Влюбиться было глупо

Весь город плескался в ярких солнечных лучах - создавалось ощущение будто все и вся было святым и излучало неповторимую ауру, которую вряд ли можно было бы назвать иначе, кроме как аура умиротворенности и безгрешности. Шли часы, солнце клонилось к горизонту, но магия не пропадала, лишь преобразовывалась: по небу расплескивались все новые и новые краски. Кисэ вышел из огромного по размерам офиса-небоскреба, завершив очередную фотосессию. Десятки, сотни минут проводить перед камерами - еще чуть-чуть и это стало бы его привычкой. Ему бесспорно нравилось это дело не многим меньше баскетбола, но иногда съемки затягивались и, бывало, Рета уходил домой утомленный и выбившийся из сил. Было безветренно; в воздухе висели десятки разных запахов, из которых выделялся отвратительный - бензина, рушивший атмосферу сказочного города. Модель улыбнулась, как только до носа донеслось многообразие запахов большого современного города; Кисэ был рад: он выложился сегодня на все сто и выполнил свою работу превосходно; теперь оставался заслуженный отдых. Однако домой спешить не стоило, было ни к чему, поэтому парню смело можно было свернуть за один угол, за второй, пройти по широкой аллее и оказаться на уличной баскетбольной площадке. В глаза бросалось отсутствие и игроков, и зрителей; нигде не было видно даже старого, потрепанного мяча, позабытого каким-нибудь небрежным мальчишкой. Рета устало прислонился к сетке, окружавшей площадку для игры, и невольно задумался, бросая взгляд то на кольцо, то на скамьи неподалеку, то вовсе на загадочное, сверкающее первыми звездами небо. Кисэ любил баскетбол. Совсем не потому, что был одним из признанных гениальных игроков. Не потому, что девчонки радостно вскрикивали при каждом его броске мяча в кольцо. Лишь потому, что Аомине Дайки тоже любил баскетбол. Рета заинтересовался им с первого взгляда: только мой соперник! Они встречались всегда с огнем в душе, и с улыбками и невиданной серьезностью сражались друг против друга на баскетбольном поле по своим правилам. Изначально Рета был котом, издалека изучавшим умелого игрока, подозрительно и чувствуя что-то неладное, но с искоркой в глазах. Потом, будто вдоволь принюхавшись, стал ласкаться к нему, всегда пламенно желая победить. И неизвестно, в какой момент Кисэ превратился в преданного пса, а может вовсе в ищейку, следующего по пятам за Аомине; хоть с виду он и был свободным и вольным, словно прежний, словно кот, но уже давно сам себя посадил на поводок. Желания Кисэ и его отношение к Аомине также мерно перетекали из одного в другое, становясь все более нескромными и неосуществимыми. "Он сильный соперник и я его одолею рано или поздно" - было самым первым, но уже невыполнимым. "Я должен заставить посмотреть на меня иначе, одержав над ним победу, хоть он и сильный соперник" - было самым последним и тем, которого он не мог достигнуть уже более года. Кисэ усмехнулся, думая о том, сколь он наивен; а глаза опустил к холодному асфальту, резко погрустнев, не в силах радостно запрокинуть голову и улыбнуться небу. Он снова хотел стать котом, который ни за что бы не подчинился кому бы то ни было; который ни в одной из девяти своих жизней не мечтал оставаться с человеком; который был бы гордой одиночкой, презирающей всех остальных. - Влюбиться в Аомине-чи... было глупо, - горько, без улыбки и без слез, прошептал он сам себе. И только тоска хотела навалиться всем своим весом на Кисэ, как баскетбольный мяч просвистел слева от уха модели-спортсмена, ударившись о сетку и отлетев на асфальт. У Кисэ уже был странный инстинкт, какое-то чутье на приход именно этого парня - Аомине Дайки. Самоуверенный нахал и эгоист, ни разу не проигравший Рете ни в одном из матчей и боев один на один. Он полностью поглощал внимание Кисэ своими хищными выпадами, неповторимой игрой, необычной привлекательной внешностью; раньше, заботой о товарищах, сейчас то ли пропавшей насовсем, то ли плотно скрытой за семью замками его души. У Кисэ был огромный перечень того, почему он не мог снова стать котом и оставить Дайки; стоило лишь невзначай задуматься об этом человеке и список становился таким длинным, что позавидовать мог любой. Вновь они стояли друг напротив друга; один нахально ухмыльнулся, другой приветливо улыбнулся. Они выражали свои эмоции совершенно не похоже, но, не зная сами, чувства испытывали одни и те же: разные похожести. В баскетболе Кисэ копировал, а Аомине был неповторим никем; Кисэ представал честно и открыто перед миром, Аомине скрывался, словно в бегах; однако оба были серьезны друг к другу и никогда не позволяли поблажек. - Аомине-чи, привет! Кисэ постарался приободриться и улыбнулся искренне почти без труда: работа моделью давала о себе знать. Его голос был звонким и мелодичным; услышав его, сразу поднималось настроение - так считал и Аомине. Ответом были усмешка и фамилия Реты, произнесенная тягучим, завораживающим и одновременно возбуждающим голосом. Дайки вел себя нахально, но иначе не мог: казалось, изменись его отношение лишь на каплю, весь мир бы развалился; все ненужные мошки вновь настырно слетелись бы к нему; а кот, гордо задрав свой золотистый хвост, развернулся бы и сказал "Я наелся" и ушел бы, ни за что не вернувшись обратно. Влюбиться в Кисэ было глупым, слишком глупым для такого человека, как Аомине. Ему всегда нравился баскетбол, и он знал, что нужно делать: играть и совершенствоваться - вот как проявляется эта любовь. Но что делать со своевольным словно бродячий кот человеком, парнем, моделью, баскетболистом - он и предположить не мог! Все, что смог сделать Дайки - понаблюдать со стороны за этим странным и непонятным Ретой. На первый взгляд, он был прост, как пять копеек; на самом деле же хранил тайн гораздо больше, чем любой пиратский клад, зарытый на затерянном в океане острове. Их сегодняшняя встреча была абсолютной случайностью, и никто из них не знал, радоваться ли или огорчаться. Но у обоих где-то глубоко затрепетала надежда, будто могло случится что-то иное, не такое как всегда; но быстро растворилась умирающим огнем, не продержавшись и минуты. Что делать - не понимал никто. - В одиночку потренироваться, что ли, удумал? - Аомине был наглым, и даже эта черта Кисэ показалась приятной и бесповоротно, по прямой линии, влекущей к баскетболисту; но Рета не шелохнулся, удержав себя, - Все равно не обыграешь меня. Аомине не рассчитал и ударил по еще открытым ранам Кисэ раньше времени; таких выпадов Рета вполне ожидал, но по телу все же неприятным ветерком пронеслось раздражение. Ноги подогнулись будто от удара кулаком, Кисэ не сдержал досадного шипения, но вновь выпрямился. Аомине насторожился, не отводя более взгляда от ног Реты: он понял свою ошибку и выругался про себя за свой просчет. - Аомине-чи, не ожидал встретить тебя здесь. Я думал, тренировки тебе ни к чему, - Кисэ не хотел позволять загробному молчанию повисать между ними. - Мне ни к чему. А вот тебе бы не помешали, - усмехнулся Аомине. Кисэ внимательнейше наблюдал за движением каждой мышцы тела баскетболиста, когда тот наклонился, поднял мяч и тут же начал вертеть его на указательном пальце, растянув губы в наглой и хищной ухмылке. - Но вижу, ты не в состоянии, Кисэ. Дайки как и всегда хамил: для него не существовало других способов оградиться от прочего мира - неважного, но постоянно маячившего перед глазами, словно назойливая муха. - Вовсе нет. Сыграем? Кисэ хитро улыбнулся, планируя пробыть в компании Дайки как можно больше времени; его улыбка магическим образом притягивала людей к себе, повинуя любоваться моделью, сошедшей с обложек. У Аомине тоже не каждый раз выходило выстоять против манящей улыбки и взгляда яркого солнца. Пламенно хотелось подойти и провести пальцами по тонким аккуратным губам, потом медленно лизнуть их, дразня, и неожиданным рывком захватить всю власть над ртом и одновременно сознанием Кисэ; блондин же мог представить такое лишь в своих безумных мечтах, не подозревая, что именно сейчас стоящий перед ним Дайки изнывал от подобных желаний. Сам Рета с удовольствием скинул бы майку и с себя, и с высокого парня напротив; провел бы рукой по чужому оголенному торсу, возбуждаясь все больше; нежно укусил бы ухо, забирая ситуацию в свои руки... Однако Аомине ни за что бы ему такой инициативы не позволил, а скорее сам бы грубо, резко и страстно повалил бы Кисэ - блондин предполагал это. Но ему было безразлично под Дайки или над: главное, что вместе с ним; главное, что, находясь на пике, можно было бы выплеснуть все свои чувства, затем счастливо и устало вымолвить "Аомине-чи, люблю тебя", крепко и собственнечески обнять его; ответ услышать низким, охрипшим голосом и почувствовать, как Аомине сваливается рядом без сил... Как только подобные мысли доходили до их сознания, их приходилось прогонять в далекие и невиданные степи, чтобы больше никогда не смели беспокоить. Однако они все равно возвращались, приобретая все более и более наглядные подробности, которые не терпелось воплотить в жизнь. Но чаще всего в их умах мелькал вовсе не секс; глупо было надеяться на что-то такое, когда другой человек совершенно не подозревал о твоих чувствах; когда он наверняка отказался бы от них, при этом покачав головой и поморщив с отвращением нос. Аомине на протяжении многочисленных недель приходил в замешательство не в силах принять свою странную влюбленность в Кисэ. Эта проблема долго скрывалась от осознания парня; еще дольше он винил себя за надоедливые дурацкие банальные мысли и пытался вернуть себе одну единственную страсть - страсть к игре в баскетбол; в конце концов, смирился и плюнул на сердце, начинающее постоянно бушевать при виде пшеничных глаз. Но заглушить чувства было уже невозможным, они росли с каждой их встречей, и Аомине порой уже не мог покинуть изящного и желанного Рету в нужный момент. Также и Кисэ захлебнулся этой любовью: ни одно свидание с красивыми ли, милыми ли, обаятельными ли девушками не сумело отбить это логически необъяснимое пристрастие к Дайки. Признаться не могли. Забыть не могли. Но точно уяснили, доверяя своей интуиции, - что-то необходимо было поменять, перевернуть или даже разрушить. Это было что-то крайне важное, въевшееся в душу словно кровавое пятно на белой одежде; словно впившаяся намертво оголодавшая самка комара, которая не променяет свою долгожданную добычу ни на что на свете. Оно настолько прочно зацепилось за их сердца, что его нельзя было осмелиться сравнить с нежным быстро увядающим цветком или хрупким хрусталем; все было не так. - Сыграем? Нет ничего интересного играть с противником, который не выложится на полную катушку. Уж ты, Кисэ, должен понимать. Рете нечего было ответить, он мог лишь согласится с этим. Каждая секунда, проведенная ими в тишине, неизвестным образом накаляла обстановку; Аомине этого предпочитал не замечать, продолжая рассматривать модель. Одинокая серьга в ухе - эта деталь всегда казалось какой-то не свойственной Рете, он не был ярым поклонником татуировок или пирсинга. Но Аомине никогда не спрашивал об этом; сложно объяснить, из каких мотивов. Однако никак и не понимал, зачем она? Дайки нахмурился: его брови приблизились к переносице и глаза подозрительно сузились. Кисэ удивился эмоциям, скользнувшим по лицу баскетболиста перед вопросом. - Что такого в пирсинге? Я считаю это бесполезным. Кисэ изумленно раскрыл рот: не ожидал, что Аомине когда-нибудь заинтересуется этим. Пальцы Реты сами по себе потянулись к серьге, сразу начиная невзначай теребить её. Модель не могла ответить из-за нахлынувшего смущения и волнения, каждый стук сердца отдавался глухим эхом в ушах; от этого пронзительного взгляда бесстрашных синих глаз Дайки в груди затрепетало; оставалась единственная капля до того, как язык повернулся бы, между прочим по воле хозяина; вовремя он осознал, что произойдет, если скажет правду: "Это знак верности одному человеку. Тебе, Аомине-чи". Рета нервно улыбнулся; поддельность его эмоций было практически невозможно заметить. - Да так... Серьга довольно неплохо смотрится, не считаешь? В закоулках души скользнула теплая искорка надежды на комплимент от Дайки; холодный ум же подсказывал, что такому не бывать. Но если бы Дайки одобрил такой знак, даже не зная его предназначения... Кисэ бы прыгал от радости и ходил бы еще несколько дней с идиотской улыбкой от уха до уха. - Не люблю такие штуки, - Аомине был лишь задумчив, вовсе не зол и не сердит, но даже так в сердце больно кольнуло, - но эта серьга тебе идет. Баскетболист и подумать не мог, что Кисэ буквально расцветет на глазах - от добрых слов готов уж был рассказать о своей влюбленности и кинуться Аомине на шею. Рета сделал шаг навстречу Дайки, поддаваясь душевному порыву, и застыл. Страх связал ему ноги, словно маленькая бабочка, обхватившая цепкими лапками цветок; опасная бабочка, которая не дает сдвинуться вперед. "Оттолкнет, точно оттолкнет" - побоялся Кисэ. И чтобы не натворить глупостей, которые вот-вот должны будут случиться, он посмотрел на звездное небо; сделал вид, что не знал о наступающей ночи; искренне улыбнулся (в его голове до сих пор отдавались слова Дайки о серьге) и сказал, что ему пора домой. Аомине ответная реакция Реты совсем не понравилась, показалась подозрительной. Парень нахмурился: если Кисэ что-то скрывал от Дайки, то этот секрет стоило раскрыть или узнать хотя бы причины; иначе у парня не будет покоя на душе, да и разве такой наглец, как он, мог уйти, не получив чего хотел? Поэтому он без зазрения совести, которая навестила его в жизни от силы пару раз, увязался следом за блондином. Дайки шел по пятам - это не на шутку беспокоило Рету, он весь напрягся, не зная что делать и как все истолковывать - это не осталось незамеченным. - Да расслабься. У меня дом в той же стороне. Аомине соврал; у него не было ярого желания вешать лапшу на уши Кисэ, однако так модели будет проще. "Может," - считал Дайки, - "перестанет так кипишить". Действительно, как только до ушей Реты донеслись слова Аомине, сказанные спокойно и равнодушно, то походка модели стала более плавной и расслабленной. Они шли вдвоем, но ни о чем не говорили. Аомине пристально наблюдал за движениями Кисэ, за покачивающейся при шагах сумке на плече, за его скачущим туда-сюда взглядом и чуть приоткрытыми губами, которые словно хотели что-то вымолвить. Кисэ готов был завести разговор; настойчиво смотрящий на него Дайки эту уверенность круто убавлял. Однако Рета не был бы веселым парнем-болтуном, если бы сейчас не стал говорить какую-нибудь ерунду, пересилив себя. - Аомине-чи, хочешь посмотреть на новый журнал, для которого я снимался? Мне бесплатно дали предварительный вариант, как участвующей модели, - еще не успев услышать ответа, Рета полез в сумку и достал журнал; на обложке был никто иной, как он сам. - И баскетболист, и модель, - выхватив журнал, Аомине скучающе перелистывал страницы, нарочно не зацикливаясь ни на одной: ни с Ретой, ни с кем-либо еще, - понять тебя не могу. - И то, и другое я люблю. Блондин четко услышал удар своего сердца; просто сказать слово "люблю" Дайки, пусть речь шла и не о нем, было волнительно. Как же желал Рета натворить глупостей! В нем сильно засела любовь, глубоко пустив корни и заполняя все пустоты его души; он думал, что не мог сдерживать всех чувств к Дайки, но пока что героически не поддавался соблазну рассказать, а если быть точным, страх удерживал его на краю пропасти словно верный друг или завистливый предатель. Вот они всего лишь пересеклись взглядами, Аомине передал журнал, коснувшись пальцев Реты, - душа затрепетала, терпение на пределе - и стена страха была проломлена, осталась только решимость и взволнованный рассудок. - Ты... - Рета неожиданно почувствовал себя посреди жаркой пустыни: в горле пересохло, в ушах застучало сильнее, - влюблялся когда-нибудь? Выбор ответа был невелик: да или нет. Врать или говорить правду. - Было дело, - неохотно отозвался Аомине, насторожившись. Вопрос такой блондин задал не с проста, подсказывало чутье. Рету ничто уже не могло остановить. Даже такое честный ответ Дайки. - Вот как. А сейчас влюблен? - Не ходи вокруг да около, Кисэ, - ему не нравились затяжные и тонкие намеки, которые он не умел правильно истолковывать. - Хорошо, - Кисэ глубоко вдохнул перед словами, которые ни за что не дадут оставить отношения такими, какие они есть; посмотрел в лицо Аомине, прямо в глаза, но перед тем, как говорить, перевел взгляд на переносицу, - Ты мне нравишься, Аомине-чи, очень нравишься. Голос дрогнул. Рета чувствовал, как быстро бежит кровь по венам, как на шее гораздо более ощутимо забился пульс. Щеки покраснели, а в горле словно уже век не было ни капли воды. Аомине реагировал сдержаннее, чем Кисэ. Но лишь до тех пор, пока он не попадал в шторм событий и чувств, а его интерес не пробуждался после долгой спячки. И это признание сильно взбудоражило парня, он еще не успел понять, как все было глупо: Кисэ любил его, также как и он Рету. Единственное, что говорил себе Аомине, когда оказывался в будоражащей нервы и сердце ситуации... Импровизируй. - Иди сюда. Приглушенный, похожий на рычание зверя, голос скрывал много тайн: Рета не знал, что его ожидало. Он сглотнул, но во рту по-прежнему было сухо, и наивно переспросил: - Что? - Сказал: иди ко мне. Аккуратный шаг вперед. Дрожь пронеслась по всему телу. Словно в конвульсиях, в мыслях бешено бился один вопрос: что будет? что? Аомине не дождался, когда к нему подойдет Рета и сам сделал два шага; яростно, уверенно и не терпя возражений впился в чужие губы. Облизал их в точности также, как представлял: мягкие и приятные, желанные долгое время. Рета забыл как дышать, лишь смотрел расширившимися зрачками на лицо Аомине прямо перед ним. Язык проник глубже, прошелся по зубам - совсем не нежно, но успокаивающе, убаюкивающе сознание. Кисэ забыл все слова на свете, оставил только знакомые инстинкты и потянулся языком вперед, касаясь впервые языка Дайки: горячего, который проходился по рту Реты грубо, пытаясь охватить как можно больше, оставить след и тут и там. Оторваться друг от друга было невозможно. Каким чудом это вышло - было неизвестно. "Любит! Любит!" - кричало сердце у обоих. Аомине самоуверенно ухмыльнулся, но глаза его смотрели немного иначе на Рету, с удовлетворением. Кисэ улыбался лучезарно, словно солнце; казалось, вся ночная улица действительно была освещена лишь одной этой улыбкой. Для Дайки уж точно. Теперь все было понятно без слов. - Пойдем, Аомине-чи? - в голосе ясно слышалась нежность и радость, а имя было произнесено необычайно ласково. Оба были веселы; они шли и болтали о всякой ерунде, правильнее сказать, Кисэ рассказывал кучу глупых историй, почти не интересовавших Аомине, а слушатель изредка комментировал их и улыбался, глядя на счастливого Рету. Все резко стало прекрасным и мечтательно красивым, приносящим радость. Любовь. - Можно переночевать у тебя? - Аомине вспомнил, что его дом был в совершенно другой стороне; да и теперь было множество причин остаться вместе с Кисэ. Рете повезло: Дайки отвернулся именно в тот момент, когда в голову блондину полезли пошлые мысли, и он покраснел. "Нет-нет, нужно узнать настоящую причину" - твердил себе парень. - Почему? - Ну, - Дайки почесал затылок и абсолютно честно высказался, - на самом деле, мой дом в другой стороне, - он показал указательным пальцем направо. Кисэ мог разозлиться за его ложь. Мог, однако он лишь весело и задорно рассмеялся: Дайки специально проводил его до дома. Блондин счастливо обнял любимого и поцеловал его. Аомине подметил, что если Кисэ дать волю в руки, поцелуй будет совсем другим: аккуратным и медленным, нежным и долгим; ощущения от него словно растекались по всему телу. Мало времени он мог терпеть главенство Кисэ и вскоре поцелуй вновь поменялся. Сегодня они чуть ли не впервые так просто общались, понимая друг друга с полуслова. Сидели на кухне, пили чай и радовались жизни. Все было словно в истории, сошедшей со страниц и ожившей наяву, пока Рета не решил переодеться: снял с себя майку, ища что-нибудь другое, домашнее. Не было никаких сил отвести взгляда от его тела, его светлой кожи без изъянов, торчащих лопаток и мерно вздымающейся груди - смотреть на него, съедать глазами и желать еще - места в голове Дайки не хватало больше ни на что. Рета долго копошился, никак не мог найти нужную одежду. - Надень уже что-нибудь. Телу становилось жарче. Аомине еле сдерживался, чтобы не встать со стула и бесцеремонно повалить Кисэ, целуя его, проводя по оголенному торсу, чувствуя, как он стонет. Это можно было сделать. Но предупредить Дайки все же решил; кот по природе всегда будет котом, и может быть, чуть что не так сбежит обратно - он не мог знать, насколько крепка красная нить (да в реальности это был прочнейший канат) привязывающая Кисэ к Аомине. - А? Рета обернулся. В его пшеничных глазах горела хитрая искорка, а уголки губ слегка подрагивали, будто он долго искал одежду нарочно, притворяясь. Аомине подошел к Кисэ, в нетерпении облизнул свои губы; смотря глаза в глаза, тихо просипел: - Соблазняешь? - Нет, - желание, словно болезнь, переходила от Аомине и к блондину, дышать становилось тяжелее, - Но я готов. Съязвить "сам напросился" у Дайки уже не хватило самоконтроля. Он поцеловал Кисэ и попытался, не отрываясь от него, снять с себя одежду, но это совершенно не получалось. Они оторвались друг от друга, Аомине недовольно, злясь на проклятые куски ткани, стал раздеваться; Кисэ же, не сразу совладав с собой, повел Дайки в спальню. Аомине накрыл своим телом Кисэ, как только тот успел лечь на кровать; два разгоряченных торса впервые соприкоснулись, раззадоривая Аомине и Кисэ еще больше. Последовал еще один поцелуй резкий и грубый, Рета притянул ближе к себе Аомине, зарываясь рукой в его жесткие короткие волосы. Оторвавшись от губ, Дайки стал целовать шею Кисэ, сильно, выплескивая все свои чувства в поцелуях. Где-то на краю сознания Рета с удовольствием отмечал, что останется пара засосов, как знак; еще один знак принадлежности этому любимому нахалу. Как только Дайки стал спускаться ниже по телу Кисэ, к тяжелому дыханию иногда начали примешиваться тихие стоны. Вдруг Аомине замер: он уже был полностью наг, а Кисэ по-прежнему оставался в джинсах, в порыве страсти совсем забыв о подобном. Яростно рыкнув фамилию Реты, без желания подбирать нужные ругательства, Дайки завозился с чужим ремнем. Кисэ снизу вверх смотрел на Аомине: бешеные глаза; смуглая кожа, на которой совсем не было видно румянца; руки, уверенно растегивающие ремень Реты; напряженные мышцы торса - хищник, которого захотелось посадить в клетку. Однако его ни за что туда не загнать, пока он сам не соизволит зайти и запереть выход за собой изнутри. Взгляд скользнул к смуглому уху, которое жутко сильно Рета желал укусить - почему бы нет? Он приподнялся на локтях, а после вовсе сел на кровати, мешая Дайки стянуть с него джинсы; обнимая за плечи, потянулся к нему и неожиданно укусил ухо. Аомине отпрянул и мгновенно придавил Рету к кровати, не позволяя забирать инициативу - всем своим видом он будто прорычал: Я здесь главный! Кисэ оставалось только подчиниться. Ощущения были странными, но приятными для обоих. Кисэ стонал от каждого толчка, а звуки соблазнительного голоса заставляли Аомине двигаться только быстрее и резче. Контраст светлой и смуглой кожи был прекрасен. Хотелось еще. Еще. Еще... На телах выступил пот, все чувства накалились до предела и последовала разрядка. Небывалое наслаждение. Аомине коротко поцеловал Кисэ и улегся рядом, боком, выравнивая дыхание. Рета не мог связно говорить, но очень хотел сказать о своей любви: он обнял Дайки и ткнулся своим носом ему в шею. Дыхание щекотало шею Аомине и он слегка мотнул головой; Кисэ продолжал также лежать и щекотать дыханием Аомине. Они удовлетворенно улыбались и с их губ одновременно слетели слова любви перед самым сном. *** Однако было то, что долго ставило их в ступор. И взгляд бушующего моря, и взгляд пшеничных полей наталкивались всегда на одну бетонную преграду: сисек же совсем нет... Это был трагический конец их безответной любви к женской груди.