bottom of the ocean.

это - как будто сбивающая с ног морская волна. Мысли как будто в тумане, и Дазай больше не знает, за что держаться и гнаться за чем, и старое, полузабытое чувство выедает душу каленым железом. Дазай учится улыбаться и шутить, как раньше, учится делать вид, что он в полном порядке, учится искуснее лгать и притворяться, только вот кажется, что с каждым неосторожно сказанным словом тщательно вылепленная маска трескается и осыпается, обнажая истерзанную, изуродованную душу, на которой шрамов больше, чем на перебинтованных запястьях. Стоило лишь один раз дать себе волю. у Куникиды глаза - серо-стальные, как морская вода. У Куникиды пятьдесят семь критериев идеальной девушки и жизнь по графикам и минутам, изящные кисти с тонкими пальцами и чистая, неразбавленная ненависть в глазах. Ненависть. Раздражение. Гнев. Дазай знает каждую эмоцию, что тот способен испытывать. Опоздал хоть на минуту - ледяные нотки в голосе, посмел к кому-то подойти в рабочее время - те самые тонкие пальцы, сомкнувшиеся на горле, и иногда кажется, что Куникида с удовольствием вернул бы его в Портовую Мафию, вот только поздно, не возьмут, не примут, кому он там нужен? Сам по глупости разорвал отношения со всеми, кому доверял, и теперь самые страшные ошибки преследуют, идут по пятам, всплывают в голове ночью, вьются под потолком дымом от сигарет, и каждый день снова и снова перетекает в бессонную ночь. это - как за разом вновь окунаться в ледяную воду. Он сам все рушит: сначала Чуя, легкое, мимолетное увлечение, за которое тот уцепился когтями, и как же ему было больно, когда эти когти обломали одним ударом. Симпатия так и не смогла перерасти в любовь, и Дазай ничего не чувствовал, уходя. Знал, что оставляет человека с разбитым сердцем, знал, что его уже вряд ли простят, знал, все знал, но все равно уходил. Со словами "это не значило ничего". Говорят, Чуя плакал тогда, замыкался напрочь в себе, глушил боль вином, но было плевать. Тогда. Сожаление, горечь проснулись позже, месяцы спустя, когда Дазай остался совсем один, и некому больше было уткнуться в плечо, как в старые добрые времена, разделить боль и проблемы на двоих, почувствовать присутствие близкого человека; Чуя-то теперь в порядке, нашел свое утешение и покой, согрел в ладонях чужое сердце и отдал на лечение разбитое свое, а Дазай так и не смог себя простить. это - как будто заходить все глубже, и чувствовать, как конечности немеют. Пробовал топить печаль в бутылке один, сидел в дрянных барах до трех ночи, обещал себе: это в последний раз, ехал на последнем поезде домой, а на следующий день сам подставлялся под удары, сам льнул крепче в попытках ощутить чужое тепло, смотрел украдкой, отпечатывая на сетчатке глаза каждую черточку чужого лица, а по ночам видел себя в чужих объятиях, мечтал о тонких пальцах, сжимающих нечто другое, ласкал себя, до крови кусая губы и глотая горькие, как морская вода, слезы, каждый раз обещая себе: это в последний. это - как будто погружаться все глубже на дно, видя перед глазами лишь тьму. И когда исчезают все, кто и кому доверял, когда проигрываешь войну с самим собой, когда глубинные страхи оживают, и видно их в каждом зеркале, когда видишь будущее только на дне очередной бутылки, суицид кажется единственным выходом. Дазай выбирает реку и горько усмехается, стоя на краю моста: у него точно такого же цвета глаза. это не как будто темные волны смыкаются над головой, и легкие разъедает от недостатка воздуха Только почему-то через наполненную болью вечность удается проснуться, и Дазай чувствует под пальцами мелкий речной песок, а над ним - кусочек темного неба и наклоняется кое-кто, до комка в горле знакомый, и глаза у него опухшие, красные, а руки неровно дрожат, и голос словно надломлен. - Да сколько ж можно, я уже устал переживать за твою перебинтованную задницу, этой херни вообще в моем графике не было, а если бы я не... - Выходи за меня, - Дазай перебивает и растягивает губы в улыбке: он сумасшедший, ему все равно, а от неопределенности уже тянет блевать. И готов услышать все, пусть пошлет к чертям собачьим, пусть встанет и уйдет с закаменевшим лицом, пусть напомнит про пятьдесят пунктов, лишь бы хоть что-то сказал, лишь бы разом отсечь все мечты и надежды, лишь бы это все наконец-то закончилось, и Дазай мог спокойно опуститься на морское дно. Но то, что он слышит, заставляет моментально всплыть на поверхность и жадно хватать ртом воздух, отряхивая воду с волос. - Если такой мелочи достаточно, чтобы ты был в порядке и счастлив, я согласен. И надлом срастается, и дрожь уходит в небытие, и наконец-то можно вдохнуть, и страх отступает, оставляя лишь усталость и разгоревшееся с новой силой пламя надежды, и Дазай тянет его вниз, на себя, заставляя еще больше склониться. и это - как глоток свежего воздуха, легкий морской бриз.