекдота: типа, встречаются однажды зомби и врач… — И что потом? — Я, блядь, откуда знаю? Я похож на ебучего прорицателя? Наверное, пока один будет изучать мозги, другой будет их жрать. — Похоже на правду, — задумчиво говорит Эдди, гоняя за щекой купленный в аптеке леденец («с экстрактом можжевельника, без сахара, с витаминами A и C»— что-то подобное девчонки наверняка втирают в кожу, чтобы избавиться от темных кругов под глазами). — Ты действительно всегда жрешь, пока я делаю домашку. Ему приходится увернуться от чужого тычка, но это никак не влияет на его хитрую улыбку. Ричи угрюмо отправляет в рот ещё одну лакричную конфету. — Я хотя бы ем нормальную еду, не то что… Игнорируя его, Эдди добавляет: — Зато ты не обманул: анекдот и впрямь очень херовый. — Вся моя жизнь — херовый анекдот, Каспбрак, добро пожаловать! Их качели скрипят почти синхронно. На детской площадке никого нет — не то чтобы очень поздно, просто в честь праздника у всех другие дела. По дорожкам парка то и дело пробегают группы разнаряженных детей, которые оживленно переговариваются и на ходу делят между собой конфеты. В этом году по части персонажей популярны вампиры и мумии, есть несколько Бэтмэнов. От нечего делать Ричи отвлеченно рассматривает детали чужих костюмов, пока не натыкается на ярко-оранжевые волосы и красный поролоновый нос. Мальчишке на вид пять или шесть лет, его клоун, скорее, милый, чем страшный, и всё же Ричи слегка передергивает — он не успевает остановить себя. Разумеется, Эдди замечает — как же, блядь, иначе. Он больше не улыбается. Он весь напрягается, мгновенно переводит на Ричи внимательный взгляд, и тот вдруг резко осознает, что ненавидит всё на свете — свою слабость, дурацкие праздники, неравнодушных друзей, сучьи хэллоуинские костюмы, себя. Качели Эдди перестают скрипеть. — Мне жаль, — тихо и серьезно говорит он. Ричи чуть не давится конфетой. (Это что, финальная сцена дешевой мелодрамы?.. Кто тут писал диалоги их персонажам?) (Дяденька продюсер, увольте этого человека к хуям, пожалуйста) — Ты-то тут причем, умник? Не твоя вина, что я теперь до конца жизни буду вздрагивать от поролоновых носов. Не худшая вещь, которая может случиться с человеком, в общем-то. О худшей вещи не хочется даже думать. Ричи храбрится и будет храбриться до самого гроба — он и так жалкий, незачем своей откровенностью отправлять себя в самый низ социальной лестницы. Лучше уж дурачиться. Лучше уж грязно шутить о сексе. Это не помогает, но у него всё равно безнадежный случай. (Он мог бы гордиться этим, если бы был чуть глупее) (На самом-то деле, тут нечем гордиться) Эдди на секунду отводит взгляд — будто бы смущенно. — Я… Мы, ну, можем сделать что-то?.. — он замолкает в середине фразы, крепко вцепившись в цепь от качелей. Ричи не верит своим ушам, а потому, поспешно маскируя замешательство, заставляет себя рассмеяться. — Не знаю, чувак, это же ты у нас, типа, врач. Что посоветуете мне для нормализации кармы, доктор Каспбрак? Чай с ромашкой и клизмы на ночь? — Ричи… — Господи, это бесценно. Может, мне ещё к школьному психологу сходить? Или, как и ты, начать пить таблетки? В детстве мать думала, что у меня синдром дефицита внимания, и меня пичкали какой-то дрянью — эффект был как от седативных, отвечаю. Там что, барбитураты в составе?.. Мультики на стене не посмотришь, зато можно часами лежать на месте, как бревно. Правда, у меня от тех таблеток шла носом кровь, а ещё я, бывало, блевал вечерами… — Перестань! — Что, блевать? Да я уже перестал, ты меня слушаешь вообще? Эдди хмурится, поджимая губы. Ему не идет. Он выглядит в разы привлекательнее — в смысле, терпимее, — когда улыбается; впрочем, не то чтобы Ричи много думал об этом. За школьные годы он уже привык и к раздраженной симпатии, и к обидам, и к гневу в свою сторону, но сейчас Эдди почему-то выглядит по-настоящему расстроенным, и это просто сводит с ума. Ричи так и не доносит очередную конфету до рта, замирая на месте. Эдди не отводит взгляд. — Ты всегда это делаешь, знаешь,— тихо говорит он. — Как только речь заходит о чем-то действительно серьезном, начинаешь тараторить так, что тебя не заткнешь. И чем болезненнее тема, тем пошлее ты шутишь, — Эдди коротко вздыхает, невесело усмехаясь. — Может, с кем другим это и работает, Тозиер, но только не со мной. — Ты-то, блядь, особенный, — огрызается Ричи. Грубость — это рефлекс. Грубость — это необходимость. (В его случае, грубость — это ещё и защита) Эдди невозмутимо вскидывает брови. — Разумеется. Иначе был бы я здесь до сих пор? У Ричи нет ответа. Он кривится и переводит взгляд себе под ноги. Молчание пропитано шумом листвы и детским смехом. Качели снова начинают скрипеть. От сладостей уже мутит, хочется поскорее выбросить мешочек с остатками конфет — желательно, в голову какому-нибудь прохожему. Ричи весь горит от желания вскочить на ноги, послать Эдди нахуй и убежать домой. Но он остается. — Ненавижу тебя, — угрюмо говорит он, не поднимая головы. — Да, мудачина, — с наигранной лаской отзывается Эдди. — Я в курсе. — Мог бы сразу сказать мне, что сегодня нарядился мозгоправом, чтобы я срочно эвакуировался обратно на тот свет. — Я тебя и оттуда достану, если надо. Ричи фыркает. — Ты жуткий. — Наконец-то ты это признал, — короткий вздох, будто подготовка к чему-то серьезному. — Я просто… Ну… Хотел узнать: серьезно, ты в порядке? Железная цепь качелей холодит лоб. Подростковые проблемы — это намного хуже любой кровожадной хуйни, прячущейся в городских водостоках. Это намного хуже клоунов. Ричи — жалкий. — Эй, — не дождавшись ответа, окликает его Эдди.— Всё хорошо? Он тянется вперед, кладет свою руку поверх чужой руки. В кой-то веки его не смущает грязь и размазавшийся грим — очевидно, сегодня день ебучих чудес. — «Мёртвые парни не говорят “нет”», верно?— что-то тяжелое душит Ричи, давит на грудь. (Это сложно игнорировать, когда не отвлекаешься на грязные словечки) — Ну, мы можем сделать исключение?.. Другие зомби не узнают. Тозиер поднимает голову, и Эдди совсем близко, свет фонаря путается у него в волосах, белоснежный халат ярко выделяется на фоне темноты. Его дыхание пахнет мятными леденцами (это чувствуется за версту), и весь он — странное сочетание правильности и неправильности, притягательности, и Ричи понятия не имеет, есть ли в мире ещё один такой человек. Эдди принимает его полностью, видит его насквозь; только он может сказать слово «мудачина» таким голосом, что хочется закрыть глаза и перестать дышать. (Мёртвые парни не дышат) Их руки всё ещё соприкасаются. (У мёртвых парней нет либидо) Ричи подается вперед и прижимается губами к чужому рту. Всё получается неловко, до ужаса нелепо. Мягкие губы, столкнувшиеся носы, краткая вспышка близости в потоке тактильных ощущений. Эдди отталкивает его так, что Ричи падает с качелей. На шум без особого интереса оглядывается компания студентов, неровной походкой бредущая через парк. — Ты совсем больной? Придурок! — Эдди вскакивает на ноги и яростно трет ладонью губы, морщась. — Не мог сначала стереть свой ёбаный грим? А ещё до этого ты трогал лицо грязными руками. Господи, как ты вообще ещё живой? (Он злится из-за грима) (Он злится не из-за поцелуя) (В каждом тупом подростковом сериале должна быть дурацкая любовная линия, правда же?) Не спеша подниматься с земли, Ричи раскидывает руки в стороны, поднимает взгляд на небо. — Я мёртвый! — глупо улыбаясь, возражает он. — Ещё не до конца, но скоро, блядь, будешь, — мстительно обещает Эдди, отплевываясь. — Придушу тебя цепью от качелей, и твой труп потом никто не найдет. — Доктор Каспбрак, но вы же давали эту, как её, клятву! «Не навреди» и всё такое. Ричи распирает от легкого, пьянящего веселья. Ему хорошо, на губах сладко. На этот краткий миг он забывает о своих глупых фобиях, забывает о том, что он жалкий, и мир вокруг кажется более безопасным и открытым, чем когда-либо. (Впервые за долгое время не хочется грубить) (Постойте, что, серьезно?) (Эй, кто ты такой и что сделал с Ричи Тозиером?) Повисшие на небе звезды смотрят прямо ему в глаза, пока обзор не загораживает лицо подошедшего ближе Эдди. — Я тебя ненавижу, — мрачно говорит он, но уголок губ у него дергается вверх, во взгляде чувствуется теплота. — Да, я знаю, — в тон ему нежно отзывается Тозиер. — Мудачина. Каспбрак пинает его в бок. Ричи тихо смеётся.

*

Когда они добираются до дома Эдди, на часах уже почти полночь. Они оба понимают: родители будут недовольны. С другой стороны, когда они вообще бывают довольны?.. Если уж от них всё равно попадет, то нет смысла торопиться. С соседних лужаек скалятся тыквы, нейлоновая паутина лениво развевается на фонарном столбе. — Что у тебя за костюм вообще? Дональд Дак и то страшнее. — Костюм не обязательно должен быть страшным… — Неловко разочаровывать, Каспбрак, но нет, должен. В этом же смысл, мать его, Хэллоуина. — Можно подумать, ты у нас воплощение ужаса. Мёртвый безотказный мальчик. Ричи закатывает глаза. На всякий случай, для пущего эффекта поднимает средний палец. Эдди нагло игнорирует его. Ладно, наверное, надо подобрать какой-нибудь новый любимый аргумент на случай споров. Они останавливаются в луже света от придорожного фонаря. — Ну… пока? — нерешительно говорит Ричи. — Пока, — говорит Эдди. Никто не двигается с места. Блядь, вот чем на самом деле нужно пугать людей на Хэллоуин: неловкими паузами в разговорах. Собственная социальная неловкость будет покруче любого Фрэдди Крюгера. (Где все кровожадные маньяки, когда они так нужны?) («Алло, я хотел бы заказать психопата с бензопилой на угол третьей и шестой авеню» — «Конечно, он уже выезжает, ждите») Ричи сдавленно сглатывает и утыкается взглядом в асфальт. — Прикольный был вечер. (Что? Он серьезно?) («Алло, знаете, я хочу отменить свой предыдущий заказ, пусть лучше меня сразу собьет метеорит») Эдди засовывает руки в карманы халата. — Ага. Круто, что мы ушли почти в самом начале. Пунш всё равно был дерьмовым. — Точно. И лучше уж просто болтаться по городу, чем сидеть в спортзале в окружении всяких придурков. Хорошо, что сегодня пятница, да? Не надо будет завтра снова глазеть на эти унылые рожи. («Да, Эдди? Правда ведь, Эдди?») (Что за подсознательная потребность постоянно получать чужое одобрение?) (Всё ясно: на самом деле, на этот Хэллоуин Ричи нарядился своим альтер-эго) Эдди рассеяно усмехается в ответ. Тревога закручивается у Ричи в груди, как пружина. Что ему делать? Можно ли как-то упомянуть о произошедшем на качелях? Сучий этикет, ебись он конем. Наверное, если бы Ричи был более крутым и менее… ну, некрутым, он мог бы лучезарно улыбнуться и учтиво пригласить Эдди на кофе. Проблема в том, что на его языке это будет звучать как: «Ну что, мамкин сынок, сначала зайдем в Макдональдс или сразу перепихнемся?» (Наверное, Эдди бы даже не обиделся на него, услышь он такое) (Но он абсолютно точно не принял бы Ричи всерьез) (А в этот раз всё всерьез) Тозиер открывает рот, чтобы сказать что-то — хоть что-нибудь!— когда Эдди вдруг его перебивает. — Что делаешь завтра? Ричи растерянно моргает, забыв закрыть рот. — Ну… ничего? — Мамы не будет на выходных, — как бы невзначай замечает Каспбрак. — Уезжает к сестре. Так что приходи ко мне, если откопаешь себя из могилы. Потусуем вдвоем, — он хитро и пошло (абсолютно пошло!) улыбается, подаваясь вперед и двумя пальцами аккуратно возвращая челюсть Ричи на место. — Только не забудь смыть свой уродский грим. Он насмешливо фыркает напоследок и, не дожидаясь чужой реакции, уходит к дому. Ричи остается стоять на месте столбом, мысленно интересуясь у вселенной, не так ли ощущается клиническая смерть. Он быстро снимает очки и снова трет лицо, пытаясь привести себя в чувство. Нет, нет, ему не показалось. Он, конечно, ебнутый на всю голову, но не до такой же степени. (Хорошо, что мёртвые парни не краснеют) — Окей, готовься, я приду завтра, мудила! — кричит Тозиер, спешно пытаясь замаскировать своё смущение. Уже стоя на пороге, Эдди молча улыбается ему, демонстрируя средний палец. Хлопает входная дверь. Ричи натужно переводит дыхание, прикладывая ладонь ко лбу. Он же жалкий, самый обычный, совсем не крутой. Где и что во вселенной сломалось? Почему ему впервые в жизни повезло? — Господи ж ты Иисусе, — бормочет он, и в следующий момент в него со спины кто-то врезается, толкая на асфальт. Ричи охает, приземляясь на руки. Ладно, его костюму это не повредит; может быть, разве что слегка повредит гордости, но… — Чувак, прости, ты живой? — участливо спрашивает мужской голос. Кто-то помогает ему подняться, две пары рук заботливо отряхивают его, пока Ричи приходит в себя. Грубость снова просыпается в нем, радостно кидаясь в бой. — Блядь, я же зомби, сам-то как думаешь? — беззлобно огрызается он. — Вы бы хоть смотрели, куда идете, ребята, потому что… — он осекается, поправляя очки. — Нет. Нет-нет-нет. Серьезно? Парень в костюме Иисуса и парень в костюме клоуна слегка озадаченно переглядываются. — Э-э-э, ну, ещё раз прости, чел, — говорит Иисус. — Мы немного перебрали в баре, ну и… — Надеюсь, мы не напугали тебя, — смущенно добавляет клоун. (Страха нет и в помине, и вся ситуация настолько абсурдна, что невозможно даже воспринимать накладные зубы и испачканную кровью одежду всерьез) (Страха нет и в помине) (Страха нет) День ебучих чудес, честное слово. Ричи легко и радостно. Он запрокидывает голову и начинает хохотать, едва удерживаясь от того, чтобы показать небесам средний палец. В конце концов, Иисус только что помог ему встать на ноги — было бы неприлично со стороны Ричи так своеобразно его отблагодарить. Самый дурацкий Хэллоуин в его жизни. (Ричи очень надеется, что ему всё это не приснилось) (И улыбка Эдди — в особенности) (В выходные Ричи узнает это наверняка) Возможно, ему стоит купить футболку «Живые парни не говорят (тебе) “нет” тоже».