***
«Рука Айко такая тёплая и мягкая… а ещё маленькая…» — единственная мысль крутилась в его голове на следующий день, мигом заставляя позабыть о данном себе же обещании насчёт привязанностей… Да что там — все недавние комплексы растворились в неге от одного лишь факта, что они сейчас совершенно одни, ещё и идут через спортзал, крепко вцепившись в ладони друг друга. Надо же, кто бы мог подумать, что для того, чтобы получить хоть немного счастья в этом мире, нужно всего лишь сбежать с урока? Конечно же, кто угодно, но не такой хороший мальчик, как Пунпун! Возможно, если бы он обратил внимание на падающую со второго этажа реальную, вполне не фантомную тень, запотевание собственной руки не было бы его единственным страхом в эти несколько мгновений. Вероятно, он бы закричал, если бы дыхание не сбилось так, что мальчик едва сдерживался, что бы не прокашляться от летающей в воздухе пыли. И может даже… он бы услышал чужие мысли по поводу своей персоны? Вот только всё его существо на данный момент было обременено лишь одним простым желанием — ни за что не отпускать Айко.***
В следующий раз, в этом же спортзале, он обнаружил себя после уроков, спустя несколько дней, совершенно опустошённый. Лежать на прохладном полу было достаточно приятно, потому мальчик скоро сосредоточился на одних лишь ощущениях, отстранённо наблюдая за всплывающими наружу воспоминаниями о событиях последних дней. Первым, и наиболее ярким, всплыл пожар на крыше… Ах да, они же ещё с друзьями нашли порно-фильм пару дней назад… Но кто же мог подумать, что на записи окажутся откровения какого-то маньяка вместо ожидаемой эротики? Кто бы смог предположить, что во время вечернего фестиваля они впервые будут так далеко от дома, ещё и на старой заброшенной фабрике? Пунпун бы хотел посмотреть этому человеку в лицо, поскольку, стоя в лучах уходящего солнца перед массивными воротами с дрожащими коленями и потеющими от волнения руками, что так сильно сжимали маленькую девичью ладошку, он вдруг понял, что не мог ожидать ничего другого от этого дня, впрочем, как и от следующего… и последующего. Долго рассуждать на эту тему ему не хотелось, тем более, что истинная причина столь резких перемен находилась так близко к нему, что не нужно было поворачиваться, чтобы убедиться в её присутствии. Харуми, душа всей их небольшой компании, самый активный и просто настоящий генератор наиболее захватывающих мозг любого ребёнка идей, тогда ещё довольно неожиданно для всех сверкнул очками, когда на их пути в сторону фабрики внезапно возникли одноклассницы, и стало понятно: столкновение неизбежно. И хотя Пунпун чувствовал, что раз ему не придётся принимать участие в зарождающемся конфликте, значит его это не должно волновать… Он просто никак не мог спокойно выдохнуть, стоило в его поле зрения, в очередной раз, попасться растрёпанным на ветру светло-русым прядям, что он уже успел научиться узнавать среди других светлых голов… Какая жалость, Айко сейчас не в его компании! Казалось бы, разговоры девчонок о постерах с известными певцами, за которыми они, в общем-то, и шли на фестиваль, лишь сильнее драконили мальчишек — разве можно заниматься такими глупыми вещами, как покупки, во время празднования? Но и другая сторона не скупилась на смешки перед этими вечными искателями приключений, по которым уже давно плачет ремень с огромной пряжкой. Раскрасневшийся от напряжения Онодэра едва уж начал расслабляться, когда на его плечо легла чья-то маленькая… Впрочем, он уже знал, чья это была рука. На вопрос, можно ли ей пойти с ними, обычно главенствующий Харуми поспешил отрицательно помотать главой, что сразу подхватили остальные, по очереди выдавая самые разные фразочки про охоту на призраков, что должны были, по их мнению, переубедить несносную девчонку, но… Пунпун очнулся от раздумий в реальном времени, внезапно ощутив фантомное тепло и тяжесть в ладони, словно там вновь поместились чужие мягкие пальцы. В конце концов, Айко не была бы Айко, если бы тогда твёрдо не решила пойти с ними, даже если это означало поставить Харуми на место, что она, в общем-то, и сделала. А Пунпун не был бы самим собой, если бы, в свою очередь, не полюбил её такую… С всегда заметной диастемой из-за всегда широкой улыбки, ещё более округляющей ее лицо. Со странно-живым блеском в карих глазах (странно — потому, что Онодэра уже успел повидаться с её матерью)… С этим милым румянцем на едва ли загоревшей коже — сразу видно, времени на улице она всё-таки проводит больше, чем он. В конце концов, Пунпун поймал себя на мысли, что Танака просто слишком идеальна, и что он прекрасно осознаёт каждую черту, что ему понравилась в ней. Единственным нерешенным для него вопросом оставалось лишь: «А что же её зацепило во мне?» Руки неосознанно потянулись под футболку… Как жаль! Весь жир и складки остались на месте! Сколько не мни — они всё время при тебе, эти позорные последствия зависимости от сладкого… Внезапно, не обременённую особенными познаниями в жизни детскую голову посетила по-настоящему страшная мысль. А вдруг, вдруг… «Айко просто пользуется мной, чтобы быть поближе к Сэки?» Он закричал каждой клеточкой своего тела от ранее не посещавшей его догадки, на данный момент показавшейся самой настоящей правдой. Он не заметил, как начал колотить по полу руками и ногами, прежде чем решил всё обдумать. Почему-то, уже спустя минуту, предположение показалось разволновавшемуся Пнупуну несусветным бредом, но и не просто так — Айко никогда до этого не сближалась с его компанией, и тем более с кем-то, кроме него самого. Добавив к этому странную холодность подруги по отношению к Сэки, когда он предложил понести её на руках после случившегося на фабрике, мальчик вновь раскинулся на полу с не к месту искренней улыбкой. Вмиг вечно-серьёзный-и-такой-взрослый-Сэки перестал быть противен, и даже настроение заиграло в Пунпуне новыми красками. Вообще, Онодэра не мог сказать точно, как именно относится к этому Сэки, что мог ни с того ни с сего начать свои преимущественно философские речи, а затем как ни в чём не бывало закурить… Да, в свои неполные одиннадцать он всегда имел в кармане помятую пачку дешёвых сигарет, на самом деле отвратительных во всех смыслах, но что поделать, если у его отца плохой вкус во всём, даже в такой мелочи? На этом все размышления о Масуми и закончились, потому как Онодэра внезапно понял, что знает о нём не так уж и много. Да и пусть… Было бы из-за чего жалеть! Его личность, должно быть, непонятна не только для Пунпуна! И что такого может быть особенного в его внешности? Он всего лишь не такой пухлый, как сам Пунпун, и чем-то мил своей безэмоциональностью для девочек… Пф, стоит ли вообще тратить время на подобные сравнения? Постепенно мысли снова ушли в другое русло, вернее, мальчик просто переключился на другого человека, что, по сути, было неизбежно, ведь эта самая особь была лучшим другом Сэки. Ко Симидзу, мальчуган, что будет постраннее любого в их компании. Вместо образов и доводов в голове сами по себе сразу всплыли ситуации, когда все шестеро уже находились на фабрике. Симидзу держался в стороне, впрочем, тогда они все разметались по заброшенным комнатам, подобно бисеру. Он даже один раз напугал Пунпуна, наверняка случайно, да и всего лишь внезапным появлением на лестничной площадке. Снаружи ведь он не казался таким уж отталкивающим… Светлая голова обычно контрастировала со смоляной копной волос Сэки, ведь они почти всегда были вместе. Если бы только не эта сопля, будто служившая на его лице такой же частью, как глаза, нос и рот… Пунпун мог поклясться, у него был просто хронический насморк. Также он никогда не видел на его лице гнева, лишь изредка некую затаённую грусть, но чаще всего — радостное любопытство. Или ещё что-то, что Пунпуну, а может, даже и Масуми не было дано понять. Некое… предвкушение? Да, именно так бы и описал его взгляд Онодэра, когда Симидзу вновь остановился позади всех. — Что, Сими, опять что-то увидел? — шутливо спросил тогда Харуми, слишком поздно замечая, как напрягся Сэки. — Вы видели парня, только что прошедшего здесь? Всего лишь пары секунд хватило, чтобы, казалось бы, без причины схватить Ко за грудки у всех на глазах, прежде чем кто-то вообще успел испугаться его словам. — Симидзу… Я больше не желаю слышать сегодня твоего дерьма… Пунпун вспомнил, как безвольно повис сопливый мальчик в руках Сэки и содрогнулся — Сими достаточно часто его (и не только) пугал своим поведением, не так, как недохулиган-Сэки, но всё же… В общем-то, а что вообще о нём знает Пунпун? То, что Ко видит что-то, что не видят остальные, часто обманывает, при этом всё ещё удивительным образом выглядит так, будто совсем не догадывается о собственных погрешностях. Хотя может… так и есть? В любом случае, продолжительные мысли об этом почему-то навели на мальчика тоску, связанную с чем-то, что он определённо должен знать… чем-то, связанным с чужими родителями? Что-то заставляет поёрзать на месте. Видел ли Пунпун когда-нибудь мать Сими? Бах! Мальчик вскочил, в ужасе осматриваясь, и даже когда причина внезапного шума сама появилась в поле зрения, он не ощутил никакого облегчения. Когда огромный баскетбольный мяч, после мучительно длинного передвижения вдоль одной из скамеек наконец остановился у стен, Пунпун, наконец, уронил голову обратно на пол, выдыхая от неприятного ощущения холодного пота, выступившего на каждом скрытом одеждой участке кожи. Прошло какое-то время, прежде чем он-таки вернулся к тому, о чём непрерывно думал всё это время. Правда вот, теперь почти ничего не шло в голову… Мысли сами по себе перетекли к Комацу, и Пунпун разочарованно фыркнул, понимая, что о нём он знает ещё меньше, чем о ком-либо ещё в их компании. Казалось, этому пучеглазому очень нравится бадминтон и печенье Харуми… Ох… После небольшого испуга Пунпун ну никак не мог думать о чём-то хорошем, поэтому вскоре вообще перестал ощущать какую-либо радость. Вместо этого сейчас его занимала зависть: у Комацу была прекрасная россыпь из веснушек на лице, а еще более-менее крепкое тело в связи с любовью к спорту. Вскоре к подобным суждения примешался и гнев— перед пожаром Комацу был один из первых, кто рванул к выходу, забыв не только про Пунпуна, но и любимую Айко. Да как он посмел… Страх? Пунпун не сразу осознал, что ему больно оттого, как сильно он сжал костяшки пальцев. Да, похоже, что Комацу с Харуми тогда чуть не наложили в штаны… Да что тут… Страшно было всем! Он вернулся к тому, с чего начал. Изначально же всего лишь хотел забыться ото всех проблем: лишнего веса, пожара, его последствий и странных обещаний Айко, что они вместе сбегут в другой город… Чёрт, почему же он просто не может избежать всего этого даже здесь? Дыхание сбилось вместе с тишиной вокруг. Пунпун вернулся в реальный мир, всё ещё с закрытыми глазами, без малейшего желания напрячься. В конце концов, не нужно иметь много мозгов, чтобы понять: сейчас у него был бы урок музыки, если бы он вовремя пришёл в школу. Как ни странно, мысль о прогуле его почти не волнует — это пустяк по сравнению со всем тем, что он пережил на этой неделе.Когда бы всё на свете мог желать, Мечтал бы парой крыльев обладать.
Еле слышимая игра на пианино вместе с детскими голосами подействовала неожиданно успокаивающе, даже чересчур для разомлевшего мальчика. Пары секунд хватило, чтобы узнать в тихой мелодии одну из его любимых песен… счастливо улыбнуться и начать тихо подпевать.В просторы неба, дальше от печали. Пусть крылья б лёгкие меня умчали.
Неожиданно для себя Пунпун напрягся, казалось бы так, как никогда в жизни. Внезапное желание, настолько сильное, что на ресницах показались слёзы… Глупая детская мечта, внезапно родившаяся в его сознании, казалась ему даже хуже недавнего стремления изучить космос и открыть новую планету. Так тупо. Каждый, он мог поклясться, каждый в его классе имел хотя бы какой-никакой взгляд на себя в будущем: бизнесмен, пожарный, врач… Даже любимая Айко во время первого знакомства заявила, что хочет, вернее, станет актрисой, певицей там… А Пунпун… Пунпун… Мальчик поморщился: все вокруг просили его рассказать о том, кем он хочет стать, но… После всех этих рассказов одного из его друзей, кажется, Комацу… Чёрт возьми, что если он больше всего на свете желал стать… птицей?Мечтаю в небе синем пёрышком парить. И грёзы детские всё не могу забыть…
…прямо сейчас избавиться от до тошноты обычной внешности и лишних килограммов, обернуться каким-нибудь воробушком и исчезнуть из памяти всех, кто его когда-либо знал. Освободиться от всего, что его держит на земле, забыть о родственниках и друзьях, как будто их никогда и не было. Так почему же ему просто не… Улететь? Что-то внутри треснуло, словно тело было стеклянным, причём от одной лишь фразы. Пунпун сначала и сам не понял, пытаясь вспомнить, ну или хотя бы слиться с полом. Нет, не может же это… Он едва не прокашлялся от ощущения дыма в горле, как тогда… когда курит Сэки? Или… готовит его дядя… Нет? Что же это? Пунпун разволновался так, будто что-то произошло на самом деле. Что-то, что он пока не осознал и не понял, но на что так яро отозвался всем своим существом, прямо как… Пунпун силится разглядеть из ниоткуда появившийся впереди силуэт, но, увы, почти по-настоящему слепнет от ярких лучей солнца. Понимает, что забыл испугаться, когда остальные с диким от ужаса криком уже скрываются за дверью… И зачем только они полезли на чёртову крышу этой чёртовой фабрики? …тогда… Он всё ещё ощущает тепло от руки Айко, так что ему иногда кажется, будто это главная деталь, о которой он должен помнить, и которую не имеет права забыть… Потому и держит её так, будто от этого зависит его собственная жизнь… В конце концов, они же остались лишь втроём: Пунпун, Айко и… Пунпун долгое время не может понять, кто перед ним стоит: мужчина или женщина. Оно? Мысли метаются в его голове так, как никогда раньше. Тело не поспевает за желаниями мозга, благо, Айко берёт инициативу на себя, надеясь поспеть за остальными друзьями. Напрасно. Всего лишь пара шагов, и попытки поторопить Пунпуна слишком резко прерываются вместе с грохотом упавших медных труб, о которые она споткнулась. — Пунпун, помог- Отчаянный вздох обрывается, прежде чем Пунпун понимает, что одна из труб также попала по чужой голове до того, как он вообще успел осознать, что вокруг происходит. Трубы… Айко без сознания? Пунпуну не стоило оборачиваться на страшный треск позади, но тело само инстинктивно дёрнулось в ту сторону. Силуэт был всё ещё на том же месте, сливаясь с почти чёрными клубнями дыма, и мальчику показалось, что это на самом деле Оно и трещит, а не старые доски нижних этажей. Дым… Пожар? С трудом позабытое желание отлить так некстати напомнило о себе Пунпуну именно в тот момент, когда он осознал себя прижимающим безвольную Айко к своему телу. В то самое мгновение когда он, казалось бы, что-то вспомнил, рассматривая поглощаемый пожарищем всё ещё недвижимый силуэт. Когда, казалось бы, силуэт хотел что-то сказать… То, что Пунпун надеялся никогда больше не вспоминать. То, что ему почти удалось забыть… «Я…» Что же ты хотел забыть? Что? Что? Что?Как крылья ввысь хотел когда-то устремить.
Конец песни прорезал воспоминания так не к месту, помешав разобраться, вспомнить против своей воли и наконец закончить чужую фразу. Что же это, Пунпун? Чужие мысли миновали невидимый барьер, вынудив вскрикнуть от неведомых ранее чувств, подобных острым когтям, впивающихся в его кожу, обнажающих самые сокровенные страхи и тайны. Подавляя другие панические мысли, замещая собой всё пространство, оставляя от некогда просто хорошего мальчика Пунпуна одну лишь оболочку… Будто это единственный способ освежить его память. Внутри всё словно перевернулось вверх дном. Мальчик колотил руками по полу, пытаясь найти положение, которое помогло бы вывести его из этого состояния. Забавно, будто судорога какая-то. Ему показалось, что вся жизнь проносится перед глазами, каждая мелочь, случившаяся на днях и пару лет назад, отложившаяся в памяти. Кто-то словно быстро перелистывал страницы из воспоминаний, и Пунпун по-настоящему ощутил себя открытой книгой. Уже ближе к отрывкам из начальной школы Пунпун вдруг осознал, что скоро наступит конец. Он почти полностью выжат, и кульминация его припадка, наконец, станет завершением. Он умрёт здесь, в пыльном спортзале, под мелодию из любимой песни, совсем один… Тело почти перестаёт его слушаться, и словно начинает существовать отдельно от сознания. Пунпуна лишь сильнее корёжит: так ли сильно он хотел обратиться птицей? Так ли сильно хотел исчезнуть? Слёзы неконтролируемым потоком хлынули на пол и одежду, будто он не плакал года два, как минимум, и не заплачет больше. Совсем скоро… Он это чувствует, и бьётся сильнее, пытаясь воспротивиться этим чувствам, но в итоге лишь больше утопая в океане из чужой подавившей его воли. Три-хи-хи! … и смеха… Два-ха-ха! … и… обратного отсчёта? Один!***
Совсем рядом раздался оглушительный треск, но Пунпуну не нужно было смотреть на пол — итак понятно, что там осколки папиной чашки, которую её владелец сгоряча запустил в маму. Тишина всё ещё не была частым гостем в их доме, но теперь мальчик не был уверен, наступало ли вообще когда-нибудь спокойствие в их семейной обители. Скрип от встряски обеденного стола, крики о том, кто занимает более значимое место в их семье, грубые слова, которые явно не следует слышать любому в возрасте Пунпуна. Ощущение тонкой ткани постельного белья на коже и шум даже тогда, когда двери в его комнату закрыты… Как же это всё ему знакомо. Глаза плотно прикрыты, хотя веки подрагивают. Рот приоткрывается, лишь на пару секунд, являя вишневый леденец, прежде чем Пунпун решается. Несмотря на детскую наивность, он всё также не уверен, как и всегда… Поэтому так некстати и решил помолиться. Конечно, он редко обращался к образу некоего божества, навязываемого с детства не только в доме, но и в школе. Не стал бы и сейчас, если бы не… некое заклинание, что он не так давно узнал от дяди Юити. Если произнести его наедине с самими собой, то… то… Честно, он не знал, что должно произойти дальше, но интересно же! — Боже правый, Боже правый, — кое-как промямлил он с конфетой во рту, — тили-тили-бом. Пара секунд прошли в тишине. Щеки покраснели, ведь, находясь отдельно от ссорящихся родителей с не сделанным домашним заданием, Пунпун вдруг ощутил себя наиполнейшим кретином. Дядя лишь хотел посмеяться над ним? Вымученный ребяческий смех прозвучал даже слишком громко, хотя по-настоящему смешно не было. Действительно! Чего он мог вообще ожидать от парочки странных слов? Что к нему в самом деле придёт в эту самую секунду, в этот самый миг может прийти…***
…крылья ввысь хотел когда-то устремить.
В настоящем он открыл глаза, подобно новорожденному, впервые увидевшему мир во всей его полноте, а не только в ярких сполохах. Наконец стихшая песня вызвала необъяснимый ужас. Что, чёрт побери, вообще произошло? Он же буквально пару секунд назад слышал, как стихает хор детских голосов! Почему же он вновь мог слышать… Пунпун моргнул раз, потом второй — разве это именно то, о чём он должен сейчас беспокоиться?***
…он же решил помолиться Ему… Шум у окна спустя пару секунд не остался незамеченным. Собственный нервный смех показался чем-то отравляющим. …значит он правда надеялся, что Он придет… Окно удивительно скоро распахнулось. Мальчик испугался, хотя и не разглядел, кто смог приложить к этому силу. Ха-ха, кто бы знал… Задница удивительно скоро встречается с полом, спина — со стеной. От веселья над собственной глупостью не осталось и следа. Он и вправду появился!***
Странный звук привлёк его внимание, и Пунпун в страхе повернул голову, мгновенно ощутив, как хрустнули позвонки — совсем рядом баскетбольный мяч. Тот самый, на который он прежде толком не обратил внимания. Он всегда был здесь? Как он? Что… Попытка проглотить слюну не увенчалась успехом, возможно, от неудобного положения. Пожелав встать, мальчик смог лишь дёрнуться в слабой имитации недавнего припадка — не пошевелиться. Спокойно, это всего лишь из-за мышц… ти-и-ихо…***
— Та-да! Пунпун впился взглядом в улыбающуюся клоунскую физиономию, контрастирующую своим белым гримом на фоне темноты улицы, не решаясь подать хотя бы какие-нибудь признаки жизни. И лучше бы он правда не дёргался, а продолжал свои попытки слиться со стеной, потому как незнакомец тотчас поднялся во весь свой двухметровый рост и попытался удобно усесться на подоконник, не прекращая скалиться в привычной клоунской манере. — Здарова, Пунпун! О чём ты просишь Бога? Возможно, если бы он в полной мере осознал ситуацию, то не стал бы на самом деле задавать вопрос, но… — Как маме и папе жить в мире друг с другом? Пару секунд глаза незнакомца молча бегали по комнате, причём в совершенно разных направлениях, что Пунпун нашёл даже забавным. Секундой позже Он опустил ноги и неожиданно, но вполне твёрдо, встал на пол. Леденец едва не встал поперёк горла. — Знаешь, дружище, Бог устал от этой темы, спроси что-нибудь другое!***
Страх. Пунпун зажмурился от всего, что ему сейчас приходится терпеть. И вновь он вернулся к тому, с чего начал… Вроде разницы особой нет, но почему сейчас всё гораздо сложнее? От того ли, что всё начинает проясняться? Не потому ли, что все забытое так некстати напоминает о себе? Он не заметил, как начал мотать головой, прекрасно понимая истинную причину — дело в том, что он здесь один.***
— К-каким взрослым я стану? — вновь решил попытать счастья Пунпун у незнакомца, пытаясь запомнить каждую черту в виде тонких конечностей и пёстрого наряда. Мальчик проследил за направлением длинных пальцев от чужих бёдер до подбородка, наблюдая, как сжимаются пальцы на последнем, и Некто принимает задумчивое выражения лица с соответственным «Хм-м-м». Кажется, вот-вот Пунпун узнает… — У тебя есть возможность подумать самому над этим, — наконец изрекает Он, и разочарованию мальчика нет предела. — Все возможности мира лежат перед тобой. Дальше Пунпун почти не вслушивался в чужие слова, всё ещё шокированный подобным визитом… Как вдруг Бог дёрнулся, тщательно всматриваясь в сторону двери, а затем, не сказав ни слова, вновь за полсекунды обратился бледным лицом в сумерках за окном. — Запомни, Пунпун, — вдруг привлёк Он к себе всё внимание, растворяясь в темноте ночного неба. — Если ты, когда вырастешь, на полном серьёзе расскажешь своим детям то, что я только что сказал, то ты плохой человек… Мальчик не решался встать ещё где-то полминуты, и так бы и сидел, если бы кто-то к нему не постучался. Пунпун словно очнулся и поспешил встать, пытаясь не жмуриться, так как перед глазами поплыли очертания чужого лица. Убеждение, что Бог находился всего в шаге от его ног было как никогда сильным.***
Липкий ужас прочно сковал всё тело, когда мальчик вновь перенёсся в тот день, когда на фабрике был пожар. Воспоминания были такими чёткими, что Онодэра правда ощутил себя вновь на той крыше, обдуваемый ветром и дымом.Теперь ему словно развязали повязку на глазах и, наконец, он был почти уверен, что-то, что сказала фигура, было именно это. «Я…»***
«…Бог» После пожара на фабрике страх долгое время не отпускал его, он старался проводить больше времени с друзьями, особенно с Айко, которая всё ещё почти незаметно хромала от полученной травмы. Онодэра был движим лишь страхом, когда решил задать вопрос: «Вы тоже видели Это?» Грустные, словно оскорблённые лица и положительный ответ, который он услышал от каждого, лишь больше подлил масла в огонь. Хорошо… По крайней мере, он не один сумасшедший. Он боялся, даже если они решили раз и навсегда больше не поднимать эту тему. Пунпун был почти близок к разгадке… Фигура на фабрике, конечно, не походила на клоуна, но… что если… если Бог может менять свою форму?.. Он же, в конце концов… Бог!.. Но это не всё… Нужно точно быть уверенным для решения этой чёртовой загадки. «Айко была тогда со мной», — решил мальчик и, когда они остались наедине, прервал давящую тишину и пение птиц в парке ненавязчивым вопросом.***
Что-то вновь изменилось. Сейчас, когда Пунпун ощущал каждый сантиметр спортзала, будто был тут всегда (что не скажешь о фигуре), он буквально кожей ощутил — это снова случилось. Пыль противно оседала на его теле, что ощущалось лишь отчётливее с закрытыми глазами. Увидеть высокий потолок спортзала сейчас — что-то неимоверно плохое. Чужое присутствие ощущалось как никогда отчётливо, но тишина разбивала надежды на то, что это мог быть кто-то из детей или учителей. Внутренности словно натянулись, подобно струнам, и вновь не пошевелиться!***
— Чего ты боишься, Айко? Они не смотрели в сторону друг друга, и мальчику даже казалось, что они думают об одном и том же, поэтому-то он и решил, что может спросить. Но стоило Пунпуну лишь раз глянуть в её сторону, как он понял, что это была наидерьмовейшая из всех его идей. Взгляд Айко он никогда не мог описать словами или даже в стихах, и сейчас лишь больше убеждался в том, как на самом деле ему сложно хоть немного понять эту девочку и её проблемы, о которых никто из ребят даже не догадывался. Молчание привело его в отчаяние, достаточное, чтобы снова попытаться: — Айко… Ты боишься Бога? Мальчик тяжело выдохнул носом, но снаружи словно ничего не изменилось. Он решил бросить свои попытки, как раз в то время, когда Танака резко обернулась в его сторону, изменившись в лице. — Бога? Пунпун, ты серьёзно? Он опустил взгляд, ощутив себя в очередной раз униженным. Айко никогда не стеснялась называть людей кретинами, даже его, хотя в некоторых местах он и сам не подобрал бы лучшего описания для своей персоны. Он ощутил не там, где привык, а на затылке её руку, сжавшую чёрные волосы так сильно, будто бы она собиралась их выдрать. Всегда тёплая и мягкая ладонь не казалась такой уж приятной. Пунпун и сам отчаялся, не особо осознавая вину, в отличии от того факта, что дернул не за тот рычаг, потому решился извиниться, пока всё не зашло слишком далеко. Он тотчас встретился взглядом с ней, ожидая увидеть гнев, но разглядел лишь горечь. — Я ненавижу Бога, и всех, кто имеет к нему отношение! Мальчик просто не мог отвести взгляд от её зарёванного лица, всматриваясь и пытаясь запомнить этот момент во всех красках, осознавая, что это точно отложится в память… И вдруг — внезапная мысль! Пунпун чуть склонился, переведя взгляд с лица на чужие подрагивающие плечи, с которых соскользнула расстёгнутая, купленная на вырост курточка, и замер, будто впервые замечая тёмные пятна синяков. На этот раз во взгляде серых глаз мальчика что-то действительно потухло. А что он вообще знает о Танаке Айко?***
Странное чувство сейчас терзало Пунпуна, а вернее вопрос: что он должен делать? Казалось бы, ничего же не происходит. Так почему он всё ещё здесь, ещё и продолжает рефлексировать? Может ли такое быть, что это всё лишь сон, а не результат чужого влияния? Время пришло. Нечто чужое ему отозвалось в сознании, как иногда по вечерам, когда он может о чём-то задуматься и слышать странные голоса. Только сейчас мысль показалась не такой уж бредовой, а даже вполне осознанной, словно внедрилась откуда-то снаружи. «Нет!» Мальчик вновь дёрнулся, попытавшись освободиться от столь ужасных ощущений собственной беззащитности, точно насекомое, попавшее в сеть к пауку, пока не осознающее своё положение и всё ещё пытающееся выбраться. От собственных сравнений передёрнуло, и Пунпун наконец ощутил хоть что-то, кроме холода в конечностях. «Только бы не открыть глаза»***
Они смотрели так какое-то время друг на друга: Айко на его лицо, Пунпун — на её плечи. Всё, что он знал об Айко, слышал из чужих уст — всё это постепенно складывалось в одну общую картину, благодаря всего лишь одному девичьему вскрику и виду свежих синяков. Эти странные люди, с которыми он когда-то видел Айко в парке, что вечно скрещивали пальцы и твердили что-то вроде «Сэй-сэй-сэй!»… Эти странные футболки, что были на Танаке тогда, когда за ней наблюдал кто-то из всё тех же взрослых. На её одежде всегда были эти странные изображения, которые Пунпун никогда не успевал разглядеть, хотя бы потому что Айко тотчас снимала их, стоило опасности в виде этих её знакомых миновать. О-о-о, и эта её странная мать… Пунпуна передёрнуло от всплывшего в памяти образа матери Айко: просто огромной женщины, рядом с которой сама девочка казалась букашкой, по крайней мере, до тех пор, пока её мать вообще появлялась в школе. Несомненно, своим показным дружелюбием она по-настоящему пугала всех и вся, особенно детей. Учителя же её и знать не хотели после жалких попыток женщины впихнуть им некую «космо-воду». Боже правый, неужели Айко… Да как он вообще раньше не мог это понять? Даже когда другие шептались… Ну почему он такой идиот? Конечно, она не будет бояться Бога больше, чем собственную мать! Прежде чем Онодэра, словно по-новому, начал всматриваться в лицо Танаки. Та и сама как-то изменилась во всех смыслах, будто в страхе, что его осенило. — А ты боишься Бога, Пунпун? Мальчик вздрогнул, почти понимая, как только что чувствовала себя Айко, пусть всё же… И не до конца. «Боже правый, Боже правый…» Конечно, мотнув головой, он твёрдо скажет «Нет!», словит во взгляде Айко недоверчивость и поспешит замять ситуацию походом за мороженным, всё ещё переваривая собственные выводы насчёт любимой Танаки, при этом мысленно добавляя: «Но тебя — боюсь…»***
— Боже правый, Боже правый… Пунпун произнёс это в пустоту огромного помещения, в очередной раз удивляясь тихому звучанию собственного голоса. «Я на самом деле боюсь» Разумеется, подобное откровение не осталось без внимания, как бы мальчик не пытался подавить возобновившиеся всхлипы. Он давно осознал, что есть лишь один способ прекратить эти муки. — Т-тили-т-тили-бом… Он прислушался, как эхо отражается от стен и возвращается обратно к нему. Всё тише и тише… И ничего. Он пролежал так какое-то время, готовый ко всему на свете, но ничего не произошло… Что всё это, черт побери, значит? Время тянулось ужасно медленно в старом помещении его школы, как и всегда, когда он оказывался именно здесь. Онодэра медленно, крайне осторожно открыл глаза. Он всё ещё здесь, в пыльном спортзале. Всё ещё боится, и всё ещё один…***
Вечерний летний пейзаж показался самым лучшим именно сегодня, и мальчик удивленно осмотрелся вокруг от мысли, что внешние изменения в мире сейчас действительно затрагивают только его. Он редко замечал, как медленно и оттого незаметно исчезает за горизонтом солнце, как зажигаются в темноте звезды вместе с фонарями. Одни лишь улицы и природа не меняются, преисполненные ночью всяким шумом в такой же мере, как и днём. Ах да, уже темнеет… Пунпун достаточно быстро свернул на знакомую улицу, отстранённо задумываясь о том, чего именно он вдруг сейчас испугался… Да и это ли важно, если вокруг, по меньшей мере, две шумные компании? А ведь правда, чего же он боится? Не того ли, что упадёт или растает только что купленное шоколадное мороженное? Мальчик закрыл свободной рукой рот, чтобы не захихикать подобно Харуми, когда тому в голову пришла очередная «гениальная» идея. Глаза так внезапно, почти приятно заболели, и Онодэра начал мечтать лишь о том, чтобы поспать, будто впервые заметив, как сильно устал за всё время. Пунпун оставался в спокойствии лишь относительное время — природа не обделила его одной из наиболее встречающихся привычек у будущих неудачников, а именно: не переставая размышлять над прошлым и настоящим, чтобы ненадолго забыть о случившемся. Уже возвращаясь домой в потёмках, он также неожиданно пришёл к ещё одному заключению. Руки замёрзли, поэтому Пунпун не мог не думать о том, что он вновь остался один, принимая тот факт, как быстро на замену страху перед Богом пришёл страх потери друзей… Или же он был всегда? Оба-на, Пунпун! Слова Бога с последней их встречи оживляют в памяти мальчика старый, теперь уже почему-то непостоянный образ. Чужое выражение лица, с присущим Богу непостоянством, как-то быстро меняется. Ты такой хороший мальчик, что меня прямо тянет блевануть! Насколько он помнит, вернее, как ему всегда казалось, Бог был с ним всегда, как и говорил его дядя, но возможно ли такое? Онодэра впервые призвал его лишь пару лет назад… Или же Он был здесь всегда? Думаешь, все на Земле могут быть счастливы? Понимаешь… Счастье одного происходит от несчастья другого! Нева-а-ажно, насколько добродетелен человек, он рано или поздно причинит кому-нибудь боль, даже не осознавая этого. Всё в Нём непостоянно, а мысли слишком сложны для маленького глупого мальчика, что бы Бог не пытался до него донести… Его слова и действия всегда были спонтанны и непонятны, так же, как и отношение к Пунпуну, и в особенности — настроение. Хотя чего тут ожидать — Он же Бог! Как где-то слышал Пунпун, пути его неисповедимы, и всё такое. Эй, Пунпун… ты трус. Мальчик не мог понять, от чего больше начал задыхаться: от возмущения и страха или от пара в ванной комнате, и всё-таки признал… Айко и Бог были правы, он и вправду трус. Такой же, как и все остальные. Я могу поделиться с тобой одним секретом, если ты пообещаешь вновь позвать меня! Знаешь, каков лучший способ сделать так, чтобы тебе не причинили боль? Обычная молитва, обычным осенним вечером, всего лишь детская шалость, не такая серьёзная, как то, что обычно творит вся их компания… Как вообще она могла обернуться во что-то подобное? Убей их всех, прежде чем они доберутся до тебя. Кусок в горло не лез за ужином, а затем и недавно съеденное мороженное едва не попросилось наружу, когда дядя решил посмотреть вечерние новости. Разумеется, первое же событие повергло в небывалый шок, по крайней мере, Пунпуна: несколько детей из соседнего района утонули во второй половине дня — их тела унесло течением, и они так и не были найдены. Как ни странно, на лице мальчика не отразилось ничего, и его, слава Богу, ни о чём не спросили. Иначе бы он сразу выдал всё, из-за чего переживал все эти дни, и что не оставляло его в покое и сейчас: дети утонули в то время, когда закончились уроки. Он был уверен, что ещё и аккурат в тот момент, когда Пунпун был в спортзале. Направляясь в свою комнату, мальчик неконтролируемо улыбнулся собственной догадке… Неудивительно, что Бог тогда не явился — Он был занят другими. Я знаю, что ты хочешь улететь, Пунпун. Больше всего на свете… Не волнуйся, я помогу тебе и твоим друзья, я научу. В конце концов, вы всё равно так или иначе останетесь здесь, со мной… Вы все будете лета-а-а-ать… Сейчас ранее сказанные Богом слова как никогда обретали смысл, и Пунпун правда пытался подумать о чём-то менее угнетающем… Ведь это хорошо, что есть небо, солнце, Айко… Мороженное, что он успел сегодня съесть… И если подумать, то птицы не могу есть холодное, и вообще всякие сладости, а шоколадные кексы тем более. Так ли совершенно его желание стать птицей, иметь ноги-палочки?.. Нет, пожалуй, и плевать, что тогда весь жир останется при нём: хорошего человека должно быть много!.. А то, что было сегодня в спортзале… Это он чуть не взлетел тогда, что ли?! Да чёрта с два после такого припадка он ещё раз подумает о том, чтоб стать птицей! «Как тебе такое, Бог?!» Лёжа в постели, он подумал о том, что Бог вполне мог посетить и всех остальных, раз они видели Его на фабрике. Вдруг Пунпун больше не увидит никого из них, а всему виной будет тот, кто был для мальчика постоянным собеседником несколько лет, кто вечно давал эти странные советы? Онодэра уже почти смирился со всеми его странностями и разными проявлениями в окружающей среде (действительно, можно ли ждать от создателя адекватности, если все созданные им творения ничем не лучше?), но для Пуннуна всё ещё оставался один нерешённый вопрос: зачем Ему это всё? Зачем? Ты меня знатно повеселил сегодня, Пунпун. Укрывшись с головой одеялом, Онодэра прокрутил всё в голове, пару раз прикусил фаланги пальцев, и даже оставил чернильные метки на руках… Он просто не может забыть, он обязан рассказать им всем! Наконец-то ты всё понял, Пунпун, но неужели это был единственный способ? Среди всего бреда, что сейчас творился в его голове, мальчик не мог понять: слышал ли он что-нибудь из этого раньше, и если слышал, то когда и от кого, от Бога ли? Как ни странно, все мысли проявились именно сейчас, будто так и должно быть… Ещё и некая тяжесть так пугающе неожиданно накатила на всё тело, такая знакомая, что Пунпун даже не попытался ей воспротивиться. Ха-ха, самое забавное, что после всего случившегося ты всё ещё сомневаешься… Знаешь, ведь именно это мне в тебе и нравится, Пунпун! Что-то трещит в ушах, свет от фар машин пробивается сквозь занавески. Закрыть глаза нельзя — вновь случится что-то страшное… Но он закрывает и усмехается. «Такой ли я хороший мальчик, а, Бог?» Сознание медленно проваливается во тьму так, как никогда до этого. «Всё равно», — думает Онодэра, ведь он уже не боится. На периферии сознания он услышал, как что-то щелкнуло — окно вновь до ужаса медленно распахнулось, впуская в комнату вечернюю прохладу так же, как и в первую встречу когда-то давно… Но Пунпуну-то всё равно… Он уже спит. Спокойной ночи, Пунпун!