Про шутки и панические атаки

Ваня решил пошутить. Ваня — шутник. «Нет, когда Данил искал свой телефон, переворачивая всё кругом и причитая что-то о номере его телефона и Эле, это было смешно», — думал Ваня. Когда Данил наконец прекратил носиться по дому и попросил телефон мамы Полины, чтобы быстрее найти свой мобильный, Ване было уже не так смешно. Но он понимал, что телефон спрятан (им же) снаружи, так что его брату придётся поломать голову немного дольше. Когда младший всё-таки услышал трели своего мобильного, доносящиеся из окна, Ваня начал откровенно ржать. И он продолжал смеяться, пока Данил пытался допрыгнуть до карниза крыши, стоя на балконе. И когда попросил у их садовника лестницу, испепелял Ваню своим взглядом я-тебя-так-ненавижу, когда залез наверх, достав, наконец, средство связи. Ване было смешно, Ваня придумал классную шутку, как он думал. Но что-то пошло не так. Стоя на краю крыши, его брат, кажется, не собирался слезать. Может, он и хотел, но не мог. Расстояние до ближайшей горизонтальной поверхности, коей являлся балкон, было немаленьким. Иван и сам-то с трудом туда забрался, чтобы телефон закинуть. Наконец-то Ване не смешно. Ваня снизу вверх смотрит на своего брата и видит в его глазах ужас. Ваня вспоминает, что на прошлой неделе мама Лида говорила что-то о боязни высоты и о Даниле. Ваня понимает, какой он идиот. Ваня. Ваня-Ваня-Ваня. Придурок. Тем временем, парень на крыше совсем не подаёт признаков жизни. Не ясно даже, дышит ли он. Иван лихорадочно бегает глазами от Данила к балкону, от балкона к лестнице, от лестницы к окну, прикидывает, кого может позвать отсюда, но, как назло, дома только мама Полина, которая закрылась в гончарной, и папа Антон, который его крик тоже не услышит. Брюнет решает положиться на волю судьбы и взбирается по лестнице вверх, к окаменевшему, кажется, Даниле. — Эй, ты чего? — тихонько трогает брата за плечо Ваня. Тот в ответ сильно дёргается, как от удара электричеством и поворачивается к Ивану, который обвивает рукой его талию, предотвращая падение этого голубоглазого недоразумения. Точно, недоразумение, такое милое… Но у Вани нет времени думать об этом сейчас, когда в глазах напротив столько страха. — Данька, прости, — пытается улыбнуться брюнет, — я не знал, что ты высоты боишься… Эй, ну, посмотри на меня. Ваня двумя пальцами приподнимает за подбородок лицо голубоглазого и просит посмотреть в глаза. Данил слушается, и теперь брюнет может видеть, как эти голубые глаза наполняются слезами, как младший поджимает губы, с ним что-то происходит, но брюнет не понимает, что именно. Ваня чувствует руки брата на своей спине, эти руки держатся за его футболку как за спасательный круг. В его руках телефон. Телефон! Ивана осенило, он медленно заводит руку за спину и берёт тот самый мобильный, ради которого его братик сюда залез. Как же глупо. Ваня набирает номер отца и просит прийти. Сам брюнет не сможет спустить Даню, нужно как-то держать и брата и самому за лестницу держаться. А сам Иванóв спуститься точно не сможет. Голос на другом конце говорит о том, что сейчас же придёт на помощь. Нужно только подождать. И как-то успокоить светловолосого, который выглядит ещё хуже, чем пару минут назад. В его глазах слёзы, он тяжело дышит и смотрит вправо, на задний двор. Смотрит вниз. — Эй, эй, Братишка, — Ваня берёт лицо младшего в свои руки, пресекая попытки смотреть куда-либо, кроме своих глаз, — я просил тебя смотреть только мне в глаза, да? Тебе не нравятся мои глаза? Разве они не красивые? — пытается улыбаться брюнет, хоть у него самого начинают слёзы наворачиваться, когда он смотрит в эти голубые, как океан, глаза. Океан, в котором плещется страх и что-то ещё. — К…К-красивые, — заикаясь, выдаёт Даня и шмыгает носом. Он еле сдерживает паническую атаку, старается держаться. Но, похоже, держаться он может только за Ваню. По щекам текут предатели-слезы, страх комом сидит в горле, мешая говорить. Дышать тяжело, ещё тяжелее, чем стоять на ногах. — Эй, Данька, — брюнет гладит брата по щекам, — слышишь меня? — Данечка, ну. Ване становится по-настоящему страшно. Даня не отвечает. Даня плачет, Даня смотрит в его глаза, но взгляд немного расфокусирован. Даня, видимо, не может говорить. У Дани паническая атака, доходит до Вани. Ваня-Ваня-Ваня. Придурок. Идиот. Ваня начинает соображать. Ваня перестаёт соображать, когда снова заглядывает в голубые глаза. Ваня, всё ещё не убравший рук с лица брата, притягивает парня к себе и сам наклоняется тоже. Ваня целует Данила. Мягко, легко, но обещая защиту и извиняясь. Ваня. Ваня-Ваня-Ваня. Наконец-то сделал всё правильно. Голубые глаза закрываются, позволяя последним слезинкам сбежать. Позволяя своему обладателю забыть о том, что он стоит на карнизе. Позволяя сосредоточиться на важном — на поцелуе, который кажется таким правильным. Таким же правильным, как руки брюнета, в его, Данила, волосах. Таким же правильным, как объятья этих двоих, пусть и на крыше, пусть и в опасной близости от края. Слышатся крики папы Антона, дяди Гамлета и мамы Полины. Оказывается, все ушли в гости к соседям. Но это уже не важно. В последние секунды, пока взрослые бегут в дом, пока они поднимаются по богато украшенным лестницам, пока их ещё никто не спас, Ваня шепчет что-то на ухо Дане и целует его ещё раз. Что именно он сказал? Прохладный летний ветер слышал только «люблю», «обещаю», «извини» и «больше никогда».