Ричи Тозиер — мастер ужасных идей

— Да ладно тебе, Эдс. Я более чем уверен, что эту безумную женщину, которую ты называешь своей мамашей, пиздецки заводит вся эта тема с контролем собственного сына. Типа, знаешь, нереальный оргазм из-за полной зависимости Эддички от своей мамочки; эдакое сотворение для себя любимой хорошенького сынулечки, которого даже в тридцать надо будет кормить с ложечки, давать довольно сомнительные таблеточки и защищать от всяких противных бяк этого мира. Не, серьёзно, другого объяснения тому, что она так нездорово помешана на твоей сохранности, я просто не нахожу. Хотя, возможно, всё намного проще и она попросту ебанутая, а мне в таком случае остаётся лишь искренне посочувствовать тебе. Или все вообще пиздец, и она и фетиши подобные имеет, и припизднутая в конец. Последний вариант, кстати, наиболее вероятен. Как твой самый лучший и охуенный друг, искренне беспокоящийся о тебе, могу посоветовать тебе вот что: положи ты на неё хуй и живи в своё удовольствие. Твоя мать сосёт, и не только мой член, а все члены вместе взятые. Одновременно. Причмокивая при этом совершенно по-блядски, словно самая главная сучка на районе, коей она, собственно, и является, — горячо проговаривал предложения в сотовый телефон Тозиер, активно размахивая руками и не забывая при этом вложить в интонацию все свои самые яркие эмоции, которые он только испытывал при упоминании матери Эдди. Эта женщина была действительно сумасшедшей, и так вышло, что у балабола с ней завязались крайне негативные взаимоотношения. Особенно после прошлой субботы, во время которой Ричи разговаривал с этой женщиной исключительно пренебрежительно и до ужаса дерзко, ни капли не стесняясь отпустить какую-нибудь очередную глупую шутку про неё и члены – за что и заслужил к себе безграничных размеров ненависть Сони Каспбрак. Не то, чтобы кучерявого парня это хоть как-то задевало: едва ли Тозиеру было не поебать на неадекватных дам, которым явно уже далеко за сорок, однако некоторые неприятности её обида на Ричи, всё же, доставляла. К примеру, когда на следующий день миссис Каспбрак увидела балабола за порогом своего дома, то закатила истерику необъятных размеров насчёт того, как сильно этот похабник портит её сыночка, и с визгливыми криками прогнала Тозиера на улицу. И ей было абсолютно наплевать, что Ричи не успел надеть верхнюю одежду, а на улице – ужасный холод. — Боже мой, Тозиер, не неси чепухи, я тебя прошу, — устало вздыхает Каспбрак, отлично, впрочем, понимая, что его друг во многом действительно прав. Эдди вообще мало чем нравилась вся эта ситуация. Дома ему не давала покоя собственная мать, постоянно пытавшаяся оскорбить и принизить его лучшего друга. Ричи же данную ситуацию только усугублял, делая всё то же самое, разве что, в свою очередь, стараясь оскорбить и принизить уже мать Каспбрака. — Моя мама просто заботится обо мне, вот и всё. Перестань судить людей по себе и своей маниакальной помешанности на сексе. И в том, что она теперь запрещает тебе появляться в моём доме, виноват только ты сам. Зачем вообще надо было в открытую оскорблять её? Или шутить ту идиотскую шутку про её угрозы, вот этого я вообще не понимаю. – А затем, Эдди-спагетти, что если не я спасу тебя от этой огромной, как и её собственная пизданутость, женщины — то никто не спасёт. Просто какого, спрашивается, чёрта? Чтобы поговорить с тобой после школы мне приходится звонить. Звонить, Эдди! Это где это видано, это где это слыхано, чтобы Ричард Тозиер не мог спокойно прогуляться со своим занудным астматиком и просто охуенно провести с ним время?! Вот и я в полном, блять, недоумении. Подобное дерьмо не должно случаться, Эдс, пусть твоя мамка засунет его себе обратно в задницу, откуда оно, собственно, и вывалилось! — громко возмущался Ричи, у которого, к счастью, не было родителей дома, чтобы в очередной раз отругать непоседливого сына за сквернословие. — Кстати, всегда знал, что невъебенность моих острот настолько неебически большая, что даже ты их запоминаешь. И да, я просто обязан был тонко так намекнуть ей, на чём именно я верчу её и её кукарекание. — Да, Ричи, спас ты меня, конечно, просто великолепно, — не без сарказма произносит Эдди, характерно для подобного тона растягивая гласные в словах. – Из-за этого твоего подвига мама уже почти неделю пытается внушить мне то, насколько ты отвратительный человек. Просто хлопаю тебе стоя, Тозиер. Ужасней идеи, чем вывести мою мать из себя, твой мозг ещё не генерировал. – Спасибо, Эдс, всегда знал, что при виде меня тебе хочется разразиться пиздецки бурными аплодисментами, поскольку сдерживать весь тот восторг, который ты испытываешь, когда моя очаровательная персона появляется в поле твоего зрения сложно настолько же, насколько сложно твоей мамаше сдерживать собственные стоны во время наших с ней плотских утех. Но лучше удостой меня своими восхищенными овациями тогда, когда я в очередной раз жёстко насажу эту женщину на свой огромный член. А то, судя по тому, что ты мне сообщил, ей безумно нравится нарываться на подобное. — Да твою же мать, Ричи, перестань. Это не смешно, это мерзко! – в голосе Каспбрака отчётливо промелькнула парочка истеричных ноток. Тозиеру уже было целых восемнадцать, а юмор у него всё такой же, каким был в его двенадцать. Впрочем, Эдди сам был не лучше, раз всё ещё позволял Соне Каспбрак помыкать собой. К слову, о ней, когда внизу так знакомо загремели металлические ключи, астматик сразу же напрягся всем телом и резко вскочил на ноги, бросив на последок Ричи слова, вероятно, подразумевающие в понимании Эдди прощание. — Чёрт, кажется, мама пришла. Мне нужно показаться ей, чтобы она удостоверилась, что со мной всё нормально, и не начала зря паниковать. Ну, и не узнала, что я с тобой разговариваю. Я перезвоню тебе позже. Тозиер попытался крикнуть Эдди напоследок что-то, как всегда, не особо смешное и не особо приличное, однако едва ли Каспбрак его услышал. Что ж, в любом случае, он обещал перезвонить Ричи позже, так что всё было прекрасно. Пускай балабола и подбешивал тот факт, что эта женщина отбирает у него его Эдди. В который, блять, раз. Неторопливо поттянувшись на своей кровати и хоть немного размяв этим слегка затёкшие мышцы, кучерявый, нацепив на себя такое непривычное для него самого задумчивое выражение лица, отрешённым взглядом уставился в потолок. Как давно его вообще начали раздражать моменты, на которых внимание Каспбрака было приковано не к нему? Как давно он начал называть его "своим" в собственных мыслях? Как давно, чёрт побери, он начал подмечать про себя всю эту нереальную красоту своего астматика? Тозиер понятия не имел, но одну истину он знал наверняка – Эдди Каспбрак был прекрасен. Его карие глаза, постоянно источавшие всю эту до ужаса глубокую грусть, делали лицо ипохондрика каким-то настолько неимоверно завораживающим, что у Ричи попросту перехватывало дыхание; его взгляд, зачастую взирающий на происходящее как-то слишком уж презрительно и устало для обыкновенного подростка, будоражил Тозиера не хуже электрического разряда, а эту россыпь чертовски милых, очаровательных веснушек, полностью покрывающих аккуратный нос Каспбрака, хотелось зацеловывать каждую по отдельности столько раз, сколько их и находилось на светлой коже невротичного подростка. Движения же Эдди всегда были наполнены какой-то аристократичной грациозностью, от которой Ричи безумно сложно было отвести собственный взгляд, потому как они являлись полной противоположностью неуклюжим движениям балабола. Боже, да этот грёбанный астматик даже губу свою умудрялся прикусывать так, что у Тозиера всё напрочь пересыхало в его чёртовом горле. Клык Каспбрака всегда прикусывал чувствительную кожу губ чересчур мягко, явно на подсознательном уровне поставив себе некий мысленный предохранитель, чтобы ненароком не прокусить губу до крови и случайно не занести какую-нибудь ужасно смертельную заразу. И Ричи чувствовал себя блядским сталкером, когда подмечал про себя подобные мелочи. Твою мать, ему нравилось в этом парне всё: это нередкое занудство Эдди, его болезненная любовь к чистоте и даже чёртова невротичная привычка загоняться по пустякам. К слову, ещё одной вещью, которую Тозиер безумно ценил в Эдди, являлся тот факт, что несмотря на то, что балабол зачастую вёл себя как полный долбоёб, порой даже умудряясь случайно как-то обидеть Каспбрака по собственной глупости – Эдди всё равно общался с ним. Терпеливо выдерживал все даже самые грязные шутки очкарика, всегда помогал выбраться Тозиеру из какого-нибудь дерьма и просто банально заботился о нём. Было непривычно. Родители никогда не баловали кучерявого излишним вниманием, потому всегда, когда Каспбрак проявлял свою заботу, душу Ричи словно грели лучи летнего, очень тёплого солнца. И со всего этого охуительного контраста, проявляющегося уже тогда, когда Каспбрак просто находился рядом с Тозиером, стояло у балабола просто адски. Они отличались абсолютно во всём: в манере разговаривать, во вкусе в одежде, в чувстве юмора, в темпераменте и даже в чёртовом росте. Для безрассудного пламенного характера Ричи Эдди был словно лёд, успокаивающий непутёвого подростка своей прохладной рассудительностью. Он компенсировал излишнюю пылкость Тозиера своей безэмоциональностью и многие даже не понимали, как при таких разных характерах они ещё не поубивали друг друга. Ричи не знал, в чём причина данного великодушия у Эдди, но причину своего понять очкарику было слишком легко: вместо того, чтобы причинять Каспбраку какой-либо вред, хотелось просто прижать к стене своим телом этого слишком прекрасного ублюдка и заставить его смотреть. Смотреть в его, Тозиера, глаза, чтобы он видел, как отчаянно Ричи нуждается в нём, как сильно он сходит от него с ума и насколько же окончательно и бесповоротно кучерявый влюблён в него. Подобные мысли действительно сводили Тозиера с ума. Иначе как ещё можно было объяснить то, что Ричи достаточно было лишь подумать об образе своего астматика, чтобы его член начал подавать первые признаки жизни. Мол, привет, чувак, вечно выёбываешься на мамку Эдса? Как тебе стояк на самого Эдди Каспбрака, а, кучерявая ты сучка? Балабол, впрочем, особо против и не был (благо заёбов насчёт ориентаций у него никогда не было и не будет), с упоением лаская сейчас собственную чувствительную плоть и ни на секунду не задумываясь о том, чтобы хоть немного сдерживать свои чувственные гортанные стоны. Тёмные запутанные волосы Тозиера разметались по всей поверхности его мягкой подушки; ресницы на прикрытых веках трепетно подрагивали, словно у какой-нибудь девственницы четырнадцатилетки, а резкие толчки в свои тонкие паучьи пальцы не оставляли Ричи ни единого сомнения в том, что сейчас он выглядит как последняя блядь. Эдакая порноактриса, которая немножко гей и запала чуть ли не на самого асексуального человека из всех его знакомых. Это было бы даже смешно, если бы не было так печально. Но сейчас не самое, блять, подходящее время для бесполезных самозаёбов, поэтому Ричи ускоряет свой и без того бешеный темп, во всё горло выстанывая имя Каспбрака и прокусывая свою пухлую губу до ебаной крови, создавая такой обожаемый Тозиером контраст. Острая боль усиливала ощущения, делала их яркими и сильными настолько, что их ещё долго не забудет каждая клеточка тела Ричи. А потом Тозиер слышит из своего сотового, который балабол по привычке положил рядом со своей подушкой, ошеломленный вскрик Эдди. Просто. Блять. Замечательно. Это же какую вообще удачу надо иметь, чтобы забыть отключиться после телефонного разговора. Похоже, ту самую, которая сама имеет Тозиера. Шикарнее ситуации и придумать нельзя было. Помнится, минут десять назад Каспбрак говорил Ричи что-то о том, что его мозг ещё не генерировал идеи хуже, чем вывести его мамку из себя? Что ж, сейчас мы исправим эту небольшую оплошность. — Й-йоу, мн-х, Эдс. К-как дела? Ч-что м-мамочка сказала с-своему, о Б-боже, мхх, сынуле? Н-Мнх. Н-надеюсь, поделилась с-своими ох-хуительными впечатл-лениями о н-нашей с ней бурной, мнх, ночи, — хриплым голосом, постоянно срывающимся на громкие пошлые стоны, насмешливо поинтересовался Тозиер, больше всего на свете сейчас мечтающий увидеть то, какое выражение лица в данный момент у Каспбрака, явно не ожидавшего услышать подобные звуки от своего лучшего друга из динамика сотового телефона, так опрометчиво оставшегося лежать на всегда идеально застеленной кровати. — Ричи?! Что ты, мать твою, такое вытворяешь??? — ужасно смущённо и растерянно интересуется у Тозиера Эдди, которому приходится говорить кричащим шёпотом, чтобы в полной мере выразить всё своё недоумение, но чтобы при этом миссис Каспбрак его ещё и не услышала. И от этого шёпота Ричи захлёбывается в собственном стоне. — К-как что, Эдс? Тра-ахаю твою м-мамку, конечно же, — как бы трудно ни было балаболу говорить не заплетающимся языком, проигнорировать Каспбрака он просто не мог. Да и не хотел. В этом и был весь, чёрт возьми, смысл. В том, чтобы заставить своего правильного маменькиного мальчика засмущаться подобных звуков. В том, чтобы он слышал этот сбившийся хриплый голос и понимал, что ему нравится слышать это. И Каспбраку, чёрт возьми, действительно нравилось. У Ричи был какой-то совершенно неземной талант владения своим голосом. И если, когда Тозиер пародировал какого-нибудь Микки Мауса – это было просто очень забавно, то когда он профессионально стонал Эдди в трубку, становилось слишком жарко. Слишком, мать твою, неправильно и жарко. Соня Каспбрак давно вбила в голову своего сына, что рукоблудство – грех. Практически такой же огромный, как и негетеросексуальная ориентация. И Ричи Тозиер сейчас умудрялся разбивать вдребезги оба этих чёртовых убеждения Эдди, вызывая у своего друга желание повторить всё то, что он сейчас вытворяет. Он хотел этого из-за стонов другого парня. Из-за его, Тозиера, стонов. Мамочка определённо будет недовольна тобой, Эдвард Каспбрак. — Боже мой, Ричи, ты не можешь заткнуться даже тогда, когда занимаешься чем-то подобным, — не может сдержать нервного короткого смешка Эдди, которому сейчас, на самом деле, хотелось провалиться сквозь землю. Желательно – прямо в Ад, где можно свободно грешить сколько захочется и не бояться собственных безумных мамаш. — И не называй меня Эдс. В подобном контексте это звучит ещё ужаснее. — А ты х-хочешь, чтобы я, мнх, полностью скон. Сконц. Бля-ать. Сконцентрировался н-на том, чтобы, аххм, р-радовать т-вои очаррровательные ушки своими прек-кррасными стон-нами? Так я тебе это устрою, вообще без проблем, Эдс, — хрипло смеётся Тозиер, буквально прорыкивая некоторые слова из-за переполняющих его эмоций. — Нет! Я просто хочу, чтобы ты поскорее закончил это, Ричи! — боже мой, более неловко, жарко и приятно, чем сейчас, парню ещё никогда не было. Чёртов Ричи Тозиер со своими идиотскими, придурошными, непредсказуемыми, безумными идеями. Чёртов Ричи Тозиер со своим прекрасным голосом. — Моё имя из тв- хаах, твоих уст сейчас звучит просто великолепно, Эдс. Эдди. Эд-двард, ахх, Кас-спбрак, в каком ж-же я от тебя еб-банном восторге. Я сейчас кончу от бляд-дского разговора с-с тобой, а т-ты даже не визжишь мне в тр-рубку что-то о н-неправильности подобного. Б-блять, как ж-же я тебя, мнх, обожаю, чувак. Эти стоны с-специально для т-тебя, детка, — томно шепчет Ричи и сразу же выполняет обещание "сконцентрировать всё своё внимание" на звуках для своего астматика. Тозиеру хорошо. Как же, чёрт побери, ему сейчас невъебенно. У него в голове — ни одной мысли, ни единого переживания насчёт неправильности происходящего. Потому что это правильно. Потому что если это, мать вашу, нравится им обоим, то что в этом может быть неправильного? А в том, что Каспбраку это тоже приходится по душе, Ричи не сомневался. Это слышно по чуть учащенному дыханию Эдди, по его явно возбудившемуся голосу и ещё по одной самой главной причине, которую Тозиер обязательно сообщит своему другу чуть позже. Каспбраку странно. Чертовски непривычно. Его эмоции — сплошное противоречие. Да твою мать, Эдди вообще не привык к слишком впечатляющим его эмоциям. Он сдержан, постоянно полагается на логику и зачастую игнорирует всё то, что велит ему сердце. Потому что так научила его мать. Но грёбанный Ричи Тозиер, привыкший превращать всё, с чем он имеет дело, – в хаос, сейчас превратил в сплошную неразбериху весь внутренний мир Эдди. Начиная от спутанных, хаотичных мыслей и заканчивая этой самой противоречивостью в эмоциях. И самое пугающее во всём этом заключалось в том, что Эдди не был против. И оба парня поняли, насколько сильно они влипли, когда Ричи, достигнув пика наслаждения, протяжно заскулил в трубку Эдди, полностью растворившись в ощущениях. Каспбрак тоже полностью растворился, разве что, в свою очередь, в этом безумно шикарном звуке, сорвавшемся с губ Тозиера. Немного придя в себя и отдышавшись, Ричи первым подаёт голос. Он едва успел отойти от произошедшего, поэтому говорил с придыханием, но интонация у него была до ужаса счастливая и довольная: — Тебе понравилось. Я точно знаю, у папочки Ричи на такое интуиция срабатывает не хуже, чем у какого-нибудь ебливого экстрасенса. — Что? Нет. Нет-нет-нет и ещё раз нет, Тозиер. Ты опять начинаешь судить людей по собственной маниакальной потребности в сексе. Мне подобное не могло понравиться просто потому, что это мерзко. Антисанитария, все дела, — уже привычным прохладным голосом говорит Эдди, на самом деле очень надеясь на то, что его слова действительно звучат хоть на каплю более убедительно, нежели ему самому кажется. — Да неужели? Хммм... Хей, Эдс. Хочешь скажу тебе кое-что, из-за чего всё твоё отнекивание полностью теряет всю свою силу? — не сдавался Ричи, настроение которого сейчас было лучше, чем у всех самых оптимистичных людей вместе взятых. — Удиви меня. — За всё это время ты так и не положил трубку.