Вирджиния

Эдгар задумался, вглядываясь в могильный крест. Вирджиния. Лишь двадцать пять лет ей было отведено на этом свете — и это всего на три года больше, чем сейчас самому Эдгару. И на целый год — чем Эдогаве Рампо. Уже почти век назад она перестала дышать, но не сгинула бесследно во времени, пусть даже свидетельством ее существования и осталось только это надгробие, до сих пор такое крепкое. Верно, кто-то любил эту женщину, пусть даже от нее и осталось лишь несколько букв. Эдгар прикрыл глаза, и ему показалось, что он видит ее: все еще нежную, но уже выцветшую от чахотки, боготворимую кем-то до сердечной дрожи. Он представил ее маленькие, истонченные пальцы на простыне, густо пахнущие лекарствами — подумать только, как они могли быть ласковы в своем последнем прикосновении к чьему-то лбу! Но кто бы это мог быть? Ребенок? Муж? Мать? Первая версия отчего-то привлекла Эдгара сильнее всего. Но размышления его резко оборвались, будто прохладная рука покойницы откинула отросшую челку с глаз. То лишь порывистый ветер пронесся по старому кладбищу, зашелестев терновником. Пожалуй, умершая Вирджиния будет слишком скучна в качестве героини: как потерпевшей, так и убийцы. И если эти мысли верны, то Рампо просчитает ее на раз. Впрочем, как и всегда, он же такой... У ног зашуршала трава — жирная крыса нагло шнырнула у самого сапога. Эдгар пугливо отпрянул в сторону, судорожно размышляя, что же она тут забыла. И тут же брезгливо сглотнул комок, подступивший к горлу. Он представил себе колонию крыс, что уже второе столетие роет норы под обветшалыми, просыревшими гнилью гробами. Чутье подсказывало, что, даже несмотря на обеспеченность, навряд ли семья бедной Вирджинии разорилась на металлическую обивку. Не было это популярно в те годы, особенно в отношении юной леди. А, значит, жадные звери вполне могли подкопаться к захоронению. На дубовые доски было бы потрачено столько сил, что челюсти б заболели. Но разве это настолько непреодолимая преграда перед щедрым вознаграждением? Жаль, что в любом случае останутся и покрытые следами мелких зубов кости и труха, и обрывки истлевшей ткани. Будь способно полчище крыс целиком уничтожить по правилам погребенное тело — из этого можно было бы что-то извлечь для загадки. При правильном антураже Рампо, может быть, и не сразу бы догадался, ведь на его-то родине никого не хоронили по-христиански. А огонь уничтожил бы все сам и без посторонней помощи. Глупости это! Конечно же, Рампо осведомлен практически обо всем на этом свете! И даже если его собственная голова — в чем Эдгар иногда сомневался — и не была каким-то суперкомпьютером, тот явно всегда находился под рукой. Наверняка Рампо и сейчас сидит за ним, довольно улыбается и ест конфеты, пока Эдгар, проклиная свое шальное, чересчур яркое воображение, гонит от себя прочь мысли о влажно чавкающем шуршании. О жадности, с которой крысиные рты вгрызаются в распухшие, посиневшие пальцы, в размякший от разложения живот, уже почти не прикрытый разодранной тканью, в оплывшее влагой лицо, замершие навсегда веки... А дальше? От жадности перенабив брюхо, они бы задохнулись в своих же собственных проходах? Или уползли в пропахшую гнилостью тьму, давая дорогу другим голодным собратьям, пока в итоге ничего не останется? Эдгар слышал, что крысы редко дерутся друг с другом — в отличие от тех же людей. Да и бреда много разного слышал, точнее, читал. А теперь, похоже, страшилка про кладбищенских крыс, вычитанная из какого-то сборника готических новелл, была готова воплотиться в реальность. С досады он едва ли не сплюнул подступившую к языку горечь. Сдержался лишь из уважения к Вирджинии, она этого совершенно не заслужила. Особенно после того, как Эдгар дополнил свои мысли прикидкой: а могли ли крысы натащить по своим подземным норам запасов впрок, чтобы насладиться трапезой в удобном месте? Те же самые пальчики, кусочки кожи и внутренностей... В этих жутких размышлениях было что-то неподдельно очаровывающее. Приятно осознавать, что сочинения твои хоть на что-то годятся. И если не на детективную историю, разгадать которую становилось проще раз за разом, то хотя бы на действительно стоящий рассказ, полный страха и ужаса, и мерзости, и... Он дрогнул и, охваченный восторгом, громко, с хрипотцой рассмеялся. В такт невдалеке отозвался ворон. Тусклая, длинная тень метнулась в едва прикрытую чахлым побегом терния нору у покосившегося креста. Люди пожирают друг друга, словно крысы. Слабым никогда ничего не добиться. Сила в знании, разве не так? И как же возможно превосходно изобразить словами то, чего никогда не переживал? Я должен стать лучше Рампо, должен стать лучше него, лихорадочно шептал себе Эдгар. Должен доказать ему, что гожусь не только на одиночество среди равнодушных пыльных книг. И раз Рампо так сильно нуждается в силе Эдгара, в поддержке Эдгара, то почему бы не написать о том, что выходит лучше всего? Что само ложится на мысли и ведет перо по бумаге? Почему бы... Мрак под ногами вновь колыхнулся. Что-то ласково отерлось о ногу, тенью скользнуло вперед и вверх по надгробию бедной Вирджинии. Коротко мелькнувшая на острой мордочке енота усмешка на мгновение напомнила Эдгару крысиный оскал. Но это заблуждение быстро исчезло. — Вот ты где, Карл, — устало вздохнул Эдгар и протянул вперед руку, позволяя питомцу вновь забраться себе на плечо. — Идем. У нас с тобой опять слишком много работы. Он не привык прощаться с мертвыми. Хотя, быть может, вовремя подсказавшая верный путь Вирджиния того и заслужила. Вот только память о ней растворилась ничтожно быстро.