Годы

Я чувствовала, как переменился запах ветра. Теперь он горчил терпковатым древесным дымом и земляным духом снятой с полей кукурузы, собранной в косматые снопы, отчего ландшафт казался оголенным и блеклым. Он остро бил в ноздри ароматом вялящегося мяса и пряно благоухал свежим медом. Ветер перебирал свисавшие с веранды воздушные колокольчики — подарок Джема и Мэнди ко дню рожденья. Сделанные из окатышей и кусочков плавника, найденных у озера, они пощелкивали друг о друга и негромко постукивали о ставни, которые Джейми так старательно соорудил по моей просьбе, чтобы защитить горшки с рассадой от палящего полдневного солнца Северной Каролины. Близилась осень, а вместе с ней холод, который с приходом зимы превратится в пробирающую до костей стужу и принесет первый снег. Подняв взгляд к верхушкам деревьев, я улыбнулась мягкой желтизне листвы, всё еще не вполне простившейся с летней зеленью. А мы ведь похожи, невольно подумала я, глядя на свои руки, уже не походившие на руки молодой женщины — сказать по правде, они казались мне куда старше меня самой. К тому же, с приходом осени приближался и день моего рождения, и я рассудила, что коль скоро каждый из них кажется теперь маленьким триумфом, можно немного опоздать на встречу со старостью. В мае Джейми исполнится семьдесят. Семьдесят. Почему-то это пугало больше, чем неотвратимо надвигающийся день моего собственного рождения, и я поплотнее запахнула на груди шарф, защищаясь от путавшегося в волосах ветра, и, закрыв глаза, позволила волнам памяти подхватить меня и унести прочь. Я так углубилась в воспоминания, что на секунду решила, будто руки, обвившие мою талию, мне причудились. И лишь когда сильные пальцы стали настойчивей, а к щеке прижались обветренные губы, я сообразила, что Джейми действительно стоит у меня за спиной. — Витаешь в облаках, Sassenach? — Немного. — Хорошие места? Я что-то согласно пробормотала и слегка откинулась назад, прижимаясь к его широкой груди. — Мне уйти? — Нет. Тряхнув головой, я обернулась к нему, взяв в ладони его лицо, и, привстав на цыпочки, прильнула губами к его губам. Его поцелуй был теплым, как парное молоко, и сладким, как жареные каштаны. Я провела большими пальцами по его скулам, очертила контур ушей, внезапно ощутив в горле горячий ком, который мешал говорить, а в глазах у меня заблестели слезы. — Шшш, милая. Что не так? — Ты стареешь. Я шмыгнула носом, и губы Джейми лукаво дрогнули, а потом расплылись в широкой улыбке. — Я уже стар, Sassenach. Но ведь и ты не девочка, а? Я фыркнула, и тут же порывисто уткнулась ему в плечо. — Ох! Клэр, mo chridhe[1], я не желал тебя оскорбить! Голос Джейми звучал виновато, и я поспешно покачала головой и отстранилась, чтобы посмотреть на него, наскоро смахивая слезы. — Нет же, я просто… ох, проклятье! Я безголовый старый дурак! Джейми цокнул языком и принялся бережно вытирать мне лицо своим носовым платком, а потом вложил его мне в руку, чтобы я могла как следует высморкаться. — Прости, даже не знаю, что на меня нашло. — Всё дело в осени, в эту пору ты всегда немного… чувствительна. — Правда? Я растерянно сунула его платок себе в карман и, повинуясь лежавшим у меня на плечах рукам Джейми, обернулась к деревьям за нашим домом. — Да, ты смотришь на желтеющие деревья, вдыхаешь запах дыма и жнивья, и начинаешь… сильнее чувствовать годы, ведь так? Я прав? Я кивнула, как всегда изумившись его прозорливости. — Верно. Одна рука Джейми легла мне на талию, а другой он махнул куда-то за дубы и каштаны, в сторону возвышавшихся на гребне горы сосен и елей, чьи чопорные изумрудные верхушки затейливо обрамляла золотящаяся листва. — Знаешь, отчего я не чувствую этого, mo chridhe? Всё дело в том, что твоя душа вечно зелена, и я знаю, что ты никогда не поникнешь и не увянешь, а я буду стоять в твоей тени, до ста лет благоговея перед твоей жизненной силой и красотой, и если смогу — еще до ста. Он поцеловал мою макушку и чуть склонил голову. — Однажды я сказал тебе, что для меня ты всегда была, есть и будешь, Sassenach, и это — навечно. Я неуверенно улыбнулась и кивнула. — Просто вечность, кажется, рановато до нас добралась. — Нет, — покачал головой Джейми и улыбнулся мне уголком рта. — Это всего лишь годы, милая. Вечность — это Бриана, и малыши, и дети, которым они дадут жизнь. Это то, как устроен мир, круговорот земли — вспаханной, возделанной, засеянной. Это наши обеты, принесенные перед Богом, и то, что он знает о нашей любви. Вот это — вечность. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Всегда. Я кивнула и сплела его пальцы со своими — тепло, исходившее от его ладони, казалось ободрением и обещанием. Годы, конечно, возьмут свое, но не теперь, еще не теперь. _____________________________________________________ [1] сердце мое