Чудо

Лиам пропустил момент, когда его представили, но Ловерн сказала, что он чудо. Один из львов приболел, и Лиаму пришлось остаться с ним, как раз в тот момент, когда хозяин цирка представлял нового коллегу — Така принимал лекарства только из его рук. И только ему их облизывал. Ловерн вернулась с большим опозданием и, пребывая в полном восторге, рассказала, что он может ходить даже по проволоке. Лиаму верилось в это с трудом, и он посоветовал Ловерн не путать фантазии с реальностью. Потом к нему заглянул один из клоунов и сказал, что видел это своими глазами. У них никогда не было канатоходца. Вообще-то у них был канат, девушка, которая могла вполне сносно пройтись туда-обратно, если нужно было как-то заполнить время между выступлениями, но настоящего канатоходца не было. Лиам даже не мог сказать с уверенностью, что владелец цирка всерьез думал о канатоходцах, хотя наверняка ему не раз предлагали немного разнообразить программу. Лиам решил что обязательно посмотрит номер, хотя бы мельком — в программке он шел ровно на одно выступление раньше, чем его собственное. К тому моменту он уже переоденется в костюм и даже слегка загримирует лицо. Ему нравилось иногда смотреть на выступление коллег, прячась в нише. В такие моменты он снова чувствовал себя счастливым, как когда-то в детстве, когда впервые увидел цирк. Лиам почти ничего и не помнил: только громкую музыку, яркие огни, шум, гомон, танцы и песни. Помнил, что отец все водил его мимо прицепов перед началом представления и рассказывал о цирке, артистах, номерах, которые им только предстояло увидеть. Об акробатах, разминающихся перед выступлением, о гимнастах, фокусниках... А Лиам смотрел на красивые, яркие костюмы, и голова его была переполнена — он никак не мог сосредоточиться на чем-то одном. Ровно до того мгновения, пока он не увидел тигра. Он сразу вытеснил из его головы все посторонние мысли, и Лиам машинально выпустил руку отца, побежал к нему навстречу, нерешительно замирая перед огромным диким котом, который, словно красуясь, открыл свою пасть и показал зубы. Он был таким невероятным, таким большим, что Лиам вполне мог исчезнуть у него в пасти целиком. Но это обстоятельство почему-то совсем не пугало мальчика. Ему разрешили потрогать тигра — усатый дрессировщик сам подвел его поближе, и Лиам с замиранием сердца пощупал густую шерсть, пропуская её между пальцами. Тигр смотрел на него несколько секунд, а потом вдруг облизал мальчику лицо. Отец перепугался не на шутку, а Лиам стоял абсолютно счастливый, не зная, как отвести взгляд от важной морды. «А ты никак понравился ему», – весело сказал усатый дрессировщик. И, несмотря на то, что из пасти у тигра пахло отнюдь не цветами, Лиам понял, что ужасно рад произошедшему. С того дня он твердо решил, что станет дрессировщиком. Сначала практиковался на кошке, но она была слишком стара и ленива, чтобы учить новые фокусы. Потом у него были ручные мыши, крысы и хомяки. Он пытался обучить трюкам ящериц и змей, дворовых собак — любую живность, которую встречал, и иногда у него даже получалось достичь небольших успехов. Но вскоре Лиам понял, что только в цирке он сможет реализовать весь свой потенциал. Туда он и подался, как только закончил школу. Лиам обожал часы суеты перед выступлением. Громкая музыка, яркая подсветка, затаенное ожидание на языке. В воздухе витал запах сахарной ваты, поп-корна и корн-догов. Он кормил животных, пока коллеги суетливо носились туда-сюда. Фокусник уговаривал обезьянку надеть шапочку, клоуны красили лица, конферансье полоскал горло, жонглер в который раз тренировал руки, балуясь с ножами и мячами. Одна из вольтжировщиц уже привычно попросила осмотреть лошадь, и Лиам отвлекся от мечтаний. Старая кобыла добродушно подалась навстречу, как всегда ткнувшись мордой прямо к нему в лицо. Люси давно пора было на покой, но хозяин цирка не был готов покупать новую лошадь, пока старая хоть как-то передвигается. Лиам погладил добрую лошадиную морду и вытащил из кармана морковь. Ему просто нужно было побыть с ней, потому что лошади тоже нужна уверенность — она прекрасно знает, что стара и может в любой момент испортить представление, запнувшись или переутомившись. Лиам не давал ей заскучать, но приближалось время генеральной репетиции, и ему нужно было заняться своими подопечными. Предупредив вольтжировщиц о том, что Люси нужен полный покой перед началом тренировки, Лиам торопливо покинул загон с лошадьми. Ему следовало переодеться и разгореться. Когда он вернулся в гримерную, там ошивался один из клоунов. – Я такое узнал! – воскликнул он, стоило Пейну войти. Руки в белых перчатках дрожали от нетерпения, а цветной костюм переливался на свету. – Позже, Грибальди, – прервал Лиам, устало взмахнув рукой, и плюхнулся на стул. – У меня большие проблемы. Така болен, а Люси, кажется, не выдержит заезд, – поделился он, делая глоток из фляги. В ней он держал освежающий мятный чай. Клоун сочувственно покачал красным носом. – Я могу предупредить конферансье и директора, – сказал он. Гримированное лицо выразило искреннее сожаление. Така был самым послушным и добрым львом. Возможно, поэтому он и заболел. – А Люси точно не может выступить? – Я говорил об этом три выступления назад, но сейчас дело серьезное, – утомленным голосом заметил Пейн. – Если директор не хочет, чтобы лошадь умерла во время выступления и напугала детей, он не выпустит сегодня Люси на манеж. Клоун рассеянно кивнул, покидая гримерную. Лиам сделал еще несколько глотков чая, после чего переоделся в отливающий золотом костюм. Немного напудрил лицо, чтобы оно в свете ярких, цирковых огней казалось совсем белым, и его было видно даже с последних рядов, поправил прическу, слегка причесавшись по бокам, и, последний раз взглянув на себя в зеркало, вернулся к животным. Ассистент помог ему вывести их на манеж. Лоли — азиатская слониха — нежно погладила его хоботом по лицу, когда Лиам вышел с ней поздороваться. Она была его любимицей. Молодая по слоновьим меркам, с характером, всегда утаскивала ключи от фургона у него из кармана, когда он отвлекался. Они успели отрепетировать почти все трюки, и Лиам уже подошел к зебре по имени Марти, когда на манеже появился Грибальди. То, что он бледен, было заметно даже под гримом. – Он сказал, что Така может сегодня отдохнуть, но Люси должна выйти на манеж, – виновато проговорил Грибальди. – Сукин сын, – прохрипел Пейн, с хрустом переломив морковь пополам. Напуганный внезапным негодованием Лиама, Марти заартачился, и Ловерн пришлось погладить его по ушам, чтобы успокоить. Лиам дважды отрепетировал выступление целиком, велел клоунам еще раз повторить номер, в котором они якобы дразнят львов, и вернулся к Люси. Кобыла смотрела на него печально, будто все понимала, и ему стало жаль бедное животное. Он знал, что ей осталось недолго, поэтому решил провести с ней время до начала репетиции её номера. К счастью, вольтжировщицы тренировались в числе первых. Он смотрел, как Люси скачет по кругу, выполняя трюки, которые ей не под силу, и с силой сжимал в кармане кусок моркови. Он боялся, что увидит, как лошадь вдруг упадет, придавив своим весом одну из миниатюрных девушек, но она выдержала и, окончив номер, побежала к нему. Ей не нужны были поощрения от других людей. Ей и морковь была не очень нужна. За хлопотами вечер настал слишком быстро. Воздух в шатре почти сразу стал душным и влажным. Люди подходили, покупали безделушки, сладкую вату, газировку, фотографировались со зверями, весело смеялись. Повсюду витала атмосфера цирка. Несколько раз Лиам поднимал на руки непоседливых мальчишек, позволяя им зарыться лицами в мягкий львиный мех, знакомил их с обезьянами, показывал тигра. Музыка становилась все громче. Мурашки бежали по коже. Теперь шатер переливался всеми цветами радуги. Наряженные в клоунов музыканты заиграли на инструментах. Лиам занял свою позицию. Он знал каждый номер практически наизусть. Он повторял каждое слово конферансье, иногда опережая его на несколько секунд. Акробаты на моноциклах, Ловерн и Густав с обручами, соло Ловерн с лентой, клоуны с собаками, лошади, канатоходец, клоуны с музыкальными инструментами, его собственный выход, силач-культурист, акробаты с мячами... Нетерпение заполнило душу. Лиам всегда волновался перед своим выходом, как в первый раз. Ему всегда хотелось, чтобы публика полюбила его подопечных также сильно, как он их любит. Слониху, прыгучих львов, важного тигра, гибких крикливых обезьян, пони со смешной челкой, веселую зебру. Он вертел в кармане двухстороннюю монету — на удачу — и все ждал, когда же его объявят. Конферансье вышел на манеж и представил канатоходца. Лиам сжал монету сильнее. А потом на его глазах случилось чудо. На арене появился молодой парень, не много старше или моложе его, в телесном костюме, плотно прилегающем к телу. На его шее ярким пятном выделялся красный шейный платок. Он сдержанно поклонился в разные стороны и проворно взобрался наверх, по балке, к самому куполу, где был натянут канат. Это заняло всего несколько секунд, будто он совсем ничего не весил. Белозубая улыбка — Лиам видел её даже с такого расстояния — и парень ступил по канату. Без страховки, мягко и невесомо, будто под ним была ровная земля. И ни жонглирования, никаких фокусов, размеренный шаг — но как изящно, как ловко и красиво! Он сноровисто добрался до середины, легко встал на руки. Кувырок, еще один, и снова на руки... Взрыв аплодисментов. Парень добрался до противоположной балки — один из клоунов неуклюже поднялся к нему и притащил моноцикл. У Лиама замерло сердце: парень ловко покатился по тросу, руки раскинуты — он грациозен и абсолютно спокоен. Моноцикл остался с противоположной стороны, парень снова пошел по канату на руках. Толпа разошлась от восторга — шум, аплодисменты, крики. Под громкую музыку канатоходец покинул манеж, сдержанно раскланявшись напоследок. У Лиама заложило уши. Пейн встретил его в нише. Спокойного, с легкой улыбкой на лице, бесконечно довольного номером. Не мудрено — после такого-то триумфа. Лиам не помнил, чтобы кому-то когда-то хлопали так неистово и радостно — даже акробаткам на шаре и гимнасткам, а уж они-то обычно приковывали к себе все внимание. – Это было великолепно! – сказал Лиам, не сдерживая эмоций. – Это был лучший номер из всех, что я видел! Канатоходец выглядел польщенным и даже обескураженным. Легкая улыбка снова окрасила его губы, он смущенно поправил газовый шейный платок. Лиам видел каждую мышцу худого гибкого тела, и от глаз его ускользала только шея. – Спасибо! – взгляд парня скользнул по его костюму, но после уверенно остановился на глазах. – Вы культурист? Пейн удивленно поднял брови и озадаченно взглянул на свой костюм. Культуристы обычно выступали в трико. К тому же, Лиам не думал, что может хотя бы отдаленно напоминать силача. – Нет, я дрессировщик, – ответил Лиам, слегка качнув головой. – Простите, – канатоходец немного смутился. – Вы показались мне достаточно сильным. Я не видел вас, когда представлялся. Подумал даже, что вы не заинтересованы в знакомстве с простым канатоходцем, – добавил он с сожалением. – Это вовсе не так, – возразил Пейн. – Я очень хотел познакомиться, но один из моих львов заболел, и мне нужно было дать ему лекарство. Его принимают по часам, – зачем-то пояснил он. На лице канатоходца отразилось беспокойство. Такое естественное, настоящее, далекое от притворства, как если бы он действительно переживал за льва, которого даже не знал до сегодняшнего дня. Это показалось Лиаму милым до крайности. – Он будет в порядке? – спросил он встревоженно. – Да, если дать ему отдохнуть, – кивнул Лиам. – Если хотите, могу показать вам зверинец, когда представление закончится. Лиам ожидал паузу или хотя бы заминку. Еще больше мягкий отказ, ведь все прекрасно знают, после выступления звери уставшие и недовольные. К тому же, запах в клетках нельзя было назвать приятным. Затея показалась глупой даже самому Лиаму, но канатоходец внезапно улыбнулся. – Хочу, – проговорил он и протянул руку. – Зейн. – Лиам, – Пейн мягко пожал теплую руку. Ему показалось, он задержал рукопожатие чуть дольше, чем следовало, но почему-то ему не хотелось прерывать это прикосновение. – Мне наверное... Он неловко осекся, и они снова встретились глазами, наконец, расцепляя пальцы. – Если вы хотите подготовиться, – Зейн кивнул, отпуская его на манеж. – Я буду смотреть на вас во все глаза. Лиам споткнулся о свою ногу и получил в награду серебристый смех. Еще никогда Лиам не старался так, как сегодня. Он все время косился взглядом туда, где по его представлению должен был быть Зейн, и один раз, кажется, даже увидел его. Лоли, будто чувствуя, что сегодня ей все сойдет с рук, вытащила у него из карманов весь сахар и другие лакомства, которые он всегда таскал с собой на всякий случай. Зрители смеялись — они думали, так и должно быть. Клоуны бегали от львов, Лиам притворно сердился и догонял их на зебре. Тигр прыгал через кольца, с одной трапеции на другую. Обезьяны построили живой мост, несколько раз прокатились на пони. Клоуны проиграли им в карты, шахматы и шашки, разворотили доску и, притворно плача, покатились по манежу. Еще несколько трюков также прошли удачно. В заключение, Лиам привычно засунул голову в пасть льву и получил шквал аплодисментов. Зейн встречал его также, как он его несколько минут назад. Дрожащий, правда, не столько от восторга, сколько от возмущения. – Вы меня напугали! – накинулся на него Зейн. – Когда лев стал смыкать пасть, я думал, что-то пошло не так. Его карие глаза горели от негодования и беспокойства. Он даже платок сорвал с шеи и теперь мял его в тонких гибких пальцах. Должно быть, Зейн никогда раньше не видел выступления дрессировщиков, потому что у Лиама это был довольно частый трюк — заставить толпу ахнуть и закрыть глаза. – Это всего лишь часть шоу, – улыбнулся Лиам, рассеянно поправив волосы. – Я так сильно вас расстроил? Зейн покачал головой, хотя глаза по-прежнему говорили об обратном. Смятение выглядело красиво на этом загорелом лице — он сумел потрясти его даже больше, чем хотел. Пожалуй, это было приятно. – Мне стало жарко, – пожаловался Зейн. Он по-прежнему был в своем тонком костюме по телу. – Выйдем наружу? Или у вас еще один номер? – Нет, сегодня я закончил все, – сказал Лиам, и они вышли из шатра. Солнце уже опустилось. В лица дохнул приятный ночной ветер, ласково касающийся разгоряченной кожи и волос. Запах воздушной кукурузы по-прежнему щекотал ноздри, Лиам мог различить еще и сладкую вату. Иногда он позволял себе пройтись вокруг шатра и купить что-то, но сейчас ему хотелось просто побыть снаружи и подышать свежим в воздухом — в цирке все еще было душновато. На небе загорелась первая ночная звезда. Ночь была летней, прохладной, даже волнующей. Сверчки поскрипывали мягко, но достаточно близко, чтобы слышать их сквозь музыку из шатра. Лиам прислушался. От чего-то ему было совсем хорошо. Так хорошо, как не было уже очень давно. Он смотрел, как качаются вдали верхушки деревьев, и на душе было как-то совсем спокойно. Зейн глубоко вздохнул. – Вы были бесподобны, – сказал он и взглянул на него совершенно по-детски. – Как вы заставили слона влезть на шар? – Я не заставлял, – ответил Лиам спокойно. – Я попросил. – Вот вы какой, – Зейн улыбнулся, задорно, как улыбаются только отличники и, возможно, отличные канатоходцы. – Это тяжело? – Не очень, – подумав, проговорил Лиам. – Главное, достичь понимания. Животные совсем не глупые. Многие умнее некоторых людей. Так что нужно просто проявлять к ним уважение, только и всего, – объяснил он. Зейн понимающе кивнул. – Вы давно этим занимаетесь? – поинтересовался он. Ветер красиво трепал его волосы. Зейн подставился ему навстречу, прикрыв глаза, глубоко втягивая его ноздрями. Кажется, ему действительно было жарко, потому что он не дрожал, а как-то весь расслабился, расставил руки, как звезда. Лиам невольно засмотрелся и чуть не проворонил вопрос. – С детства, – поспешно ответил он. – Начал с дрессировки мышей. – Мышей! – воскликнул Зейн, снова покосившись на него. – Не могу представить вас маленьким мальчиком с белыми мышками в руках! Он даже удивленно покачал головой. Из шатра снова послышались крики и бурные аплодисменты, музыка заиграла еще громче, на несколько мгновений заглушая сверчков и ночных птиц. Должно быть, культурист только что поднял нечто тяжелое, возможно, даже подбросил это и поднял. Лиам подсчитал, что сейчас должна была быть его очередь. Обычно он смотрел на выступление приятеля, а сегодня даже не жалел, что покинул цирк. – Вы уже, – засмеялся Пейн, снова взглянув на Зейна. Канатоходец снова смущенно улыбнулся. – Они довольно умные, – непринужденно добавил Лиам, приходя к нему на выручку. – А вы... – Я тоже, когда был ребенком, – кивнул Зейн. – Я не только по канату могу. Еще по проволоке. И ленте. Только про ленту никто не знает, – проговорил вдруг Зейн озабоченным шепотом. – Я только вам рассказал. Хотите я как-нибудь для вас станцую на ней? – спросил он. – Хотите? – Хочу, – кивнул Лиам. Зейн просиял и мягко коснулся его локтя. За верхушками деревьев был виден город, но они не подъезжали близко. Его не было в списке. Возможно, там не было свободного места, чтобы поставить шатер. Или хозяин цирка не мог договориться об аренде — Лиама в последнее время мало волновали такие вещи. Ему хотелось, чтобы они задерживались подольше, чтобы у его питомцев была возможность гулять по манежу, а не сидеть в клетках. Но много на одном месте не заработать, а хозяин цирка всегда был мелким скрягой. Правда, сейчас Лиам снова думал не об этом. Как тогда, давным-давно, когда он остановился перед тигром, он замер сейчас, чувствуя что-то тоскливо-знакомое и вместе с тем радостное. И это обескураживало. – Хорошо сегодня ночью, – Зейн снова запрокинул голову назад, подставляясь легкому ночному ветерку. – Как же хорошо. – Да, наверное, – кивнул Лиам, наблюдая за беззащитной шеей. – Нам надо вернуться. Мне нужно проверить, в порядке ли мои животные, – объяснил он, боясь, что Зейн может обидеться. Ему очень хотелось продолжить разговор. – Приходите, когда шатер спустят. Я же должен показать вам зверинец. – Я приду, – Зейн улыбнулся. – Я к вам обязательно приду. Тьма стала еще гуще. На небе появились еще несколько звездочек. Звуки радости, счастья и веселья смолкли — последние зрители покинули цирк. Некоторое время члены труппы даже смотрели им вслед. Один мальчик особенно долго не хотел прощаться с клоуном — ему нравилось грустное лицо Грибальди, контрастирующее с ярким костюмом. Лиам встретил Зейна рядом со своим фургоном, когда закрывал дверь на ключ. Он запоздало подумал, что даже не сказал Зейну, где его можно найти — сам нашел. И в самом деле пришел. Они снова пожали друг другу руки, игнорируя тот факт, что уже виделись, и Лиам повел его к клеткам, на ходу объясняя, что животные могут быть немного не в духе, но на это не стоит обижаться. Обезьяны, увидев незнакомца так близко, закричали, разбудив лошадей. Зафыркал пони, привязанный к столбу. Даже тигр, обычно молчаливый, утробно заворчал. Лиам довольно быстро смог их утихомирить, но кто-то из обезьян, кажется, Гас, расшалившись, швырнул в них банановой кожурой. – Ну, вот, – сказал Лиам, красноречиво махнув рукой. – Это и есть мои подопечные. Это Лоли, моя красавица, – представил он, показывая Зейну слониху. Канатоходец подошел поближе, чтобы рассмотреть её получше. – Осторожно, она тащит своим хоботом все, что лежит в карманах. – У меня все равно ничего нет, – улыбнулся Зейн, подставляясь под проворный хобот. – Какая она ласковая! Лоли нежно потрепала его по волосам, пощупала шарф — осторожно, чтобы не испортить тонкую вещь — и даже пощекотала подбородок. Лиам с улыбкой смотрел на баловство слонихи. Она была настолько аккуратной, что могла держать хоботом цыпленка, не причиняя ему вреда. К сожалению, последний цыпленок вырос в петуха, а хозяин цирка, решив, что петух не нужен, зажарил его к ужину. – Она не со всеми такая, – заметил Лиам. Зейн снова засмеялся, нежно погладив Лоли по хоботу, и они переместились к львам. Они еще не спали. Знали, что скоро тронутся и поедут по ухабистой дороге. А кто-то рядом, возможно, будет петь. – Это Скрэтч, он баловень, с ним нужно быть по-осторожнее, – проговорил Лиам, подводя Зейна поближе к клетке. – Скраффи. Обычно он в хорошем настроении, – Пейн показал ему неряшливого льва, облизывающего лапу. Зейн с интересом покосился на возню в клетке, пытаясь разобрать, что происходит в тени. – Это Така — он сейчас приболел. И Тама. Она у нас довольно игривая. Зейн склонился к самой клетке, внимательно разглядывая её обитателей. Казалось, его не волнует тяжелый звериный запах. Он не морщился, не прикрывал лицо платком. И опасность, которую представляли звери, Зейн будто тоже не замечал. Он с радостью знакомился с животными, хотя одна из обезьян успела кинуть в него кожурой, когда они вошли. – И они всегда слушаются? – заинтересованно спросил Зейн, подходя ближе к клетке с дремлющим тигром. – Этот приятель выглядит очень опасным. – Если его не обижать, все будет в порядке, – ответил Лиам и замер на несколько секунд, не имея возможности пошевелиться. От Зейна это не укрылось. Он почти сразу отошел от клетки с тигром и чуть-чуть подался навстречу, внимательно вглядываясь в его лицо, пока Лиам не моргнул и не повел рукой по лицу, переборов внезапное онемение. Несколько секунд челюсть не поддавалась, но в конце-концов тело полностью подчинилось. – Все в порядке? – спросил Зейн с беспокойством. Волновался канатоходец по-другому. Почти как за льва, но, пожалуй, чуточку сильнее. Лиаму было приятно, но он только отмахнулся. Дело было житейское и вполне обыденное, не стоящее волнений. – Оцепенение, – поморщившись, объяснил Пейн. – Иногда со мной такое случается. Я уже привык, – успокоил он Зейна. Зейн встревожился не на шутку. – Но что, если такое произойдет во время выступления? – спросил Зейн. – И вы не успеете вынуть голову из пасти льва? – Пока что такого еще не было, – просто ответил Лиам. Карие глаза посмотрели на него с болезненной укоризной. Несколько секунд Зейн молчал, и рядом было слышно только тяжелое тигриное дыхание, томное, с хрипотцой. Лиам подумал, что ему не очень хочется, чтобы тигр также заболел. Его-то с рук не покормишь, как Таку — характер не тот. К тому же, это бы рассердило директора цирка, который бы обязательно сказал, что от зверья одни убытки. То, что они и в дождь, и в зной сидят в клетках, его мало волновало, но Лиам уже устал спорить. Каждый видит только то, что хочет. В случае с хозяйном цирка все было совсем плачевно. – Как же вы можете? – спросил Зейн, наконец. – А как вы можете? – спросил Лиам в ответ. Зейн удивленно распахнул рот. – По канату. На моноцикле. Без страховки. Канатоходец вскинул голову. – Это другое, – Зейн решительно повел плечом, невольно задевая Лиама, но ему было совсем не больно. – Это ведь совсем другое, понимаете? – настойчиво уточнил он, но его голос все-таки упал до шепота. – Тоже самое, – возразил Лиам, задерживая руку на плече Зейна. – Вы рискуете не меньше. Это осознанный шаг, на который мы все идем ради цирка, – Пейн прикрыл глаза и вздохнул полной грудью. – Вы ведь любите цирк? – Больше жизни, – улыбнулся Зейн, мечтательно прикрыв глаза. Некоторое время они так и продолжали стоять рядом с клетками. С того дня Зейн присоединился к труппе. Он очень нравился компании клоунов, к нему очень хорошо относилась Ловерн, пытаясь выучить некоторые движения, которые Зейн часто практиковал на канате. Даже директор цирка был вполне дружелюбен и мил, что с ним случалось крайне редко. И животные, животные тоже воспринимали его вполне позитивно, хотя он не пытался умасливать их лакомствами. Лиам часто водил его к зверинцу, позволяя зверям привыкнуть к нему. Особенно полюбили Зейна собаки — они с нешуточным рвением выполняли все его команды, даже если Зейн выдумывал их на ходу. Клоуны были в полном восторге. Однажды они даже одели его в костюм и загримировали лицо, и он попробовал исполнить номер для труппы — получилось чудесно. Они с Зейном все чаще общались. Ждали друг друга после выступлений и разговаривали, кажется, обо всем на свете. Малику нравилось ненадолго покидать шатер и смотреть на огни ночных городов, мимо которых проезжала их труппа. Когда выступление заканчивалось, они часто гуляли рядом с шапито, не отходя далеко, но так, чтобы их никто не слышал. Они не говорили ничего такого, за что на них могли бы обидеться. Просто рядом с Зейном Лиам чувствовал себя свободно и вместе с тем, казалось, что они обсуждают что-то личное, даже если они в сотый раз говорили о цирке. В очередной раз Малик выступил просто превосходно. Каждый раз он добавлял в номер изюминку — кегли, шары, диски, даже ножички. Ему нравилось удивлять не только людей, но и коллег, наблюдающих за ним не в первый раз. Лиам смотрел на него, затаив дыхание, и как обычно подошел после номера, чтобы выразить свое восхищение. Он хлопал громче всех. Малик слегка отдувался, но был очень доволен. Это было то самое приятное утомление, когда работа точно выполнена прекрасно, и можно позволить себе быть уставшим и радоваться своей маленькой победе. – И снова потрясающее выступление, – с улыбкой заметил Лиам, уже привычно встречая Зейна. – Вы еще не видели меня в обруче под куполом, – Зейн застенчиво вернул ему улыбку. – Я покорю вас этим трюком, в самое сердце. Лиам готов был поверить на слово. Одного только номера с канатом хватило, чтобы в его сердце попали сразу три стрелы. И он не мог себе представить, что будет, если увидит Зейна в обруче под куполом. – Боюсь, хозяин цирка не раскошелится на стоящий обруч, – вздохнул Пейн. Хозяин цирка был тем еще скупердяем. От него было не допроситься не то, что лошади, но даже мало-мальской прибавки к жалованью (полностью заслуженной). Кто-то из клоунов месяц не мог добиться парика, а шить костюмы животным скряга предлагал из старой сценической одежды акробатов. – Он уже обещал мне, – просто ответил Малик. Лиам галантно отодвинул полог, чтобы Зейн мог протиснуться. – Хотите я вам фокус покажу? – спросил Лиам, когда они вышли из шатра и оказались в ночной прохладе. Трава была немного влажной. Они потихоньку двигались на север, поближе к большим городам, и погода неуловимо менялась. В свете огней цирка Зейн выглядел совсем красиво — у него сияло лицо, хотя он даже не накладывал блестки. А еще никому и никогда так не шел телесный костюм, плотно прилегающий к телу. Они улыбнулись друг другу. – Да, очень хочу, – радостно ответил Зейн, останавливаясь прямо перед Лиамом. – Мне нужен ваш платок, – сказал Пейн, шутливо поклонившись. Зейн с улыбкой протянул ему свой шейный платок, завороженно наблюдая за руками Лиама. Лиам ловко затолкал его в широкий рукав пиджака. А через несколько секунд проворно вытащил оттуда длинную розу-шпагу и с легкой улыбкой протянул её Зейну, весело подмигнув. В глазах Зейна заплясали звездочки. – Ах, вы волшебник! – засмеялся Зейн, с непередаваемой радостью забирая цветок. – Как вы это сделали? – Вы же знаете, она была там с самого начала, – улыбнулся Лиам и легонько потряс рукавом, как будто оттуда могло выпасть еще что-то. Зейн обескураженно моргнул, нежно прижимая розу к груди. Огни светили и голубым, и зеленым, и желтым — все это вместе озаряло их каким-то странным, насыщенным цветом, но Лиаму казалось, что он все-таки видит румянец на смуглых щеках. – И вы купили её специально для меня? – спросил Зейн польщенным голосом. – А вы хотели, чтобы я вытащил из рукава морковь? – уточнил Лиам. Малик ничего не ответил, только коснулся носом цветка и блаженно втянул ноздрями едва уловимый манящий запах. – Она пахнет вами, mon ami, – прошептал он. – Я буду бережно её хранить. Сердце Лиама сделало сальто. На улице с каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Лиам побаивался, что Люси не выдержит долгих дней пути — ей приходилось идти пешком, рядом с прицепами, и это сильно её выматывало. Тем более, директор цирка так и продолжал настаивать на ее выступлениях, отказываясь покупать новую лошадь. На него сердились даже клоуны и гимнасты, но они все-таки были людьми подневольными. Лиам старался кормить её получше. Конечно, лошадь должна быть в форме, чтобы хорошо выступать, но в случае с Люси о таком можно было уже не думать. Ему просто хотелось, чтобы она дожила последние дни не сильно страдая. Другие лошади держались от нее подальше, будто чувствуя, что скоро её не станет. Только маленький пони периодически подходил к старой кобыле и ободряюще толкался носом в бок, чтобы поддержать. В последнее время выходить из цирка было уже не так весело. Чем дальше они уезжали, тем холоднее становилось на улице. Однажды трава даже захрустела под подошвами, и это не очень понравилось хозяину цирка, который рассудил, что придется потратиться на лекарство, если труппа заболеет. Они двинулись чуть восточнее, и стало немного теплее и чуть-чуть веселее. – Мы подъезжаем к большим городам, – сказал Зейн, пространно глядя вперед. Следующий город был их первой крупной точкой в этом сезоне. – Я никогда не выступал перед городской публикой. С недавнего времени он выступал без шейного платка. Лиам так и не смог его вернуть, «случайно позабыв» у себя в рукаве после фокуса. Клоуны подарили Зейну целый набор платков, но Малик только отнекивался. И Лиаму почему-то было приятно. – Это не так сложно, – ответил Лиам, прослеживая за его взглядом. – Главное, не потерять лицо. Я вам давно хотел что-то сказать, – тихо проговорил он. Малик испуганно охнул, прикладывая ладонь ко рту. Он впервые в жизни прятал от него свой взгляд, хотя они были знакомы не то чтобы слишком долго. Лиам подумал — если отвергнет, это будет самым худшим событием в его жизни. – Нет, не нужно, – Зейн смущенно опустил лицо. То, что он покраснел, Лиам увидел даже в свете гаснущих цирковых огней. – Я... вообще-то я уже в отношениях. – Оу, – протянул Лиам, чувствуя неприятное напряжение в груди. Это было даже еще хуже, чем просто отказ. Пожалуй, Лиаму было бы приятно узнать о его отношениях заранее. Возможно, он смог бы порадоваться за Зейна и даже довольно тепло поздравить с таким событием. Хотя Лиам смутно чувствовал, что это ложная мысль, и он был бы также подавлен, как и сейчас. – С хозяином цирка, – продолжил Зейн, как будто не замечая, что происходит с его лицом. – Оу-у, – ответил Пейн. Ему казалось, он не способен произнести слово подлиннее. Но, если бы он только мог сказать что-то, это было бы нечто неприятное. Скверное. И обидное. В адрес директора цирка. И, возможно, самого Зейна. – Вы мне нравитесь больше, – быстро сказал Зейн, дотрагиваясь до его руки. Она была такой же теплой, как обычно, и Лиам не мог это игнорировать. – Но вы ведь меня порицаете. Порицаете, правда? – Нет, – соврал Лиам. – То есть, да. Малик с облегчением выдохнул. – Это хорошо, – кивнул Зейн, взглянув на Лиама с какой-то щемящей душу нежностью. – А то я бы не знал, куда деть себя от стыда. Мне было бы совсем плохо, хуже, чем сейчас. Вы меня понимаете? – спросил он быстро. – Понимаете, правда? Лиам не знал, что на это ответить. – Вот вы молчите, – грустно проговорил Зейн. – Я вам, должно быть, совсем противен. Я просто хотел выступать с труппой, это же не так плохо, правда? – спросил он. Лиам издал какой-то странный звук. – Я вот не знал, что вас встречу и не смогу больше думать ни о чем и ни о ком. Иначе сбежал бы с другим цирком, только бы вас не знать, – сказал Зейн. Они остановились. На несколько секунд Лиам впал в оцепенение, и вернуться обратно, в реальность, было сложнее, чем обычно. И снова эти беспокойные глаза, снова боль, снова переживание. Лиам чуть было не спросил: «Какое это имеет значение?», но не смог. У него сильно колотилось сердце, когда он видел эти глаза. – Поцелуйте меня, – попросил Зейн, и в его голосе прозвучала какая-то томная, скрытая мольба. – Поцелуйте, я так хочу помнить это мгновение, так хочу помнить вас, когда буду оставаться один. Лиам коснулся его щеки, повел пальцами вниз, до шеи. Под ними забилась горячая жилка, самый быстрый, самый стремительный пульс. Пейн выдохнул. – Закройте глаза, – попросил он. Зейн послушно опустил веки. Его губы были теплее, чем тело. И он доверчиво шевельнул языком навстречу, когда Лиам увлек его в поцелуй. Под утро они обнаружили, что Люси умерла. Ее пришлось бросить в овраге, потому что тащить мертвое лошадиное тело за собой не было никакой возможности. Но Лиам все равно зачем-то положил рядом с ней морковь, как будто мертвая лошадь могла оценить этот жест. Он понимал, что теперь все будет по-другому. Будет другая лошадь — молодая, резвая, веселая, звонко стучащая копытами по манежу. Может, она и будет бежать к нему навстречу и тыкаться мордой в лицо, может, она и будет забавно его обнюхивать, может, она и будет гарцевать перед ним, но это будет не Люси. Другая лошадь. Вот только ему не хотелось другую лошадь. Люси словно была старым другом — такая добрая, понимающая, с печальными глазами, повидавшими мир. Лиам помнил её, когда она была здорова, видел, как ей становится хуже. Ему не хотелось переживать это с другой лошадью. Это было бы не честно. И больно. – Мне очень жаль вашу лошадь, mon ami, – сказал Зейн, подходя к нему во время репетиции. Лиаму было очень непривычно находиться на манеже без старушки Люси. – Вы очень ей дорожили, правда? Он покосился на Зейна, замечая только его губы, нежные, как первые солнечные лучи. Они приоткрылись, словно тоже помнили вчерашний поцелуй. Будто им тоже было этого мало. И Лиам будто чувствовал горячее дыхание, хотя это было невозможно. – Все равно, – Лиам устало махнул рукой. – Это должно было случиться. Она была не так уж и молода. Малик взглянул на него с упреком, словно не веря, что Пейн и в самом деле мог сказать нечто подобное. – Вы переживаете, – Зейн коснулся его руки. – Мне больно видеть вас таким, – Лиам отвернулся. – Зачем вы мучаете меня? – А вы меня зачем? – спросил Лиам. Он ощущал себя потерянным, обиженным ребенком. Оставленным посреди незнакомого, людного места: шумного, кричащего балагана. Без своей старой доброй лошади. Без Зейна. В одиночестве. – Я вас люблю, вы это знаете, – ответил Зейн. – К черту, – произнес Лиам, резко притягивая его к себе и впиваясь в его губы. Зейн не отстранился, обвил его шею руками, отвечая на поцелуй. – К черту, – прошептал он, на мгновение прерывая тесный контакт их губ, только чтобы впиться в них еще сильнее. – К черту. Рука Малика сжалась у него на затылке, вторая скользнула за шиворот. Грибальди мягко покашлял, но никто не обратил на него внимание. Вернулся Зейн только вечером. Довольный и радостный, каким никогда не был, даже после особого удачного выступления. Он мягко толкнул дверь в фургончик бедром и оказался внутри во всем своем великолепии. Ему не хватало только боа из перьев или фетровой шляпы. – Я с ним порвал, mon ami, – сказал Зейн, опускаясь на стул в его гримерной. Лиам поднял глаза от местной газеты и даже отложил её в сторону. – Смешной. Нелепый. Кричал и топал ногами. А я смеялся, – Лиаму даже показалось, будто он слышит его смех. – Он не годится вам в подметки совершенно, – Лиам не слышал в жизни слов лучше, чем эти. Зейн самозабвенно прикрыл глаза. – Я ваш. Только ваш. Я вам нужен? – спросил Малик с беспокойством. Пейн не успел ничего ответить. – Я только вас люблю. Только вас. Я вам обещал на ленте станцевать, помните? – уточнил он настойчиво. Лиам кивнул. – Я вас вот с той секунды люблю. – Я вас раньше, – ответил Лиам, счастливо улыбнувшись. – Когда увидел на канате. Когда вы прошлись по веревке на руках. Малик радостно засмеялся, но тут же напустил на себя строгость. Он чувствовал себя так спокойно в его фургоне, как если бы проводил в нем много времени. Его взгляд упал на красный шейный платок на столе, и Малик задрожал от волнения, как никогда не дрожал даже на канате. – Вы несносный обманщик, – Зейн погрозил ему пальцем и пересел к нему на колени. – Вы меня даже вполовину не любите так, как я вас. Понимаете? – спросил он. Лиам взял его руки в свои и поднес к своим губам. – Нет, – покачал головой Пейн, покрывая его ладони поцелуями. – Я вас люблю и точка. – Он не купит новую лошадь. И обруч. Мне кажется, он теперь нас ненавидит, – Зейн улыбнулся, не скрывая своего счастья, но внезапно погрустнел. – Вы сердитесь на меня, mon ami? Я сломал вашу карьеру, я вам теперь неприятен? – Нет, это невозможно, – ответил Лиам, погладив его по щеке. – Вы чудо. Понимаете? – Зейн прижался к его лбу своим лбом. – Только теперь нам самим придется сбежать из цирка, – добавил Лиам, лаская его губы большим пальцем. На утро они так и сделали.