Мир после мира

– Вы не находите, мой дорогой барон, что лилии разрослись просто чудесно?.. Марсель, теперь уже граф Валмон, чуть ослабил шейный платок и улыбнулся, глядя на благоухающие бело-розовые заросли. День выдался не слишком солнечным, однако высокие облака не обещали дождя. Внезапный порыв ветра заставил мужчину поморщиться и придержать шляпу, которую он с некоторых пор предпочитал парикам. – Я совершенно согласен с вами, любезный граф, совершенно согласен. – Капуль-Гизайль по своему обыкновению оживленно жестикулировал. – Но, должен признать, меня до сих пор мучает неуверенность. Мне кажется, лилии не подходят Ричарду Окделлу. Нужно что-то героическое, знаете ли, прямое, даже немного упрямое... – Лопух? – невинно улыбнулся Валмон. – Ах, дорогой мой, вы смеетесь над бедным стариком, я знаю, но, право, лопух совершенно неуместен. Гладиолус, безусловно, мужественный цветок, цветок победителей и воинов, но полагаю, он был бы слишком ярок для бедного юноши… Граф кивнул и прикрыл глаза, вдыхая густой аромат лилий. Весь мир мог провалиться в преисподнюю к Леворукому, как он собственно, и сделал, а маленький барон будет до конца отстаивать гармонию прекрасного от посягательств невежд. – Вы могли бы посадить что-то другое, – мягко предложил Валмон. – Что-то по вашему вкусу. Для такого ценителя прекрасного это не составит труда. Круглое лицо барона исказилось от огорчения. Он махнул рукой, извиняясь, и направился прочь по аккуратно посыпанной песком тропинке. Глядя на ссутулившуюся спину, обтянутую поношенным камзолом, Марсель подумал, что в последнее время Капуль-Гизайль сильно сдал. Ему бы не хотелось потерять друга и единственного собеседника, но страха он не испытывал. В мире, воцарившимся после Излома, не было места страху. Собственно, в нем не было места вообще ничему, кроме тенистого, пестреющего цветами сада, небольшую часть которого занимало кладбище, и двух летних павильонов, где и обитали они с бароном. Времена года здесь не менялись, казалось, всё вокруг навсегда застыло в немного дождливом, прохладном лете. В саду били родники и, кроме того, в дальней части, почти у самой ограды, был выкопан глубокий колодец. В одном из павильонов обнаружился погреб с запасом продуктов, но, сказать по чести, есть здесь не хотелось. Ломать голову над тем, жив он или мертв, Марсель перестал почти сразу же. Примерно в тот момент, когда очнулся в компании до смерти перепуганного Капуль-Гизайля и сложенных аккуратным рядком трупов. В голове вертелись сущие ужасы: рвущиеся к небу языки пламени, землетрясение, бессмысленная и не имеющая никакой цели резня, но вокруг было тихо – шумели каштаны, бежал по каким-то своим надобностям ручей и даже мертвые лица друзей и недругов не пугали. Долг долгом, а разведка прежде всего. Оставив барона приходить в себя, Марсель отправился на рекогносцировку, результаты которой повергли его в полное недоумение. Сад выглядел вполне ухоженным, однако по дороге никто не встретился. В сарае нашлись инструменты, при этом никаких следов присутствия их владельцев не было. Пожав плечами, Валмон прихватил пару лопат и вернулся. – Думаю, первым делом, нужно их похоронить, – с большей уверенностью, чем на самом деле испытывал, заявил он барону. Тот, еще не вполне пришедший в себя, только кивнул и послушно взял лопату. Рубить плотный дерн и рыть большую яму в земле – не самое привычное занятие для дворян, однако постепенно они приноровились. К тому же, первыми можно было похоронить наименее приятных персон. Вероятно, потому Август Штанцлер получил в свое распоряжение неглубокую каменистую могилу с неровным дном. Выражая полнейшее презрение к дриксенскому шпиону, Марсель мстительно посадил на едва намеченном холмике очитки, в изобилии водящиеся в тенистой части сада. Плотные мясистые розетки кустились, курчавились и всячески процветали, словно посмеиваясь над незадачливым постояльцем клумбы. Катарина упокоилась в изящной узкой яме – к тому времени умение добровольных могильщиков существенно возросло. Несмотря на жаркие возражения барона, холмик украсился ландышами. – Что это за цветок, мой дорогой граф? Ну что это за цветок?! – восклицал Капуль-Гизайль, расхаживая вокруг. – Одни листья! Она же прекрасная женщина, королева! Отчего не украсить это место гиацинтами и маками, как любила Ее величество? Если уж вы так ополчились на ни в чем неповинные розы… – Не забывайте, ландыш ядовит, – заметил Валмон. Маленький барон вздохнул, но спорить не стал. Он говорил куда меньше обычного и старался лишний раз не возражать Марселю. Фантасмагоричная неопределенность происходящего удручала последнего ничуть не меньше, но у него было важное дело – устроить всех должным образом. Мысль о том, что в сложившихся обстоятельствах это довольно нелепо, отчего-то не возникала. Холмик Фердинанда Оллара, похороненного по левую руку от Катарины, пестрел нежно-голубыми фиалками – по отношению к нему Марсель не испытывал дурных чувств. Леопольд Манрик получил в пользование плоский песчаный холм с вызывающе разлапистым кустом ярко-розовых пионов. Обнаружив среди трупов тело Альдо Ракана, Марсель испытал невыносимое желание без затей притопить его в дальнем пруду, однако осквернить таким поступком сад казалось кощунством. Так несостоявшийся анакс был не слишком аккуратно сброшен в глубокую яму, над которой пришлось потрудиться целый день. Жирная болотистая почва надежно скрыла его самодовольное лицо, сверху же граф, не поленившийся облазить весь сад и даже привлекший к этому занятию Капуль-Гизайля, с триумфом натыкал бледных поганок. Он не надеялся, что грибница приживется, но спустя день или два Альдо был совершенно и законченно ядовит. Прекрасная Марианна получила бархатистые тёмно-красные розы. Банально, но барон не возражал. Пожалуй, это был единственный раз, когда он безоговорочно поддержал выбор компаньона. Капуль-Гизайль часто наведывался в этот уголок сада и часами сидел неподвижно, в молчании глядя на изящно свернутые лепестки. Марселю казалось, он чувствовал себя виноватым, но расспросы представлялись неуместными. Холмик Эпинэ получился довольно высоким. Валмон долго думал и в итоге остановился на багровых гвоздиках в обрамлении серебристой южной полыни. Странный выбор, но он решил, что запах трав пришелся бы Роберу по нраву. Сложнее всего пришлось с Алвой. Глядя на бледное лицо, с которого и после смерти не исчезла вызывающая усмешка, Валмон внезапно начал вспоминать, да так, что чуть не взвыл. Капуль-Гизайль понимающе похлопал его по плечу и поспешил удалиться. Вовремя. Нет, граф не ринулся покрывать поцелуями дорогое лицо, собственно, он и при жизни Рокэ не позволял себе этого, просто, погружая лопату в землю, он безостановочно говорил. О том, что не понимает, как они все здесь оказались и, главное, зачем. О том, что однажды работа будет закончена и делать станет совсем нечего. О том, что проникнуть за ограду сада невозможно – он пробовал не раз. О том, что в этом чертовом саду не найти гранатов, винограда или хоть чего-то кэналлийского, и он совершенно не знает, какие цветы стоит посадить. Подхватив тело Рокэ на руки, он доверительно пробормотал: – Знаете, герцог, подозреваю, что я и сам давно мертв, но ведь это не повод останавливаться, не так ли? И как же я угадаю, что именно вас порадует?.. Разумеется, Алва молчал. После долгих раздумий и поисков Марсель остановился на пронзительно-синих болотных ирисах. Высокие тонкие стебли, тихо шелестящие от дуновения ветра, напоминали стрелы. Росли они неохотно, словно отстраняясь от жизни, и этим отчасти напоминали Рокэ, однако цвести не прекращали. После всех волнений граф так выдохся, что оставшегося последним Ричарда Окделла похоронил максимально быстро и, не утруждая себя выбором, посадил во второпях взрыхленную землю те цветы, что росли поблизости. По какой-то прихоти случая ими оказались лилии. Осмотрев результат работы, он пожал плечами. «Чрезмерные цветы. Но тому, кто всю жизнь старался играть чужую роль, должно понравиться». В ту ночь, впервые за многие дни каторжного труда, Марсель спал спокойно и долго. Утром он по привычке пришел на импровизированное кладбище. Цветочный ковер радовал глаз, задумчиво шелестела листва, перекликались птицы. «Так не бывает», – с легкой грустью подумал граф и направился к могиле Марианны. Ему внезапно захотелось увидеть Капуль-Гизайля. – Как вы думаете, Марсель, что дальше? – Маленький барон против обыкновения был совершенно серьезен. – Раз уж мы оказались здесь, мне не хотелось бы оставлять ее одну... – Думаю, ничего не изменится, – пожал плечами Валмон и ощутил внезапную уверенность в обратном. …Когда с ожерелья миров срывается бусина, по мирозданию расходятся волны. Кто знает, что за осколки несуществующего уже мира рождаются и бесследно исчезают в пляске хаоса…