Яд в его крови

— Ты уверен, что не лучше будет позвать стражу? — уже в который раз за этот вечер спросила Санча, цепляясь за локоть Хуана. Она беспокоилась за него — и это было непривычно и приятно. — Уверен, — так же беспечно и самоуверенно, как и все разы до этого, ответил юный герцог Гандийский. — Ради нескольких жалких наёмников Орсини? Поверь, прекрасная Санча, с ними я легко справлюсь один. Чезаре — на него Орсини и готовили покушение, о котором по счастливой случайности прослышал Хуан, — тоже вряд ли будет такой уж беспомощной жертвой, а вдвоём они точно одолеют любых нападающих; пусть таланта полководца Хуану и недостаёт (он ни за что не признался бы в этом кому-то другому, но с самим собой был честен), шпагой он владеет не хуже брата. Да и этот его белобрысый телохранитель в маске — как его, Мигель де Корелла? — скорее всего, будет где-то поблизости. Но об этом он Санче напоминать не станет. В её глазах он должен выглядеть героем, в одиночку спасшем старшего брата. — Орсини не послали бы против Чезаре кого попало, — Санча нахмурилась, всё ещё не до конца убеждённая; тонкие соболиные брови сошлись у переносицы. — Хуан, я волнуюсь. Хуан смотрел на Санчу, не скрывая восхищения. Сегодня, согласившись сопровождать его, она нарядилась пажом — впрочем, мужские чулки и камзол не могли скрыть крутые бёдра, слишком аппетитный для юноши зад и пышную грудь, и Санчу (разумеется, надевшую маску) принимали не за мальчика, а за одну из тех куртизанок, которые не гнушаются мужской одеждой. Но наряд пажа ей очень шёл — пусть, надев его, она не могла показать белизну своей груди в глубоком вырезе платья, но зато облегающие шёлковые чулки подчёркивали соблазнительные изгибы её ног, всегда скрытых под пышными юбками (само собой, пока Санча не задирала платье, отдаваясь очередному любовнику). На фоне простой чёрной маски смуглый оттенок кожи казался нежнее, волосы, искусно подобранные, чтобы выглядеть по-мужски короткими, придавали Санче ещё более озорной и дерзкий, чем обычно, вид, — а то, что её принимали за куртизанку, казалось арагонской принцессе ничуть не менее забавным, чем если бы ей удалось притвориться юношей. До этого дня Санча воспринимала Хуана не особо всерьёз. Разумеется, он привлекал её куда больше, чем её малолетний супруг Джоффре, но при возможности она всегда предпочитала ему старшего из братьев Борджиа, Чезаре, — когда тот снисходил до того, чтобы обратить на неё внимание. Санчу влекла сила — а также окружавший Чезаре ореол опасности и таинственные слухи, что отец в обмен на папский престол продал его душу дьяволу. Что ж, сегодня Санча увидит, что Чезаре — обычный смертный человек, который, как и все люди, может быть убит и нуждается в защите. А Хуан — в Хуане она наконец-то увидит силу. Наконец-то поймёт, что средний из папских сыновей по меньшей мере не хуже старшего. И Чезаре — Чезаре это тоже поймёт. Чезаре, чересчур гордый и надменный старший брат, с которым они так часто ссорились, который считал, что шлем гонфалоньера лучше бы сидел на его голове, чем на голове Хуана… Чезаре, чьё одобрение, несмотря ни на что, Хуану всё это время хотелось заслужить. — Нам надо было его предупредить, — не унималась Санча. Сейчас, на безлюдной улице, маску она сняла, и даже в неверном свете фонарей была видна отражавшаяся на её прекрасном лице тревога. — Или хотя бы его телохранителя… — Ты так волнуешься за него, красавица? — чувствуя себя более смелым и уверенным, чем когда бы то ни было, Хуан взял Санчу пальцами за подбородок, приподнял её лицо и заглянул в колдовские сине-зелёные омуты глаз. — Или за меня? — За вас обоих, — резко ответила Санча — вопреки обыкновению, без кокетства и увёрток, и Хуан сразу понял, что она говорит правду. — Хуан, — она снова схватила его за руку, придвинулась совсем близко, прижимаясь грудью к груди, — Хуан, слышишь, не ходи туда один, не ходи… Сейчас мы позовём стражников, они успеют схватить убийц ещё до того, как те нападут на Чезаре… Слушай, — она постаралась улыбнуться как можно обольстительнее, но выражение лица всё равно было встревоженным, — я буду твоей, только твоей, хорошо? Я верю, что ты сможешь спасти Чезаре один… Но не надо, давай позовём стражу… На какой-то миг Хуан заколебался. На самом деле, ему совсем не хотелось рисковать жизнью — и стража, безусловно, защитит Чезаре лучше, чем он один… А если Санча будет принадлежать ему, да и Чезаре будет спасён, — чего ещё ему надо? Но он тут же одёрнул себя. Чезаре не начнёт смотреть на него другими глазами, если он всего лишь позовёт стражу, — проклятье, да для того, чтобы кликнуть гвардейцев, даже не нужно быть мужчиной! А Санча — о, ему слишком хорошо известно, насколько ветрена арагонская принцесса. Если она не увидит в Хуане силу и опасность, то вполне может нарушить данное только что обещание быть ему верной. — Я не только могу спасти Чезаре, — гордо сказал он и одарил Санчу ответной улыбкой. — Я его спасу, и ты это увидишь. А потом — да, потом ты будешь принадлежать только мне, — Хуан снова взял Санчу за подбородок и крепко поцеловал её в губы. — Пойдём, Санча. Прости, не могу тебя оставить — боюсь, что ты всё-таки бросишься за стражей. Санча взяла его под локоть и пошла бок о бок с ним — непривычно покорная и притихшая. Всё же, она испытывала слабость к сильным мужчинам — и, должно быть, сегодня Хуану удалось предстать таковым в её глазах. Ничего. Очень скоро она начнёт уважать его ещё больше. Всё, что от него требуется, это спасти Чезаре. Хуан готов был разрыдаться — не столько от жгучей боли, сколько от обиды на нелепую и несправедливую ситуацию. Всё должно было пройти идеально! Всё и прошло почти идеально — он выбежал из-за угла, как только несколько человек обступили Чезаре (рядом с которым в кои-то веки не было неизменного белобрысого телохранителя), они с братом обнажили шпаги сразу же вслед за нападавшими… Его, Хуана, даже не задели — впрочем, старший сын Папы явно интересовал убийц больше. Ранить Чезаре кому-то из них удалось — но рана была несерьёзной, бояться было нечего… …кроме разве что того, что в Санче может проснуться любовь к уходу за ранеными. Когда всё закончилось, и тела наёмников остались лежать на земле, Хуан обернулся к Чезаре и, машинально протянув руку, коснулся его окровавленной одежды. Брат, казалось, не обращал на свою рану никакого внимания — но вдруг… Да и мысль о Санче, которой может захотеться поиграть в сестру милосердия, не давала герцогу Гандийского покоя. Уж лучше бы ранили его, а не Чезаре, — тогда он сам бы попросил, чтобы арагонская принцесса ухаживала за ним, сказал бы, что его исцелит только её присутствие… И плевать, что подумал бы об этом Джоффре, — всё равно Санча (как и все остальные) не принимала своего, с позволения сказать, мужа в расчёт. А Санча бы согласилась — о, если бы Хуан попросил, она согласилась бы, он уверен… Но внезапно всё пошло куда хуже, чем он боялся, — и мысль о том, за кем пожелает ухаживать Санча, вмиг отступила на задний план. Чезаре странно вскрикнул, попытался отшатнуться от прикосновения брата — но не успел, и его кровь попала на пальцы Хуана. Ещё мгновение — и в руке вспыхнула невыносимая боль, быстрее молнии растеклась по жилам, охватывая всё тело… Кровь. Кровь Чезаре. Кровь, в которой течёт кантарелла. Слухи не врали. Слухи не были слухами. И Хуан осознал это слишком поздно. Сейчас он лежал головой на коленях Чезаре и смотрел ему в лицо полными слёз глазами. Как же обидно. Нечестно. Несправедливо. У него ведь всё получилось… — Я хотел тебя спасти, — выдохнул он. Поднял руку, собираясь коснуться лица брата, — но та бессильно упала, скользнув лишь по пряди длинных чёрных волос. — Я знаю, — тихо ответил Чезаре. Накрыл руку Хуана своей, сжал пальцы. — Я… умираю, да? — спросил Хуан, и его голос сорвался от боли и страха. Он не хотел умирать. Он был слишком молод, слишком любил жить. Это было… это было нечестно. — Нет, — твёрдо сказал Чезаре и сильнее сжал его руку. — Врёшь… ты ведь врёшь? — Хуан попытался усмехнуться, но усмешки не получилось. — Твоя кровь… она ядовита… она правда ядовита… поэтому… поэтому ты попытался… не дать… мне к себе прикоснуться… — Не вру, — Чезаре смотрел на него, не мигая, и в его тёмных глазах вспыхивали и гасли золотые искры. — Не вру. Верь. Несмотря на то, что боль не уходила, а взгляд всё больше туманился, Хуан почему-то поверил. Почти поверил. — Мы… часто ссорились… — язык с трудом ворочался во рту, — а зря. Зря ссорились. — Зря, — согласился Чезаре и улыбнулся совершенно несвойственной ему мягкой улыбкой — кажется, до этого он улыбался так только своему телохранителю в маске. — Больше не будем. — Не будем, — подтвердил Хуан и устало прикрыл глаза. — Засыпай. Отдохни, — Чезаре погладил его по волосам, и боль куда-то отступила — вместо неё начал одолевать сон. — Ты проснёшься уже исцелённым. Хуан боялся не проснуться вообще — но сон так манил… сон обещал отдых от боли… Он вздохнул и отдался в объятия сна. Когда глаза Хуана закрылись, Санча наконец решилась выступить из-за стены дома, за которой пряталась всё это время. Она так и не побежала звать стражу и лекарей — было ясно, что тут ничем не поможешь. Для коснувшегося ядовитой крови нет спасения. Рыдания подступали к горлу, и Санча зажала ладошкой рот, не давая им вырваться наружу. Было трудно дышать, глаза заволакивало слезами. Надо было уступить Хуану раньше. Ещё до того, как ему взбрело в голову ввязаться в эту самоубийственную авантюру. Раньше, надо было раньше… В конце концов — что с того, что Чезаре ей нравится больше? Хуан нравится тоже… нравился. И ему она была нужна гораздо больше, чем Чезаре. Он бы смотрел на неё влюблёнными глазами, обращался бы с ней так, как она того заслуживает… И в любом случае — он не заслужил страшной смерти от яда. Такой смерти не заслуживает никто. — Он хотел, чтобы я его полюбила, — выпалила она, и Чезаре, всё ещё тихо гладивший брата по волосам, медленно поднял голову. — Чтобы принадлежала только ему. Чтобы была ему верна. Нет… — глаза Чезаре сверкнули золотом, и Санча тут же спохватилась, — он правда хотел тебя спасти. Он хотел, чтобы ты не погиб — и чтобы начал его уважать. И чтобы я была ему верна… — Значит, будешь, — тихо произнёс Чезаре, и на его губах — чего Санча вовсе не ожидала — появилась улыбка. — Хуан спас меня — как и хотел. Он заслужил моё уважение — и твою любовь. — Но он… он… — Санча всё же не сдержалась — всхлипнула, и слёзы потекли у неё по щекам. — Ранен. Легко. Я побуду с ним, а ты беги за помощью. — Но… — Санча понимала, что должна не верить либо глазам, либо ушам. — Санча, — в голосе Чезаре шелестели тени, и по спине арагонской принцессы пробежала ледяная дрожь. Должно быть, именно так чувствуешь себя, когда с тобой разговаривает сам дьявол. — Хуан был ранен, помогая мне отбиться от напавших на меня убийц. Ему требуется помощь. Сейчас ты приведёшь её, а потом — что ж, раз мой брат хотел именно этого, ты будешь принадлежать только ему. Поверь — об этом я позабочусь. Должно быть, так себя чувствуешь, когда дьявол берёт с тебя клятву. — Хорошо, — она быстро кивнула головой. В конце концов, даже если Хуана не спасти, от того, что она приведёт лекаря, хуже не будет. А если он выживет — что ж, он и вправду заслужил её верность… да и ослушаться Чезаре она не посмеет. — Я… я сейчас. Я быстро. — Давай, — сказал Чезаре, и Санча, ещё раз кивнув, унеслась прочь по тёмным улицам Рима. Заколки, удерживавшие её волосы, успели потеряться, и теперь грива смоляных кудрей неслась за спиной подобно роскошному плащу. А в мужском костюме обнаружилось ещё одно преимущество — он позволял бегать гораздо быстрее, чем в платье. — Чезаре… Кьяро собирался сказать, что со стороны Чезаре было крайне неосмотрительно выйти на улицу без него — и хорошо, что он нагнал его, пока ничего не успело случиться, — но слова замерли у него на губах. Чезаре сидел на земле, держа у себя на коленях голову неподвижного Хуана… и в неверном свете фонаря были отчётливо видны развернувшиеся у него за спиной призрачные тёмные крылья, из-под которых вытекали тени, окутывая обоих братьев и собираясь вокруг младшего. Нет. Кьяро уже готов был подбежать к Чезаре, снова окликнуть его, прогнать тени — но не посмел. Не посмел точно так же, как тогда, когда увидел их впервые. Тогда тени исцеляли Чезаре — и Кьяро понимал, что без их силы, пусть даже она несёт в себе тьму, Чезаре не выживет. А сейчас… Чезаре запрокинул голову к небу, глубоко вздохнул — и тени рассеялись. Медленно растаяли тёмные крылья — хотя Кьяро не покидало ощущение, что они по-прежнему находятся за спиной Чезаре. — Кьяро. Чезаре не поворачивал головы, но явно знал, что верный телохранитель стоит за его спиной. — Тебе не стоило уходить без меня, — Кьяро всё же произнёс то, что собирался. — Что… что, во имя всего святого, здесь произошло? — Вряд ли произошедшее здесь имеет отношение к чему-то святому, — Чезаре наконец повернулся к Кьяро; на его губах играла улыбка, в глазах гасли золотые отблески, сменяясь обычной тёмной радужкой. — На меня напали наёмники Орсини. Хуан знал о готовящемся нападении, но никого не предупредил, решив спасти меня единолично и стать героем. Ты прав — я не должен был уходить без тебя. — Он ранен? — Кьяро подошёл ближе, заглянул в лицо юного герцога. Тот дышал ровно и глубоко — как дышит человек, спящий глубоким здоровым сном. — Нет. Ранен был я. А он коснулся моей крови. И, в отличие от тебя, на него она действует. Кьяро снова взглянул на спящего Хуана, опустился на колени рядом с ним. — И ты воспользовался таящейся в тебе тёмной силой, чтобы не дать ему умереть. — Да. А моя рана, как ты понимаешь, уже затянулась сама. Чезаре извлёк из ножен кинжал и легко, вскользь полоснул им по плечу Хуана. На голубом бархате камзола проступила кровь; Хуан коротко простонал во сне, но так и не проснулся. — С ним была Санча — ей он хотел показать свою доблесть не меньше, чем мне… Я отправил её за стражей и лекарями. Скажем, что герцог Гандийский был ранен отравленным кинжалом, но, к счастью для него, у меня было при себе противоядие. Лекарям останется только промыть и перевязать его царапину. — Думаю, такая версия вполне сойдёт, — Кьяро задумчиво кивнул. — Но Санча… разве она не видела больше, чем следовало? Чезаре усмехнулся. — Наутро ей самой не захочется верить своим воспоминаниям. К тому же, много ли увидишь в этом освещении? А ещё — думаю, противоречить моим словам она не осмелится. — А он? — Кьяро указал подбородком на Хуана. — Он будет помнить? — Думаю, да. Но мой брат всё же не настолько глуп, чтобы рассказывать всем, как отравился моей кровью, а потом неведомые силы спасли ему жизнь. Полагаю, слава моего спасителя, получившего рану в бою, его вполне устроит. — Вы с ним не слишком-то ладили, — тихо сказал Кьяро; сейчас его травянисто-зелёные глаза казались почти чёрными. — А если бы он погиб — полагаю, ваш отец исполнил бы твоё давнее желание и отдал тебе его должность. — Знаю, — так же тихо ответил Чезаре. — Знаю. Пару мгновений царила тишина. Лёгкий ветерок шевелил рыжевато-золотистые волосы Хуана. — Возможно, мой брат сам захочет отказаться от поста гонфалоньера, — задумчиво проговорил Чезаре. — И уехать мирно править Гандией… когда пресытится прелестями принцессы Санчи — а рано или поздно это произойдёт, женщины, ставшие доступными, Хуану быстро наскучивают. — Думаешь, захочет? — Кьяро усмехнулся. — Почему бы нет? — Чезаре тоже ответил ему усмешкой. — Думаю, сегодняшняя ночь достаточно ясно дала ему понять, кого следует бояться… и слушаться. — Ты готов его запугать, но не хочешь его смерти, верно? — Это хорошо или плохо? — Как по мне, скорее хорошо, чем плохо, — Кьяро улыбнулся шире и накрыл ладонью руку Чезаре. — Вот только… — он нахмурился, лицо стало встревоженным, — мне не сильно нравится, что ты в очередной раз воспользовался своими силами. Чезаре, ты же знаешь… знаешь, чем это тебе грозит… — Ничем не грозит, — Чезаре приблизил лицо к лицу Кьяро, сжал пальцами его загривок и прислонился лбом ко лбу. — Ничем, пока рядом мой ангел-хранитель. — Я не всесилен, — пробурчал Кьяро, но тревоги в его голосе уже не было. — Ты — нет. Но вдвоём мы всесильны. Пару мгновений оба молчали. Наконец Чезаре вздохнул и отстранился. — Санча вот-вот приведёт подмогу. Кьяро кивнул. Его рука по-прежнему лежала на руке Чезаре. Хуан спал — и, судя по лёгкой улыбке на его губах, снилось ему что-то приятное.