«Я знал, что независимо от того, буду ли я жить вместе с ним, умру от него или научусь жить без него, моя жизнь никогда не станет такой, как прежде.» Ирвин Уэлш
POV Vic
Я чувствую каждое маленькое дуновение ветра, слышу каждое движение листика за окном, ощущаю каждую ворсинку ковра, на котором лежу. Но это медленно проходит, отпускает меня в реальный мир и я готов молить на коленях о разрешении остаться. Даже у самого Дьявола, даже если на моей груди крест. Предметы приобретают свою обычную форму: никаких стульев, связанных узлами, и телевизора, похожего на летающую тарелку. Трещины на потолке кажутся куда интереснее, чем есть на самом деле, они напоминают мне ветки метро глубоко под землей. На секунду я слышу шум людей и грохот колес о рельсы, а потом тонкий, чуть тихий, местами несвойственно громкий голос Келлина. Он тоже вернулся к станции под названием "Реальность". Куинн запрыгивает на кресло, старое, порванное, видавшее виды кресло. Его любимое. Я веду взглядом по таким знакомым линиям чересчур длинных ног, обтянутых темными скинни, которые мы украли на прошлой неделе, он только усмехается моему отнюдь не лучшему виду сейчас. Но Келлину плевать: он один видит меня насквозь, смотрит вглубь, зная все укромные уголки души, но никогда не врываясь туда без разрешения. —… Посмотри на нас. Еще не взрослые, но уже лет десять как не дети. Застрявшие, потерянные, находящие выход в сексе, музыке, алкоголе и наркотиках. Мы загнаны в угол своими действиями, классические образцы тех, для кого на билбордах пишут "выбери жизнь". Взращенные на культуре отвращения к чему-то популярному, к оригинальности, к пацифизму, ненависти, другим людям, к себе, насилию, выражению любви, обыденности, особенности, стереотипам… Я не свожу взгляда с его ног, которые то поднимаются на носках, чуть ли не давая телу упасть вниз, то опускаются в прозасидевшиеся со временем впадины меж пружин. У Келлина будто бы на все есть свое четкое мнение. Ему бы стать философом или писателем в колонке приличной газеты Нью-Йорка, но он здесь, со мной, упускающий возможности, до невозможности взъерошенный и прекрасный, заставляющий мои внутренности пускаться в неистовый пляс. Мысль о том, что он не должен быть тут, ударяет меня каждый раз. —А ты выбрал бы? Я сбиваю его с толку, он смотрит, замерев, словно испуганная охотником лань. —Что? Недоумение, замешательство, поиск ответов. Его мозг похож на компьютер. Я люблю задавать Келлину вопросы. —Ты выбрал бы жизнь… если бы у тебя была возможность? Осознание, интерес, полуулыбка. Ответ найден. Слишком быстро. —У меня есть возможность. У нас она есть. Но какой смысл, если есть это? — плавные движения, будто у высококачественных танцовщиц, Куинн искусно лавирует между разбросанными на полу бутылками и жестяными банками, шприцами, ремнями, обертками от еды на вынос и пакетиками с травкой. Я часто забываю, кем он работал до нашей встречи. Пальцами он ловко выуживает наскоро свернутый косяк из коробочки и, поджигая его кончик, растягивается на мне, словно заскучавший по ласкам кот. Эйфория еще не покинула наши тела, но я уже чувствую искристое желание, которое пропадает под влиянием героина, но возвращается, стоит голове просветлеть. —Мы ведь во власти вкуса, и это даже не секрет. Из окна автобуса я ежедневно вижу вывески кафе со словами "ВКУС ПРАВИТ!" Вредная еда, вредные напитки, пристрастия, подобные яду, убивающие в нас здравый смысл и стремление к чему-то большему, — ладонями я чувствую выпирающие под тонким слоем кожи и одежды кости, в нос ударяет сладкий запах вишневого шампуня его сестры. Все должно быть не так. — В этом вся суть человеческой натуры: я ненавижу свои зависимости так сильно, но каждый день с необъяснимой радостью падаю в их объятия. —Ты пойдешь со мной в реабилитационный центр, чтобы начать все сначала? — вместо вопроса инструкция, требующая безоговорочного подчинения. — У нас может быть другая жизнь. Станем рок-музыкантами где-нибудь южнее, снимем квартиру в сотни раз лучше этой, заведем чертову собаку и будем выгуливать ее поочередно, ссорясь по мелочам и засыпая со словами "спокойной ночи" на губах. Игривая улыбка, затяжка. —Возможно ли это, Вик? Но звучит красиво. Может, Келлин только поэтому сказал "да". Может, нам стоило бы быть осторожнее с теми, кого мы не могли назвать врагами, кого знали с детства, с кем разделяли грандиозные и бессмысленные идеи, с кем воровали, пили, вмазывались и катились на самое дно на скорости, близкой к скорости света. Только мы выбрались, а они не захотели схватиться за потрепанную плетеную нить каната. В один вечер Джастин вваливается в наш новый дом совершенно трезвый, нервный, всклокоченный, звонящий всем из