Закат по своему обыкновению накрывает лес тысячами разноцветных всполохов, и от них будто никуда не деться. Они даже за плотно сдвинутые шторы проникают, просачиваются, заливая тонкой полосой комнату и ступени начинающейся за дверью лестницы, и тогда тени в углах становятся будто в сотни раз четче, а мысли мечутся, потому что с одной стороны страшно, а с другой - до одури красиво.
И мысли эти - да не мысли даже, а логос, наверное, неизменный и такой тягуче-длинный, заполняют собой не только сознание, а всю комнату, весь дом, и мир сразу становится заключенным в объятия заката и чужих строчек в голове.
И нет в этих объятиях места человеку, но Ирия себя таковым и не считает.
- Эй?- тихо тянет она, лежа прямо на полу, даже не на потрепанном синем ковре возле узенькой кровати, и отсюда, из низовья мира, открывается какой-то кардинально другой вид.
- И чего ты там разлеглась? - Ашенто лениво выглядывает с лестницы и тут же щурится от попавшего на лицо отсвета заката. Серые волосы на миг вспыхивают чем-то розово-огненным, а глаза кажутся невероятно черными от упавшей на них тени век. Чёрными, и даже какими-то при этом прозрачными, как небо, когда на него смотришь - у него есть цвет, но на самом-то деле и нет.
Ирия замечает это все мгновенно, всполохом, вспышкой закатного солнца и легким прикосновением ветра, но и не думает отвечать. Пока.
- Ирия, ну какая же ты непутевая. Там патупаиарехе* у дверей толпятся. Слышишь меня?
- Пускай.
- А когда они в дом залезут - тоже пускай?
Ирия улыбается, на минуточку представляя, что слово «пускай» можно понять двояко, и как же хорошо, что никто никого никуда не пускает, особенно сейчас, когда солнце уже почти село.
В комнате тем временем и правда становится темно.
Последний маленький луч с трудом пробивается сквозь щель в шторах.
А Ашенто все так же стоит в дверях и ждет, потому что не его это работа - демонов от порога гонять.
- Если ты сейчас не встанешь и не разберешься с ними, то я уже не смогу приносить рассаду из северной части леса.
- В апреле сможешь.
- Что?
- Что?
Ирия поворачивает голову и сквозь рыжие, а сейчас, в темноте, - деревянно-коричневые - волосы смотрит на него турмалинами глаз, которые по каким-то дурацким ведьминским правилам всегда светятся в темноте. Светятся, но не светят, вот так-то.
Двигаться не хочется, потому что Ирия пролежала без движения уже настолько долго, что перестала чувствовать свое тело - а этот дурацкий Ашенто все почему-то стоит и никак не идет зажигать свечи. Кто-то назвал бы это параличом или, быть может, даже аналгезией** - Ирия же просто называла это своей маленькой домашней эвтаназией, позволяющей хотя на время перестать б ы т ь.
Тишина вытекает откуда-то из-под старенькой кровати и заливается в уши, обмывает пальцы, открытые плечи и совсем капельку - веснушчатый нос. Мир смыкается на блеснувшем отзвуке солнца за окном и в ту же секунду рассыпается снопом совсем еще молодых звезд.
Пускай?
Нет, не пускай.